Мне тебя заказали - Стернин Григорий - Страница 42

• Предыдущая
• 42/84
• Следующая

— Мы немедленно подаём апелляцию в вышестоящую инстанцию! — крикнул с места Сидельников.

— Позор! — раздался голос Лычкина. — Невинного человека на семь лет…

Инна стояла бледная как полотно, с опущенными вдоль тела руками. Алексей видел, что по её впалым щекам текут слезы. И она не вытирает этих слез. У него дрогнуло сердце… «Это был мой ребёнок, — вдруг ясно дошло до него. — Именно мой. А с Лычкиным она встречалась назло мне… Из-за этого дурацкого случая с Ларисой…»

О чем-то оживлённо переговаривались отец и сестра Татьяна. Мать была больна и осталась в Загорске, недавно вновь ставшем Сергиевым Посадом.

— Держись, Леха! — крикнул Сергей. — Мы ещё за тебя поборемся!

На запястьях Алексея щёлкнули наручники, и его увели из зала. Он не сделал никому ни одного жеста, не произнёс ни слова. Для него закончилась прежняя жизнь… Он больше не был полноправным гражданином России, больше не был капитаном в отставке, кавалером правительственных наград, не был и коммерческим директором фирмы «Гермес». Он был заключённым Кондратьевым, осуждённым на семь лет усиленного режима…

Инна выходила из зала суда, не вытирая слез, едва не натыкаясь на стулья… Она была одна, совершенно одна — нет ничего, ни Алексея, ни его ребёнка… Сочувствие родителей её лишь раздражало… Она поняла окончательно, что любит только Алексея, не может без него жить и будет ждать его все семь долгих лет… Ничего, ей будет только тридцать один, а ему сорок один… Она верила, они обязательно будут счастливы… А потом, как и Алексей, представила себе, что такое семь лет, восемьдесят четыре месяца, и силы снова оставили её…

Михаил подхватил её под руку, когда она уже теряла сознание, и усадил в машину. Было холодно, под ногами гололёд, с неба падала снежная крупа. Он отвёз её домой и проводил до дверей квартиры.

— Инночка, — произнёс он. — Что бы ни случилось, ты всегда можешь обращаться ко мне. Бывают моменты, когда надо быть выше взаимных обид…

Она с благодарностью поглядела на него и нажала кнопку звонка.

Михаил же вышел из подъезда, сел в «девятку» и поехал к платной стоянке неподалёку от его дома. Там пересел в новенькую «Вольво-740», которую купил полмесяца назад, и поехал обмывать происшедшее… Сегодня он препоручил дела в казино своему заместителю, предварительно испросив позволения у Гнедого. Тот разрешил погулять в честь такого замечательного события.

Путь его лежал в Чертаново.

…Лариса была сегодня особенно очаровательна. Она стояла в дверях в ослепительном голубом платье, слишком коротком для её двадцати восьми лет. Зато это платье давало возможность полюбоваться её стройными длинными ногами в чёрных колготках. На ногах были темно-синие туфли на высоченном каблуке. Лариса благоухала французскими духами, на лице — фирменная косметика.

— Семь! — произнёс Михаил с порога.

— Мало, — сузила глаза Лариса.

— Не покажется, — поправил её Михаил. — О нем позаботятся, чтобы не показалось мало…

— Тогда… — хлопнула она дверью, — выпьем за это… Раздевайся, дорогой…

Михаил снял дублёнку и сапожки, прошёл в комнату.

Посередине комнаты был накрыт шикарный стол. Накануне он дал ей денег на угощение, предчувствуя праздник. В том, что он состоится, не было никаких сомнений. Все было предопределено заранее. Даже семь, а не десять лет, к которым приговорили Кондратьева. Зачем раздражать публику слишком строгим приговором? Все равно ему не досидеть до конца срока. Алексей Кондратьев, перебежавший дорогу Гнедому, был обречён…

Лариса сама открыла бутылку шампанского и стрельнула в потолок пробкой. Разлила по бокалам.

— За успех! — провозгласила она. — Так им… — прибавила тихо.

— Тебе-то все это зачем? — спросил Михаил, выпив до дна свой бокал.

