У кромки океана - Робинсон Ким Стэнли - Страница 42

Оскар проснулся – нет, очнулся, ибо не спал, а погрузился в забытье, где все было настолько ярким и живым, что, открыв глаза, он словно шагнул из действительности в некий призрачный мир. Очнулся и обнаружил, что лежит на песке. В памяти запечатлелись ночные блуждания, стая гусей, пастухи-койоты. Однако сейчас на уступе никого не было, хотя на песке виднелись многочисленные отпечатки лап.

Застонав, он кое-как сел. Небо было того же цвета, что его жемчужно-серый костюм; затянутое облаками, в разрывах между которыми, будто напоминая о том, что на самом деле небосвод – хрустальный купол, поблескивали звезды, оно нависало над землей. Близился рассвет. Красок по-прежнему не наблюдалось, лишь миллионы, миллиарды оттенков серого. Там, где песок заканчивался, росла какая-то колючая трава. В каньоне запела птица, ее тут же поддержали другие.

Оскар кряхтя поднялся, слез с уступа. Как… Мысль ушла, не успев оформиться. События ночи опустошили мозг. Слава Богу, хоть легкие освободились от ветра. На душе было тихо и спокойно. Вокруг, точно высокие, молчаливые святые, стояли деревья. Оскар пошел куда понесли ноги. Рано или поздно он выйдет к людям. Время от времени ему казалось, что он все еще спит; в обратном не мог убедить даже ушибленный палец. Тепло, хорошо…

В том месте, где каньон соединялся с другим, который был гораздо шире и протяженнее, Оскар наткнулся на огромный платан. В его ветвях, нахохлившись, спали вороны. Исполинское древнее дерево, больше чем наполовину мертвое, начисто лишенное листвы, если не считать одного-единственного побега, и буквально унизанное неподвижными черными птицами.

– Минуточку, – проговорил Оскар. Ущипнул себя за руку. Нет, он не спит. Никаких сомнений. Рассвет в каньоне в горах Санта-Ана. Итак, он не спит, но почему тогда… Впрочем, ничего удивительного. Ворон хватает и в городе, там они тоже собираются в стаи. Горластые птицы, пернатые чудовища, этакие крылатые татаро-монголы, способные добиться чего угодно… Ему доводилось видеть, как стая ворон садится на дерево (причем птицы садились далеко не на всякое дерево, нет, у них имелись излюбленные места). То было нечто вроде обязательного ритуала на пути к ночлегу. То есть сюда. И вот теперь вороны мирно спят на кривых ветвях древнего платана, диковинные черные плоды на фоне серого неба. Кажется, светает. Во всяком случае, листья на молодом побеге слегка позеленели.

Оскар глубоко вздохнул, покачал головой, чувствуя себя совершенно выбитым из колеи. Он знал, что не спит, почти трезв и мыслит более или менее здраво, однако никак не мог постичь, какой же смысл скрывается за этим невероятным, неповторимым зрелищем.

Осененный идеей, он приблизился к дереву, встал, широко расставив ноги, поднял голову, взмахнул руками и крикнул:

– Эй!

Дерево буквально взорвалось птицами! Бешено хлопая крыльями, вороны взмыли в небо – черные тени на фоне изящного узора голых серых ветвей. Стая покружилась над деревом, а затем устремилась на запад. Причудливой формы облако крылатых черных теней… Оскар застыл как вкопанный, глядя им вслед с разинутым от удивления ртом.

Последняя неделя протекала, будто в ночном кошмаре. Не успел сесть в аэропорту Даллес, как сразу был задержан Иммиграционной службой по списку обвиняемых в нарушении Акта Хайеса-Грина. Видимо, о моем приезде сообщили из правительственных учреждений Швейцарии. Номер рейса и все остальное.

– Да как вы смеете?! – кричал я на раздувшегося от спеси чиновника. – Я гражданин Америки! Никаких законов не нарушал.

Мне бы высказать свои оправдания не столь замысловато и человеческим языком, без шума; но все, накопившееся за прошедшее время и загнанное внутрь, вырвалось по пустяковому поводу. Облегчить душу и разрядиться, конечно, очень здорово, но сейчас это было ошибкой, потому что чиновник сразу меня невзлюбил.

