Гангутский бой - Прохватилов Валерий - Страница 2
- Предыдущая
- 2/18
- Следующая
«Какой тот великий герой, который воюет ради собственной только славы, а не для обороны Отечества!» — эти знаменательные слова Петра во многом раскрывают его позицию, его общее отношение к воине. Его цель была — защита рубежей, а не захват чужих земель. Это всё мы должны помнить, обращаясь сегодня взором к далёкому историческому прошлому страны.
Долгая Северная война была вынужденной для России. Она приносила всем странам, втянутым в неё, многочисленные лишения. Понимая это, Пётр всегда искал с Карлом мира, чтобы избегнуть ненужных жертв. Даже перед знаменитой Полтавской битвой, ставшей для России переломной в войне на собственной территории, летом 1709 года, Пётр написал:
«Жалею, что брат мой Карл, пролив много крови человеческой, льёт ныне и собственную свою кровь — для одной мечты быть властелином чужих царств. Но когда рассудительно не хочет владеть своим королевством, то может ли повелевать другими?.. Но при всём упорстве его, кровь его для меня драгоценна, и я желал бы мир иметь с живым Карлом. Я, право, не хочу, чтобы пуля солдат моих укоротила его жизнь».
Фанатичный Карл XII, однако, от любых мирных переговоров отказывался наотрез. Он вновь и вновь собирал под свои знамёна наёмников, платил им огромные деньги, разоряя при этом не только чужие территории, по и собственную страну.
Такова была расстановка сил к новому, 1714 году.
2. ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Зимняя военная кампания завершилась успешно. Шведы были дважды разбиты войсками Петра — на реке Пелкиной и у прибрежного города Вазы. А в конце февраля — новая важная пометка на карте военных действий: после битвы у деревни Лаппола прискакал к государю посыльный князя Голицына и сообщил о большой победе, в результате которой «шведский корпус генерала Армфельда в Финляндии полностью существование своё прекратил». Солдаты Голицына взяли много пленных, оружия, провианта и лошадей.
Неостановимо, уверенно шли всю зиму вперёд русские войска, оттесняя противника, нанося ему удар за ударом. Ещё прошлой осенью был без боя взят город Або — старая прибрежная крепость, рядом с которой расположены были Аландские острова. Уже видели солдаты князя Голицына и скалистый берег одного из ближних островов, и дымки над неприятельскими кострами. А от островов Аландских путь теперь уже прямой мог открыться — в шведскую столицу, Стокгольм.
Пятый год шёл со дня великой победы Петра над Карлом XII под Полтавой, в 1709 году. Сам Карл с малой горсткой верных своих людей до сих пор при дворе турецкого султана спасался. Планы строил, помощи военной просил. Но султан смотрел пока с прищуром, загадочно, явно не желая до поры что-либо конкретное обещать. Так и жил годами Карл XII при дворе, жил в почёте, как гость, но без прав, без армии, без казны. «Лучше уж турецкая земля, чем русский плен…» таковы были горькие и безутешные слова его, сказанные сразу после оглушительного разгрома под Полтавой и позорного бегства шведов за Днепр. Русская конница сбросила в тот день остатки войск Карла в тёмные, стремительные воды реки.
Пётр послушал дозорных, видевших, как несли короля, потерявшего треуголку, в единственную лодку на берегу, уцелевшую после неожиданного налёта русского авангарда. Выслушал, усмехнулся. Молвил потом — тихо, задумчиво, будто бы итоги долгожданные подводя:
— Брат мой Карл всё тщился быть Александром Македонским, но я не Дарий…
И опять усмехнулся.
Окружающим стало ясно, что планирует теперь государь не отдельные моменты, кампании и эпизоды войны, цель которых — покрыть русское оружие ещё большей славой, а всю войну в целом — до победных вершин.
