Партизанская искра - Поляков Сергей Алексеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/94
• Следующая

— Он ответит за это.

— Что-о-о?! Я вас в бараний рог согну, комсомолия! Все заметили, как задрожал в его руке дрючок и снова выдвинулась вперед тяжелая челюсть. Он ушел.

— Натворили вы, хлопцы, делов, — вздохнул дед Митрий, — он офицеру жаловаться побежал.

— Пусть жалуется.

— И на что она сдалась тебе эта роща, Парфуша? Хай она сказится, не до рощи теперь.

— Жалко, дедусю. Ведь мы сажали ее разве для этого? А им только волю дай. Сегодня рощу, а завтра… Нечего их пугаться.

Деду Митрию, старому человеку, стало от этих слов мальчика стыдно за свою минутную слабость.

— Кто испугался? Я испугался? Эх ты, да я… знаешь! Пусть только этот выйдет, я ему скажу… это я вначале трошки того, не раскумекал. Дед Митрий Карпаты перешел, в прорыве на германской участвовал. Эх, ты!

…Восемь лет назад, на одном из школьных собраний, молодой директор Владимир Степанович Моргуненко обратился к ученикам:

— Крымка наша — одно из красивейших сел на Одесщине. Школа у нас лучшая в районе. У нас хороший сельский клуб, но вот напротив клуба — пустырь. Давайте все дружно возьмемся и устроим там парк. Пусть каждый из нас посадит по два дерева и ухаживает за ними до тех пор, пока они вырастут. В Крымке будет парк культуры и отдыха. Вы понимаете, как это хорошо и как благодарны будут нам колхозники. А там и другие села последуют нашему примеру. И будут говорить. «По примеру крымских школьников». А как приятно, ребята, быть зачинателями хорошего и полезного дела.

Слова учителя запали в душу учеников, пробудили желание сделать доброе дело. И сколько в эти дни было хлопот, волнений! В школе и дома только и разговоров, что о парке. Ребята уже заранее с гордостью произносили «наш парк».

Ранней весной, как только оттаяла земля, школьники дружно взялись за дело. Ежедневно по окончании занятий ребята бежали на пустырь, копали ямки, бережно сажали акации, клены, ясени и тут же мчались к речке за водой. Ребята постарше носили воду ведрами, малыши таскали банками, молочными горшками с веревочными дужками. Потом огораживали маленькие хрупкие саженцы, чтобы не поломала «несознательная» скотина.

И пошла расти молодая рощица, зазеленели на деревцах яркозеленые листочки, зашелестели по ветру, стали тень бросать. Из года в год все длиннее и толще становились ветки, все гуще покрывались листвой, раздавались в толщину стволы, вместо молодой кожицы покрывались крепкой, шероховатой корой.

Так и выросла юная роща — детище и гордость крымских школьников…

И вот в Крымку пришли чужие люди и заставляют рубить рощу! Уничтожить то, что с такой любовью создано!

— Значит, решено? — спросил Парфентий товарищей.

— Не пилить деревья, — сказал Митя Попик и, поймав одобряющий взгляд деда Митрия, улыбнулся.

На площадке, как из-под земли, вырос локотенент Анушку, а рядом из-за его спины выглядывал Романенко.

— В чем дело? — тихо спросил офицер. Хлопцы молчали. Молчали и старики-плотники.

— Почему не хотели исполнить мой приказ? — Анушку улыбнулся, хотя этой улыбке никто не верил. Понимали, что наказания не миновать.

Парфентий собирался было говорить, но дед Митрий дернул его за рукав рубахи и выступил вперед.

— Нехорошо получается, господин начальник, — дед Митрий оглянулся на ребят, будто спрашивая: «ну как, начало правильное?», и продолжал: — жалко хлопцам рощу, сажали они её, старались и вдруг на тебе, взять да и срубить. Вон она, какая красавица вытянулась. И главное — прямо против вашего… этого… заведения. В окно глянете и глазу радостно. Да и тень, к тому же, холодок. Лето у нас, видите, какое жаркое, спаси бог.

И вдруг дед Митрий переменил тон, от хитрого, льстивого он перешел на живой, убеждающий.

— Теперь с другого боку глянем. Что толку в этих деревах? Никакого. Уж мы, старые плотники, знаем. Там одни кривули да сучья и ни на что они не годны.

— А что делать? — спросил офицер.

