Дольчино - Жидков Станислав Николаевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/50
- Следующая
В каждом из таких проулков обычно жили люди одной профессии. Кварталы, расположенные ближе к центру, населяли портные, золотых дел мастера, резчики по дереву; на окраинах ютились кузнецы, плотники, каменотёсы.
Несмотря на ранний час, улицы Верчелли были полны нищих, монахов и солдат. У церквей, лавок, на перекрёстках — везде было людно. Навстречу то и дело попадались отряды вооружённых стрелков и конных рыцарей. Наконец Лонгино Каттанео и юноши вышли на рыночную площадь. Здесь уже бойко шла торговля.
С трудом протолкавшись к указанной улице, спутники отыскали нужный дом. Над ручкой низкой массивной двери висел на гвозде маленький молоток. Лонгино Каттанео постучал. Ответа не последовало. Выждав немного, он постучал ещё раз. Опять никто не откликнулся. Потеряв терпение, гость принялся бить ногой.
Только после этого внутри послышались шаги. Минуту спустя дверь со скрипом открылась. Подслеповатый старец, недовольно ворча, повёл их наверх по крутой тёмной лестнице.
— Всегда так встречаете пациентов? — спросил Лонгино, с недоумением разглядывая нелюдимого старца.
— Чёрт вас носит в эту пору, — отозвался тот. — Будто не знаете, что доктор принимает лишь вечером.
Они попали в небольшую прихожую. Велев обождать, старик робко заглянул в соседнюю комнату.
— Пусть пройдут, — послышался оттуда резкий голос.
Вздохнув, старый слуга распахнул дверь и, шаркая стоптанными сандалиями, поковылял досыпать к покрытому овчиной ларю. Лонгино Каттанео и его спутники шагнули в приёмную доктора. То, что они там увидели, надолго сохранилось у них в памяти.
Одна стена и угол комнаты были заставлены всевозможными бутылями, колбами, сосудами. У камина на треноге покоился диковинный аппарат. Здесь же стояли весы. В противоположном углу на ящике под стеклянным колпаком были аккуратно разложены блестящие металлические инструменты. Об их назначении мог догадаться только медик. У открытого окна стоял дубовый стол, заваленный свитками, пожелтевшими листами папируса и толстыми книгами в кожаных переплётах.
Среди этой необычной обстановки, склонившись над рукописью, сидел узкогрудый человек в сером домашнем камзоле. Чёрная квадратная шапочка прикрывала его голову. Мельком взглянув на вошедших, он рассеянно спросил о цели визита. Лонгино Каттанео достал из-за подкладки кафтана письмо Дольчино. Доктор удивлённо вскинул брови и, развернув послание, погрузился в чтение.
У Ринальдо ди Бергамо было худое, продолговатое лицо. Глубокие морщины вокруг рта и у глаз придавали ему вид аскета. Однако первое впечатление быстро проходило. Когда он улыбался, черты лица преображались. Братья с любопытством разглядывали медика, о котором ходило столько слухов.
Говорили, что Ринальдо окончил Болонский университет и долго скитался по разным странам. Ещё в молодости ему сопутствовала слава искусного хирурга и большого чудака. Он брался лечить больных, считавшихся безнадёжными, и нередко те оставались жить после операций. Несмотря на это, Ринальдо то и дело приходилось переезжать с места на место, спасаясь от врагов и завистников.
Его простодушную грубоватость принимали за дерзость, веротерпимость — за кощунство, а некоторые странности, часто свойственные незаурядным натурам, истолковывали как признаки нечестивости. Соперники умело пользовались этими обстоятельствами, и, так как Ринальдо не был ревностным католиком, им без труда удавалось создавать вокруг его имени репутацию еретика и чернокнижника.
Впрочем, бесконечные преследования не ожесточили доктора. Он привык к странствиям и быстро свыкался с любой обстановкой. Несмотря на шестой десяток, этот человек был полон энергии. Круг его интересов не ограничивался медициной. Он был философ и поэт, звездочёт и алхимик. Всё возвышенное и прекрасное захватывало его.
Мирские слабости тоже были ему не чужды. Он всё ещё любил красивых, молодых женщин, хотя те давно перестали замечать его ухаживания; тщательно подстригал усы и бороду, невзирая на то, что лоб уже простирался до затылка, и частенько погружал орлиный нос в мензурку, служившую кубком.