— Ненавижу, Мишенька, эту тихоню… И мать ненавижу, которая моего замечательного крутого папашу Владика променяла на этого правильного во всех отношениях инженера Федьку Костина. И всегда мне пеняла моим отцом, мол, в него пошла… Порой и выражения не выбирала, такое мне, девчонке, говорила… А Инночку всегда в пример ставила — умница, отличница, комсомолочка, не то что ты, беспутная..

— А ты была беспутная? — усмехнулся Михаил.

— А как же? — блудливо улыбнулась Лариса и села к нему на колени. — Я всегда была беспутная и немножечко блядовитая… Потому что умела радоваться жизни… А теперь радуюсь вместе с моим золотым Мишенькой, моим директором казино, моим крутым кавалером… Как хорошо, что ты пришёл к ней именно в тот момент, когда мы там пировали. Недостойна она такого мужчины, как ты… Ещё хотела ребёнком привязать, зараза… Ты у меня сам ребёночек ещё, тебя надо нежить и лелеять…

И стала теребить ему пальцами известное место. Михаил возбудился от её ласки и потащил её в постель. Между занятиями любовью они пили шампанское и лопали угощения, приготовленные Ларисой.

— Какой ты мужчина! — восхищалась она. — Разве тебя сравнить с моим бывшим муженьком, это же рохля, живой труп… Единственное достоинство — двухкомнатная квартира, которой он поделился со мной. А то бы так и жила с этими Костиными, вот уж тоска-то, врагу не пожелаешь… Такие правильные, такие мудрые, смотреть противно…

— А что, от Кондратьева-то небось тоже возбудилась? — ревниво спросил Михаил. — Когда очаровывала его? То-то ты так радуешься тому, что его посадили…

— Да что ты? — скривилась Лариса. — С тобой не сравнишь… Седой, занудный… Правильный тоже очень. Подходили они с моей сестричкой друг другу, слов нет, только не заслужили они счастья. И не будет его у них никогда…

— Это точно, — помрачнел от какой-то внезапно возникшей мысли Михаил и закурил сигарету.

За окном начинало темнеть. Был мрачный, ветреный ноябрь. И Михаилу от чего-то неведомого, непонятного, висевшего в воздухе, стало очень страшно…

— Не знаю, Виталий Владимирович, — нахмурился Михаил Лычкин. — Мне кажется, вы просто не выполняете данного мне слова. В нашем с вами договоре ясно сказано, что вы мне сдаёте дом к десятому июля 1995 года. Сегодня двадцать четвёртое, и как вы полагаете — можем мы въезжать в этот дом или нет? Ну честно скажите — можно в нем жить немедленно, сегодня?

Бригадир строителей Виталий Трошкин отвёл глаза в сторону и стал топтаться на месте.

— Так как же, Виталий Владимирович? — буравил его глазами Михаил. — Ответьте мне на простой вопрос, можно жить в этом доме? Можем мы завтра ввезти сюда мебель и жить?

— Нет, конечно, Михаил Гаврилович, — откаш-лявшись, пробормотал Трошкин. — Жить пока никак нельзя…

— И из этого следует что?

— Из этого следует то, что надо ускорить темпы внутренней отделки, Михаил Гаврилович, — попытался улыбнуться Трошкин.

— Из этого следует то, что вы мне должны компенсировать невыполнение заказа в срок. Вот что из этого следует, дорогой мой Виталий Владимирович. То есть я вам заплачу меньше той суммы, о которой мы договаривались.

— Но вы же были за границей, в Париже, и мы никак не думали, что вы приедете так рано, — пытался возражать Трошкин.

— Да это моё дело, где мне быть, в Париже или в Анадыре. А ваше дело — сдать мне дом под ключ к десятому июля сего года, — стал раздражаться Лычкин. — То есть вы опоздали уже на две недели. А ещё работы невпроворот…

— Михаил Гаврилович, пойдите навстречу, учтите трудности, о которых я вам говорил. Меня самого так подвели с материалами. Вы же хотите, чтобы ваша вилла была из самых изысканных материалов, которые порой ещё трудно найти в России. Мы заказали черепицу в Германии — и вот она, на вашей крыше! — гордо произнёс Трошкин. — Наилучшие сорта вагонки для отделки сауны тоже здесь, и подвесные потолки, и кафель для бассейна — все уже здесь. Все заказано в лучших, как говорится, домах, и дайте нам ещё месяц времени. Первого сентября вы будете праздновать новоселье, я вам клянусь, Михаил Гаврилович!

• Предыдущая
• 42/84
• Следующая