– Подпадаете под статью о пропаганде свержения правительства Соединенных Штатов.

– Что вы такое говорите?.. Я никогда не занимался ничем подобным!

– А членство в движении «Калифорнийские юристы за охрану окружающей среды»? И еще – работа в организации «Американские социалисты за легальные действия»?

– Что в этом противозаконного? Мы никогда не призывали никого свергать, лишь ратовали за перемены.

Чиновник презрительно усмехнулся. «Поймали голубчика», – прочел я в его ненавидящем взгляде. Да, он меня буквально ненавидел.

Я затребовал адвоката, но, пока тот еще не прибыл, меня прогнали через «психичку» и взяли пробу крови. Велели дать подписку о невыезде. А назавтра сообщили, что обнаружена положительная реакция на вирус HIV. Я убежден, что это вранье – в Швейцарии проверяют иностранцев каждые четыре месяца, и там не возникало никаких вопросов. Я так и сказал надутому чиновнику, а мне велели оставаться на месте, пока не будут закончены все анализы. Задержали багаж. Если результаты окажутся положительными, посадят на карантин.

Адвокат сообщил, что в настоящее время закон, о котором упоминал чиновник Иммиграционной службы, оспаривается в правительстве и может быть отозван. Тем временем я поселился в мотеле неподалеку от конторы моего адвоката. Говорил с Памелой, она предложила послать Лидди за кем-нибудь из округа Ориндж, чтобы мне побыстрее распутаться со здешними крючкотворами. Посадил Лидди на самолет; бедняжка убивается о Памеле и обо мне. Результатов анализа осталось ждать еще два дня.

Работать! Не прекращать труд. Местная библиотека, старинная ручная пишмашинка. Книга насмехается надо мной: «Как ты, червяк недодавленный, вздумал замахнуться на такое?» Но я все равно работаю. В известном смысле, это единственное, что мне осталось.

Меня продолжает волновать история подобных проблем. Не личных невзгод, конечно, нет. И тем более не моих собственных. Экономическая депрессия, война, СПИД. Страшно. И с каждым разом все становится хуже и хуже. Через двенадцать лет после начала тысячелетия… Может быть, автор Апокалипсиса немного напутал в цифрах? Может быть, до конца света осталось совсем немного?

Иногда я читаю написанное с горечью – для них все так легко. Если бы я мог быть рассказчиком, который, расположившись в кресле, холодно, иронично и беспристрастно описывает частную жизнь своих героев, потому что жизнь эта – важна! Когда жизнь человека важна – это и есть утопия. Я представляю такого писателя, усевшегося на лесистой вершине холма в округе Ориндж. Он сидит за столом под сенью оливкового дерева и смотрит вниз на заросшую садами равнину и на Тихий океан, сверкающий вдали солнечными блестками. Или – вижу его на Марсе (а почему нет?), строчащего хроники рождения нового мира, вырастающего из остатков того здорового, что еще сохранилось на старушке Земле, – там, где сам я завяз в 2012 году с предписанием не покидать округа, как выразился шериф. Между мной и моей женой – океан, между мной и моей дочерью – континент, и жизни наши ни для кого не важны, никому не интересны.

Шли дни, но Кевин так и не приходил в свое прежнее, равновесное состояние. В конце той недели Кевин смотрел новости о высадке на Марс, и неожиданно до него дошло, что он никогда не вернется в себя – того, каким был раньше. Эта мысль напугала его, болезненно обеспокоила.

Не то чтобы Кевин не был счастлив. При воспоминании о ночи на холмах и о Рамоне ему становилось легче, психологически легче, особенно когда он работал или плавал. Радость победы над гравитацией, как будто это она оказывала прямое противодействие. Несколько экстравагантный оборот речи «прогулки по воздуху» являлся, пожалуй, самым точным определением реальности, в которой сейчас существовал Кевин. Удивительно…

Но то была очень странная ночь. Похожая на сон. Части этого сна ускользали из памяти, как только он сосредотачивался на других деталях. Кевин вообще боялся думать о чем-либо, чтобы не потерять свежесть ощущения той ночи.