Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара - Рутиэн Альвдис Н. - Страница 19

• Предыдущая
• 19/38
• Следующая

Мифологическое клише – цельная система, где заранее заданы образы-архетипы, их взаимоотношения, сюжетные линии и тип оценок. Следование мифологическому клише никак не связано у автора ни со сверхъестественным элементом в повествовании, ни с фольклорными мотивами, ни вообще с наличием какой-либо «чудесности»: мифологическое клише – застывшая схема, «каркас произведения», где то, что в фольклорных текстах было сверхъестественным, в литературных стало значительным, выдающимся, однако вполне человеческим, а волшебство перешло в метафоры.

Современный автор романа использует клише интуитивно, доверяясь «памяти предков», с его стороны вовсе не предполагается какого-то глубокого изучения мифологии как науки. После Юнга нет необходимости доказывать, что образы-архетипы, входящие в клише, принадлежат сфере бессознательного.

Независимо от того, насколько сознательно писатель (любой, отнюдь не только Толкин) обращается к мифологии, он воспроизводит те сюжетные ходы и мотивы, которые восходят еще к древнейшим повествовательным формам и мифологическим представлениям. Важно подчеркнуть, что воплощение мифологического клише в тексте – это именно подсознательная часть творчества, очень часто оно связано с тем, что сюжету «легче» развиваться по веками отработанной схеме. Это никак не характеризует «самостоятельность» автора, меру его таланта и прочие достоинства. Так, например, Шекспир в «Короле Лире» жестко следует логике клише, а в «Гамлете» – нарушает в каждом сюжетном ходе[57].

Интуитивно воплощаться могут как целые сюжетные структуры, так и отдельные образы, представления, мотивы.

B литературе фэнтези, являющейся по сути мифологизированным текстом для взрослых, регулярно воссоздается сюжет волшебной сказки, подробно проанализированный В.Я. Проппом в его классической работе «Морфология сказки». K книгам Толкина это также относится сполна. Однако этот аспект – наименее интересен для анализа. По двум причинам.

Во-первых, соответствие сюжета волшебной сказке (утрата героем некой ценности, путешествие в поисках ее, предварительное испытание и обретение помощников, основное испытание – как правило, битва, испытание при возвращении домой) лежит на поверхности, его выявить очень легко. Во-вторых и более интересно то, что такая сюжетная схема возможна и в произведении, не имеющим с мифологией ничего общего, действие может развиваться в совершенно повседневных реалиях, как это было нами показано на примере известного советского фильма в упомянутой выше статье.

Поэтому анализ мифологического клише в текстах Толкина мы начнем не с сюжетов, а с глубинных представлений, которые по своей сути являются отражением эмоционального переживания мира, что всегда ведет к мифологизации.

Строго говоря, термин «мифологическое мышление» – некорректен. Мышление предполагает некий анализ, опору на логику, а то, что правильнее называть мифологическим мировосприятием опирается только и исключительно на эмоции.

Там, где включена эмоциональная оценка, там логика изгнана безжалостно и безнадежно. Там начинается дремучий лес мифа.

He будет преувеличением сказать: все, что мифологично, – все эмоционально. И наоборот тоже почти все.

Граница между логикой и мифом проходит по категории «свое – чужое».

B научных работах неоднократно подчеркивается, что при мифологическом восприятии все «свое» воспринимается благим, все «чужое» – загадочным и враждебным. Ho ситуация жестче, и это важно именно применительно к Толкину.

«Свое» и «чужое» воспринимаются эмоционально: «свое» – положительно, «чужое» – отрицательно. Объективные качества того и другого не играют при этом ни малейшей роли! «Чужое» плохо не потому, что имеет недостатки, оно плохо по той простой причине, что оно – чужое. И если никакие аргументы относительно достоинств вещи, личности, местности, воспринимаемой как «чужое», не воспринимаются – можно с уверенностью говорить: здесь мифологическое мировосприятие.

Говоря языком классической науки, «свой» мир упорядочен социально, религиозно, этически, его бытие основано на законах, это единственно «настоящий», «реальный», «правильный» мир. Мир «чужого» – непонятный, таинственныи, потенциально опасный, почти всегда смертоносный – это все, что находится за пределами «своего» (территории данного племени или народа). «Чужое», «иное» – миры богов, страна мертвых, леса и моря, где обитают духи и животные, или же соседнее племя, которое воспринимается как не вполне люди и почти непременно колдуны.

Теперь полистаем «Властелина Колец».

Самым разным народам, населяющим Средиземье, свойственно все «свое» воспринимать единственно правильным и неоспоримо благим, а ко всему «чужому» относиться настороженно, а нередко и враждебно. Любой обитатель Средиземья – будь то хоббит, эльф, гном или человек – воспринимает земли другого народа как иной мир, непонятный и потенциально опасный. Все, что лежит за границами родной страны, видится дурным либо грозящим бедой: хоббиты даже ближайших своих соседей – жителей поселения Брыль – не говоря обо всех остальных, живущих за пределами Шира, считают «заблудшими недотепами» и полагают «не стоящими внимания». Эльфы, враждующие с гномами, предпочитают не приближаться к горам, а гномы, в свою очередь, не любят лесов – прибежища Дивного Народа, при этом опасаясь эльфов именно как чародеев. Даже персонажи, которым безусловно свойственна мудрость, не избегают страха перед соседями-«чужими»: Келеборн, Владыка Лориэна, предостерегает Хранителей против леса Фангорна, советуя миновать его в пути, Фангорн же в разговоре с хоббитами отзывается о Лориэне так: «Я поражен, что вам удалось самим выбраться оттуда». Благородство, воинская доблесть и помощь в битвах – эти достоинства ничего не значат перед древнейшим неприятием: люди Рохана так отзываются о следопытах Севера: «Ни эльфов, ни их родичей нам не надо. И без того времена смутные».

Ho эти представления, свойственные обыденному мышлению, еще, строго говоря, суть только отголоски мифологичности. Настоящее непримиримое противостояние «своего» и «чужого» начинается с введением образа врагов.

Для Толкина категории Добра и Зла носят онтологический характер. Это означает, что Добро и Зло в его мире объективны, они не зависят от личных качеств носителя, подобно тому, как любые вещи больного чумой нужно уничтожить, без различия их качества и ценности.

Орки Толкина являются злодеями и разрушителями по той причине, что они – орки. Соответственно, единственное действие героев по отношению к ним – безжалостное истребление. Этот аспект мира Толкина вызывал, вызывает и будет вызывать наиболее ожесточенные споры и неприятие, особенно в русскоязычной среде.

Как будет показано в главе о субкультуре толкинистов, русский фэндом в своей массе не принимает идею онтологического Зла. He говоря о таких произведениях, как «Черная Книга Арды», где положительное и отрицательное просто меняется местами или сентиментальных юношеских текстах, где орки способны исправиться, даже в тех русских произведениях о Средиземье, где Саурон – злодей, а орки – вражеский свирепый народ, эти силы предстают не злыми по своей природе, а жестокими в силу сознательного выбора или обстоятельств. И закономерно возникают образы, которых нет и не может быть у Толкина, – женщин и детей орков. B сравнительно недавних текстах они изображаются жестокими, но они есть.

Рассматривая противопоставление «своего» и «чужого» в более мягком и более магическом аспекте, обратим внимание на определенного рода обоюдную «невидимость», характерную для существ, принадлежащих разным мирам: о хоббитах в Средиземье мало кто знает, эльфы редко показываются, энтов почитают за старые сказки.

• Предыдущая
• 19/38
• Следующая