Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/45
• Следующая

— Что такое строевой смотр? Как к нему готовиться? Что делать? – спрашивал Серёга Яковлев у своего земляка грушеголового Петьки Киселёва из третьей роты.

Петька приглаживал натёртый бриолином до паркетного блеска чуб и говорил, причмокивая языком.

— Что строевой смотр! Что к нему готовиться! Так, брючки гладануть раза два туда-сюда, и всё. Видели, как я?

Петька действительно с брюками расправлялся недолго, не залазил на стол, не обкатывал утюг. Он пришёл в бытовку, спокойно дождался, пока очередной наездник расседлает паровозик, без лишних движений подошёл к столу, разложил брюки и быстро, пока стоявший на очереди Коля Марченко раздумывал сказать или не сказать, что не Петькина очередь, навёл стрелки. Потом Петька аккуратно повесил брюки на руку и подал утюг Коле:

— Учись, молодой, пока я жив!

Петька сидел в окружении суворовцев второго взвода:

— Да что вы трясётесь? Всё будет как на утреннем осмотре, проверят, и всё. Потом сыграют «Зарю», и два разика пройдёте мимо трибуны.

Стоявший позади Петьки Серёга Яковлев улыбался: «Во, земеля, не волнуется, не боится, всё знает».

— Да вам чего трястись, до вас и не дойдут.

— А я и не буду, — провёл ладонью по брюкам Серёга. – Два дня назад утюжился.

— И я, — прихвастнул Толя Декабрёв, — я три дня назад стрелки наводил, и если бы не дождь, о них можно было порезаться.

— А чё, я бляху почищу, и всё, — сказал Борька Топорков.

— И пуговицы щёточкой чуть-чуть, — как по клавишам баяна прошёлся по пуговицам Рустамчик.

— Не боись, — успокаивал Петька, — хотите быть генералами, ничего не бойтесь. Генералы ничего не боятся!

То ли от этих слов, то ли от солнца, которое заглянуло в окно, в спальне стало светло, заблестели паркетный пол и Петькина паркетная голова.

Санька посмотрел на свои брюки, сравнил их с брюками Серёги и Толи Декабрёва и понял, что его стрелки куда тоньше, чем у них.

После обеда под одним из кавалеристов сломался железный конь, и в результате небольшой перепалки очередь за работающим утюгом раздвинулась, и по справедливости, в её промежутки влилась очередь сломанного утюга.

— Буду я ещё гладиться, — возмущался Серёга.

— И я тоже, — повторял вслед за ним длинный и белобрысый Сашка Дружков, — так и до утра не успеем.

«Если это обычный строевой смотр, — думал Санька, — то что волноваться?» — Очередь его к вечерней проверке к утюгу не продвинулась. И он, позёвывая в кулак, решил: — «Так и скажу: не успел. Что я один?»

Он лениво мазанул кремом ботинки и, забравшись под одеяло, свернулся калачиком и мгновенно уснул.

Команда «Подъём!», выстрелившая, как из орудия, катапультировала его на пол, и быстро одевшись, он стал ждать следующей команды «Выходи строиться на зарядку!», но она застряла где-то в глубине ствола. Вместо неё последовала другая: «До построения на строевой смотр осталось полчаса!»

Санька стал медленно заправлять постель и тут услышал рассказ Толи Декабрёва Сашке Дружкову:

— Я Серёгу просил, чтобы он меня поднял, а он брыкнулся в постель, и если бы храпом не разбудил, я бы стрелочки не навёл.

Санька посмотрел на Серёгу, стрелки на его брюках разрезали воздух как носы пароходов при ходьбе.

У Сашки Дружкова стрелки были не только на брюках, но и на рукавах гимнастёрки, протягиваясь по спине, соединяя одну лопатку с другой.

На строевом смотре рота, выстроенная в линию взводных колонн, по приказу её командира вытянулась, и проверяющий полковник Зотов стал прохаживаться вдоль шеренг, что-то говоря майору Сорокину. Командир роты ходил за ним с маленьким блокнотиком, и после каждого замечания розовый цвет его лица сгущался до красного, и он твердил единственную фразу.

— Так точно! Сделаем, товарищ полковник, устраним!

Проверяющий постепенно приближался, и Санька от страха превращался в ледышку, прижимал руки к лампасам и чувствовал, как по телу пробегает волнами предательская дрожь.

Полковник внимательно посмотрел на Саньку, поправил очки, и, наконец, снял их, не доверяя увеличительным стёклам в золотой оправе.

— Это что такое? – обратился он к Сорокину.

