Богдан Хмельницкий - Рогова Ольга Ильинична - Страница 35
- Предыдущая
- 35/73
- Следующая
Хмельницкий дал полякам вполне устроиться. Казаки несколько раз порывались ударить на врага, но он их удерживал. Табор подвинули к самым Желтым водам, и начали перестрелку. Поляки усердно обстреливали казацкий лагерь из пушек, но Богдан запретил отвечать им сильным огнем: в его расчеты входило дать полякам набраться храбрости.
– Что же, батько, долго мы будем стоять, опустя руки? – недовольным тоном спрашивал его Ивашко.
– А тебе бы, небось, поскорее в бой хотелось? – шутливо проговорил Богдан. – Поспеешь еще… Если же тебе хочется дела, то вот тебе и поручение. Видишь болото? За этим болотом стоит Тугай-бей.
– Как? – удивился Ивашко. – Болото это за потоком, а Тугай-бей стоял у нас в тылу.
– Прозевал, хлопец! – засмеялся Богдан. – Пока поляки переправлялись, и татарин не дремал, переправился тоже. Теперь он у них по соседству, только медлит, проклятый, хитер. Скачи к нему и скажи от моего имени, чтобы он нападал на ляхов с тылу врасплох, тогда и мы приударим на них. Будет отнекиваться, скажи, что без его помощи казаки битвы начать не могут. Да скачи в объезд, переправа там за болотом удобная.
– Хорошо, батько! – проговорил Ивашко.
Он быстро вскочил на коня и помчался в степь. Долго Богдан ждал его, прошел и полдень, а Ивашка нет, как нет.
– Ой, не случилось ли с хлопцем беды? – говорил Богдан окружавшим его казацким атаманам.
– Что нам его ждать с ответом? Быть может и в самом деле не воротится, – говорили те, – а мы тут сиди. Пусти нас на ляхов, приударим на них со всех сторон, окружим, сомнем, а татары пусть их добивают.
– Нет, храбрые рыцари, подождем; первый удар должен быть силен и верен.
– Ну, пусти нас хоть погарцевать! – просили казаки.
– Что вы, как дети, игрушек у меня просите! – крикнул на них вышедший из терпения Богдан. – Мне каждая ваша голова теперь вдвое дороже…
Казаки примолкли, но втайне ворчали на батька за его медлительность. Перестрелка шла вяло. Казаки подсмеивались, что батько пороху жалел. Богдан не обращал внимания на их шутки, резко и сердито отдавал приказания, и никто не смел ему перечить. Он втайне волновался, не получая известий от Тугай-бея. "Обманет, собака", думал он, "изменит, перейдет к ляхам… Что тогда?”
Закатилось, наконец, и солнце, настала ночь, а Ивашка все не было. Богдан нетерпеливо ходил взад и вперед перед своей палаткой и не думал ложиться спать. Вдруг чуткое ухо его услышало приближающийся топот коня, а привычный глаз в темноте разглядел всадника. Через несколько минут перед ним остановился Бурко и Ивашка соскочил на землю.
– Радостные вести, батько! – крикнул он. Уломал я татарина. Больно не хотел он начинать битву. Целых полдня у нас шли переговоры… А как после полудня у вас началась перестрелка, я ему и говорю: "Смотри Тугай-бей, богатырь ты храбрый, а на этот раз упустишь добычу, надоест казакам, грянут они на ляхов, разобьют, похватают все, тебе ничего и не достанется". Он сейчас послал разведчиков языка добыть из польского лагеря. К вечеру татары притащили жолнера, Тугай-бей сам его допрашивал. Как узнал, что поляков немного, что у них в лагере беспорядки, сейчас же послал отряд им в тыл. Татары засели за пригорком в ложбине, поляки и не чуют этого…
– Это хорошо! – сказал Богдан. – Завтра с утра можно и начинать.
– А вот, батько, и еще известие, – продолжал Довгун, – пойманный лях сказал Тугай-бею, что поляки отправили к гетману какого-то шляхтича с письмом, просят о помощи. Тугай-бей тотчас же отрядил за ним в погоню.
– Это дело! – сказал Богдан. – Пошлем и мы своих, в степи укрыться трудно, всякий сурок виден. А теперь надо отдохнуть перед боем.