— Вот же лес рядом, за речкой, видите? Хлопцы оттуда натаскают, и перегородки будут первый сорт, и роща перед вашим окном цела. А то прицепился ваш Семен. — Дед Митрий подчеркнул слово «ваш». — Роща да роща, а что в ней проку? Только помещение испортите. Ты, Семен, ни беса в этом деле не смыслишь, — закончил дед Митрий и победоносно глянул на ребят.

— Верно он говорит, — вставил дед Степан.

Офицер колебался. Видимо, доводы старых плотников подействовали на него.

Конечно, ни старики, ни хлопцы еще не могли предположить, чем закончится эта забастовка и как поступит в этом случае начальник жандармерии. Одно для всех было ясно, что Романенко потерпел поражение. Пусть этот прохвост знает, что они его не признают за начальника.

Романенко видел ехидные взгляды стариков и явно издевательские гримасы хлопцев. Он то бросал злобный взгляд на бунтарей, то вопросительно глядел на офицера, ожидая, как тот поступит. Ему хотелось настоять на своем, чтобы эти непокорные люди были жестоко наказаны.

Анушку оглядел рощу и задумался. Видно, ему в самом деле стало жалко этой поистине красивой рощи в центре села против его резиденции.

— Хорошо, — сказал он, — я разрешаю вам брать лес там, — он указал за речку.

Офицер молча постоял несколько секунд и, заложив руки за спину, приподнялся на носках.

— А все-таки, кто же из вас зачинщик?

— Все мы, — ответил дед Степан.

— Ах, все-е-е!

— Врет он, господин локотенент, начал вон тот белый, — поспешил вставить Романенко.

— Какой белый?

— Гречаный, выйди! — крикнул Семён. Парфентий шагнул вперед.

— Это ты против меня бунт поднял? — как бы шутя спросил офицер. — Ну что же, мне не хотелось с первой встречи ссориться, но ничего не поделаешь, дисциплина, — развел он руками. — На первый раз легкое наказание: всем по пяти плеток, а этому белому — десять.

— Слушаюсь! — ликовал Романенко.

— За оскорбление Семена еще две плетки.

— Он ударил меня, — сказал Парфентий.

— Он имеет право.

— Какое?

— Он начальник полиции.

На пороге двери Анушку обернулся.

— Не будете слушаться, буду наказывать еще строже.

В непроглядную августовскую ночь у садовой калитки крымской школы остановились две женщины, молодая и пожилая. С ними была маленькая девочка, робко жавшаяся то к одной, то к другой.

Женщины долго стояли, чутко прислушиваясь.

Кругом царила такая тишина, будто все было погружено в тяжелое раздумье.

— Что делать, мама? — шопотом спросила одна другую.

— Не знаю, Шура, — горестно вздохнув, ответила мать, — нужно пойти.

— Страшно.

— Выбирать нам нечего. Куда мы теперь! Молодая шагнула к калитке, но отшатнулась.

— Иди же, — настойчиво прошептала мать.

— Боюсь я, а вдруг…

— Экая ты. Пусти, я сама пойду, — с сердцем произнесла пожилая и, отстранив молодую, исчезла в темноте двора.

— Мама, мы опять дома? — тихо спросила девочка.

— Дома, — неуверенно ответила молодая женщина.

— А тато тоже будет дома?

— Тише, Леночка, сейчас ночь и громко говорить нельзя чужие дяди услышат.

Девочка смолкла. За последние дни она наряду со взрослыми испытала много горя Она видела что чужие дяди, о которых сейчас говорила мать, убивали людей.

И теперь, когда ей снова напомнили о них, она вся ежась в комочек, прильнула к матери и терпеливо ждала.

Через некоторое время пожилая женщина вернулась.

— В школе ни души. Я все замки ощупала. Квартира наша тоже на замке. Ключ на месте, — она облегченно вздохнула и добавила: — значит, Володя был здесь.

С минуту обе женщины молчали. Каждая из них думала, где теперь их Володя, и знает ли о том, что они — вернулись?

— Пойдем, Шура, хоть ночь переночуем, а там… будь что будет.

Они вошли в темную квартиру, не зажигая света, отыскали кое-что из оставшихся старых вещей, чтобы постелиться, и как подкошенные повалились на пол.

Сон не шел. Горькие, тягостные думы о завтрашнем дне не давали сомкнуть усталые глаза. Крепко и безмятежно спала Леночка, для которой «завтра» еще не существовало.

• Предыдущая
• 14/94
• Следующая