Ринальдо ди Бергамо принадлежал к той вечно гонимой школе философов, которая не признавала догматов. «Сомневаюсь» — было его любимым словом. Он относился ко всем снисходительно и был твёрдо убеждён, что лучше дать жизнь одному, чем отнять её у сотни.
Это не спасало доктора от людской молвы. Слава смутьяна и еретика шла за ним по пятам. К моменту, когда Лонгино принёс письмо, он успел уже нажить среди городской знати многочисленных недругов и начинал не без основания подумывать о том, как бы не попасть в лапы инквизиции. Никогда не изменявшее ему чутьё старого бродяги подсказывало, что настало время позаботиться о новом пристанище.
Дочитав послание, Ринальдо поднялся из-за стола и быстро заходил по комнате.
— Клянусь Сократом, — он помахал в воздухе письмом, — лишь раз, во Флоренции, мне довелось встретить человека, обладающего столь пламенной фантазией. Будь Данте Алигьери здесь, он нашёл бы достойного соперника… Я давно слежу за успехами Дольчино и в душе разделяю идеи вольной общины. Сомневаюсь только, чтобы их можно было претворить в жизнь.
Внезапно доктор остановился и пристально посмотрел на гостей:
— Вы бросаете вызов церкви и сеньорам. Но ведь это война! Война против всего мира! Неужели вы рассчитываете победить тех, у кого в руках власть и деньги?
— Да, мы победим, — ответил Лонгино Каттанео. — В нашей общине заинтересовано большинство.
— Большинство о ней знать ничего не хочет, — возразил Ринальдо. — Разве неизвестно тебе, как крепко держится человек за своё добро? Да вас всех перебьют раньше, чем успеете пожать посеянное.
— Перебьют или нет, только кровь, пролитая за святое дело, не пропадёт. — Лонгино твёрдо взглянул собеседнику в глаза. — Даже если нас разобьют, это лишь отсрочит нашу победу.
— Но какой вам прок будет от победы, если вы её не увидите? — удивился доктор.
— Мы уже видим её, — гордо сказал старейшина. — Кто умирает за правду, остаётся бессмертен. Наш пример будет жить в сердцах угнетённых, помогая им пролагать путь к счастью.
— Вот ответ, достойный ученика Сегарелли! — воскликнул Ринальдо. — Но о каком счастье ты говоришь? Общество не может обойтись без тех, кто им правит, кто диктует законы и заставляет силой оружия соблюдать их. Как у всякого человека есть рот, чтобы есть, и руки, чтобы работать, так в любом государстве есть рабы и правители, бедные и богатые. Это будет всегда, ибо каждая земная тварь заботится прежде о себе.
— Ты неправ, Ринальдо, — покачал головой Лонгино Каттанео. — Уже сейчас на земле есть тысячи людей, готовых жертвовать всем ради счастья ближних. В этом наша сила, и она растёт с каждым годом.
— Значит, вы уверены, что, сделав собственность общей, можно исправить людей, заставить их быть разумными? Но ведь потребности человека безграничны и те, кто сегодня готов бескорыстно идти с вами, завтра сами захотят получать больше других. И вам не обойтись без распорядителей, у которых всегда будет возможность использовать своё положение. Я не говорю уж о духовных пастырях. Эти хитрые бестии сумеют урвать лучший кусок. Зачем напрасно смущать умы? Ваша затея — красивая, но бесплодная мечта.
— Я знаю, доктор, ты честный, благородный человек. Ты живёшь в хорошем доме, всегда сыт и можешь заниматься высокими искусствами. Попав в число избранных, ты не испытываешь на себе тяжесть подневольного труда. Но пребывающие в рабстве и нищете не хотят терпеть угнетение. То, что тебе кажется пустой мечтой, становится для них верой и убеждением. И они будут драться за свою мечту, пока не претворят её в жизнь. Рано или поздно люди создадут царство справедливости. Те же, кого за ум и таланты всенародная любовь изберёт руководить братьями, будут жить наравне со всеми, и это заставит их заботиться об общем благе, как о своём собственном. А сейчас, Ринальдо, мы должны проститься.
- Предыдущая
- 14/50
- Следующая