Они распрощались и пошли спать; но Хмельницкому плохо спалось…
Задолго до солнечного восхода он уже был на ногах… Скоро радостный клич разнесся по всему табору: "На ляхов, на ляхов!" повторяли все. Трубачи трубили в трубы, литаврщики били в бубны, повсюду неслась лихая казацкая песня, все ликовали. Хмельницкий сел на своего белого коня и велел построиться. Менее чем через полчаса все войско стройными рядами стояло внутри четырехугольника… Хмельницкий подал знак, боевая музыка замолкла, настала мертвая тишина.
– Рыцари молодцы, славные казаки запорожцы! Настал час грудью постоять за веру православную. Вспомните славу дедов ваших, что разнеслась по всему свету; встаньте смело против ляшской силы, добудьте славы и рыцарства вечного… Кто за Бога, за того Бог!
Сказав это он быстро повернул своего коня и властным движением руки указал на польский лагерь.
Как бурное море загудела и заколыхалась безмолвная до тех пор масса воинов.
– Постоим за себя! На ляхов! Не побоимся пугал в леопардовых кожах, не застращают они нас перьями на шляпах!
– Вперед, братья! – вскричали атаманы.
Как поток лавы все казацкое войско двинулось из лагеря, перебежало ровное пространство до потока, быстро кинулось в воду, переплыло речку и стремительно бросилось на польский обоз.
Поляки мужественно встретили нападавших. Артиллерия дала дружный залп по осаждающим. Прекрасная польская конница правильными рядами двинулась на казаков; рядом с конницей выехали и драгуны, но они шли неохотно, –начальники их о чем-то шептались.
Потоцкий успел объехать все ряды, ободряя воинов и отдавая приказания.
Между тем в тылу польского войска из-за пригорков понемногу один за другим вырастали татарские всадники… Они крались, как кошки; лошади их неслышно ступали неподкованными копытами по мягкой почве. Вот уже казаки вступили в бой с польской конницей, вот уже конница смяла передние ряды, как вдруг сзади за лагерем послышались крики "Алла!", и целые сотни татар окружили войско.
Драгуны в эту минуту тоже остановились.
– Братья! – крикнули драгунские начальники своим казакам. – Неужто мы двинемся на своих? У кого подымется рука?
Казаки, тем временем, оправившись от первого натиска, стали наступать со всех сторон на коронных жолнеров. Драгуны стали незаметно подаваться назад, потом сразу ловким движением повернули вправо, покинули польские ряды и вихрем понеслись к казакам Богдана.
Безотчетный страх охватил польское войско. Все пришло в замешательство, хоругви смялись, ряды совершенно расстроились; напрасно начальники старались собрать свои отряды, всякий летел, сломя голову, куда ему вздумалось, а пушки, вместо того, чтобы удерживать неприятеля, последовали за бегущими. Все, по-видимому, совершенно растерялись, кроме молодого главнокомандующего. Потоцкий удерживал бегущих, старался их успокоить.
– Неужели вы хотите походить на овец? – кричал он. – Если нам суждено умереть, умрем в битве, бегство не спасет нас, а только покроет стыдом ваши головы.
Громкий уверенный голос молодого вождя, его спокойное самообладание отрезвили бегущих. Орудия снова установили на валах, обратили против неприятеля и стали отстреливаться. Перестрелка длилась до вечера. Казаки несколько раз пробовали атаковать обоз, но получали сильный отпор; наконец темнота прекратила битву.
Вернувшись в табор, Богдан нашел там разведчиков, поймавших в степи польского шляхтича в одежде нищего. Это и был пан Райский. Обыскав его, нашли у него письмо к коронному гетману. Это письмо было прочитано в собрании старшин.
– Ну, братья, завтра надо опять ударить ляхов! – сказал Хмельницкий, распуская собрание, – только что-то погода хмурится, как бы не начались дожди.
Хмельницкий был прав: на следующий день погода была пасмурная; свинцовые тучи нависли над степью и угрожали разразиться потоками ливня. Казаки снова штурмовали польский обоз; целых пять часов длилась битва, упорная, страшная, такая, что у жолнеров руки переставали действовать от постоянной работы.
Поляки сделали ошибку, они запаслись ни травой, ни водой. Когда казаки облегли их лагерь, им грозила страшная смерть от жажды.
Вдруг полил дождь: вся степь через несколько часов размокла; пешие и конные вязли в грязи, порох отсырел; битва прекратилась сама собой. Жутко было панам сидеть в лагере. Один из казацких атаманов показал им, высоко подняв над головой, письмо Райского и громко крикнул:
- Предыдущая
- 35/73
- Следующая