Командир роты тут же потерял своё «Так точно! Сделаем, товарищ полковник, устраним!» и, побагровев до винегретного цвета, пожал плечами и опустил руки с карандашом и блокнотом.

— Да?! – сказал Зотов и пошёл дальше. Потом вдруг повернулся, надел очки и ушёл из роты.

Сорокин подошёл вплотную и уставился на Саньку. Тот почувствовал, как жар от перекалённого командира роты переливается к нему, и он уже не знал, до какой степени раскалилось его лицо, но уши пылали и уже, наверно, сворачивались в трубочку.

Потом шеренги сомкнулись, и майор Сорокин приказал:

— Соболев, выйти из строя! – и на Санькином примере показал всем, как не надо пришивать подворотнички, как не надо чистить ботинки и как не надо гладить брюки.

Санька опустил голову и увидел смотревший на него тусклый коричневый камешек, вплюснутый в асфальт, большой и грустный, как коровий глаз. Он всё ждал, что командир роты объявит ему наряд вне очереди на воскресенье, и боялся этого, но майор Сорокин скомандовал:

— Товарищ суворовец, становитесь в строй, — закончил разбор. Санька поднял голову, увидел насмешливый взгляд веснушчатого лица Серёги Яковлева и подумал, что лучше бы ему объявили наряд…

И потом, когда оркестр играл «Зарю», когда барабаны и трубы слились в едином боевом музыкальном грохоте, звавшем в атаку на неприятеля, и когда от строгого военного марша по спине должны были пробегать мурашки, и каждый должен был чувствовать себя солдатом огромного несокрушимого войска, Санька чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. «Зачем он сюда поступил? Сможет ли он дальше всё это вынести? А ведь с каждым годом будет всё труднее и труднее. Вон старшие роты возвращаются с войсковой практики и говорят, что в войсках так не гоняют, как их здесь»…

В классе до первого урока оставалось минут десять. Санька задержался на лестнице, а когда вошёл в класс, то первым услышал голос Серёги:

— Вон явился, жаба! Что не мог брюки погладить?

Санька, не отвечая, сел на своё место. Ему не хотелось ругаться с Серёгой, и он вернулся к окну.

— Хоть бы пуговицы или ботинки бархоткой надраил. Жаба и есть жаба.

Санька смотрел в окно, ему было обидно. Ведь и ботинки он чистил, и пуговицы до сих пор блестят, и это всё прекрасно видит Серёга. Зачем же он…

Но Серёга расходился:

— Хоть бы подворотничок подшил, а то ходишь в подворотничке из тряпки, которой доску вытирают.

— Из тряпки половой, — подтвердил Рустамчик.

— Что из половой – из тряпки, которой машинное масло вытирают, — на этот раз продолжил Саша Дружков, молчавший до сих пор и вообще никогда в споры не вступавший.

И после Саши Дружкова класс завертелся перед Санькиными глазами. Подходили все. Кто-то показал, как он аккуратно пришил подворотничок, кто-то показал, но Санька не видел, как нужно до блеска натирать ботинки и полировать пуговицы, кто-то водил по стрелкам своих брюк… Всё мелькало перед глазами. Каждый что-то говорил, корил, обвинял. Всё это вращалось, как в водовороте, затягивало, тянуло вниз, и Санька уже не знал, как можно вырваться из него, не утонуть, не оглохнуть…

— Не мог ночью встать, — кричал Серёга. – Спать хотел, а честь роты и взвода ему не дорога.

— Ему на неё наплевать. Ему лень брюки выгладить, — где-то сзади раздавался голос Рустамчика.

Санька хотел встать, но не мог подняться. Воронка затягивала. Но вдруг в классе стало тихо. Звонок неожиданно долетел и, казалось, выключил это затягивающее кручение вокруг Саньки.

— Взвод, встать, смирно! – команда дежурного и последовавший за ней доклад преподавателю ещё не могли вернуть Саньку к уроку.

«А зачем гладить брюки, если уже наказан? Теперь можно и в неглаженных ходить. Ходить назло всем: Серёге, Рустамчику, Дружкову, майору Сорокину и даже Тамаре Сергеевне, которая спокойно открывает журнал и не знает и, наверно, не хочет знать, как ему сейчас плохо. На зло всем, никогда не буду гладить брюки. Да и вообще, зачем всё это: училище, погоны, лампасы, форма… И зачем эта форма, если из-за неё столько мук? А, может, уехать, вернуться домой, к маме? И почему сегодня так не везёт, и Витька в наряде? Но зачем тогда поступал? Был бы на моём месте другой мальчишка, который гладился бы, чистился и был бы счастлив»…

• Предыдущая
• 31/45
• Следующая