И однако же, до конца войны Северной было ещё далеко. На Балтийском море по-прежнему господствовал шведский флот. Шагом шла пока что Россия к победе над Карлом, по суше. По родной своей земле, обильно политой русской, шведской, немецкой, польской кровью. Почернела земля, оскудела, устала от битв. От пожаров, от топота конского, от свинцовых дождей. Городу Петербургу, заслонившему собой надёжно устье Невы, исполнилось уже одиннадцать лет, а война всё шла. И теряла земля работников, и рождала солдат…
3 мая 1714 года Пётр собрал военный совет.
— Я к миру всегда был склонен, — говорил государь в самом начале короткого своего доклада, — по того неприятель и слышать не хочет. Посему в нашей воле: что Карл XII запутал упрямством, то распутывать будем умом. А буде и сие ныне не поможет, распутывать будем силою и оружием, доколе мир решит сам бог!
На военном совете разбиралось в тот день срочное донесение князя Голицына, поступившее из Або. Князь не просто докладывал обстановку — он просил «зело[1] спешно доставить пороха, провианту, камзолов солдатских да башмаков».
Финский берег залива — от Або и сюда, к востоку, до самого Гельсингфорса — разорён был долгой войной.
Население голодало.
Падал скот, невозделанные поля зарастали повсюду сорной травой.
Война несла с собой эти беды, долгая, разорительная война.
Надо было любой ценой русский корпус в Финляндии генерал-лейтенанта Голицына поддержать.
— Что молчишь? — коротко спросил Пётр, обращаясь к графу Апраксину, бывшему архангельскому воеводе, ныне имевшему чин генерал-адмирала, тучному, неповоротливому человеку. Спросил и посмотрел в глаза — пристально, тяжело, ожидая немедленного обстоятельного ответа. Каждый из подчинённых — всегда — должен был оказаться немедленно готовым к любому вопросу государя, пусть даже и самому неожиданному. Пётр иных правил на военном совете не признавал.
— Думаю, что не просто нам будет князю Голицыну доставить порох и провиант, — быстро отвечал, с какой-то явно не свойственной ему торопливостью, Фёдор Матвеевич Апраксин, вытирая лёгким батистовым платочком полную шею. В летнем дворце Петра комнаты все были жарко натоплены, хотя май уже шелестел за окнами первой сочной листвой. — Тщиться надо будет, поелику возможно, государь, но доставить не просто…
— Почему так считаешь? — ещё более нахмурился Пётр, перекидывая из руки в руку тяжёлую, с позолоченной рукояткой трость и в который раз уже кося тёмным глазом в бумаги Голицына, лежащие перед ним на дубовой столешнице, выскобленной ножами до белизны.
Граф Апраксин кашлянул осторожно и повлажневший платочек в левый рукав мундира незаметно запрятал. И потом только медленно, как бы в раздумье — ответствовал:
— Зело ныне дороги лесные злы, как посыльные сообщают. И дождями прошедшими размыты изрядно… Верь, государь, мне — я и сам в краях тех часто бываю. Не одна пара башмаков по трясинам финским оставлена твоим покорным слугой.
— Твоя правда! — перебил Апраксина Пётр. Знаю, что до сей поры более тебе на суше воевать доводилось, нежели на морях. Даром что адмирал… Но не быть более по сему! — заключил он резко и встал, уроним трость на пол. Вновь глаза его сверкнули затаённым быстрым огнем. Сразу встали все генералы, приглашённые на совет, встал и Апраксин. — Воля наша будет теперь такова, — сказал Пётр, вскинув голову и внимательно оглядывая всех присутствующих. Выло видно, что определённое решение им уже принято. — Пр и распутице нынешней, — отчеканивал слова Пётр, — в ростепель, в разливе обильном вод копной тягой обозы князю Голицыну посылать — провиант, а тем паче порох — негоже. Неприятель в местах удобных весьма легко сможет тайные засады нам учинить. — Он задумался на секунду, потом вновь вскинул голову: — Остаётся ныне одно: морем князю помощь направить… И не только ту помощь, о котором он просит нас в депеше своей, а и новый десант…
1
Очень.
- Предыдущая
- 2/18
- Следующая
