Кольцо великого магистра - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/97
• Следующая

Рыцарь Гуго Фальштейн в тяжелых доспехах стоял рядом со своими оруженосцами. Милегдо Косоглазый приказал пленникам снять шлемы. Немцы повиновались и держали шлемы в руках.

Присмотревшись, Косоглазый признал в Гуго Фальштейне знакомого рыцаря. В прошлом году литовец был взят в плен и насильно обращен в христианство. В Кенигсбергском замке Косоглазый ухаживал за рыцарскими лошадьми. Рыцарь Гуго Фальштейн был один из тех, кто относился к нему сочувственно и даже помог кое в чем. И Косоглазый не забыл добра.

Подняв руки ладонями к небу, криве испрашивал волю богов. Теперь на нем были черные одежды жрецов бога Поклюса и белый пояс. Криве окружали жрецы ниже рангом, с черными повязками на лбах.

После продолжительной молитвы криве скрылся в дупле священного дуба, держа в руках окровавленный рогожный мешок с ушами орденских солдат, а вышел оттуда с венком из дубовых листьев на голове. Солдатские уши он принес в жертву.

Люди повалились на колени, и криве, нараспев выговаривая слова, провозгласил волю бога Поклюса.

— Великий Перкун жаждет человеческой жертвы, — сказал жрец. — Христианин должен умереть на костре — так сказал бог Поклюс. Кто из них умрет, — он показал на немцев, — покажет жребий.

Рыцарь и оруженосцы молча выслушали приговор. Лицо Гуго Фальштейна было белее известки, он едва держался на ногах.

— Вот сучок от священного дуба, — сказал криве, — я разломаю его на три части. Кто из орденских псов вытащит самый короткий обломок, будет принесен в жертву.

Немцы печально посмотрели друг на друга. Они понимали, что приговор бога Поклюса отменить нельзя. Кто-то из них должен умереть на костре. Сейчас они больше всего боялись потерять мужество.

— За святую деву Марию с радостью приму смерть, — глухо произнес Гуго Фальштейн.

Он первый шагнул к жрецу и тянул жребий. За ним подошли оруженосцы. Самый короткий обломок оказался в руках Гуго Фальштейна.

Милегдо Косоглазый решил, что надо спасти человека, отплатить добром за добро. Он имел на это право как военачальник, захвативший рыцаря в плен. Милегдо подошел к криве и сказал ему несколько слов. Жрец кивнул головой.

— Великий Перкун требует снова тянуть жребий, — сказал он помощникам. — Бог хочет кого-нибудь помоложе.

Он сморщил лоб, вобрав в рот дряблые губы, отобрал у немцев обломки и снова зажал их в руке. Воины еще раз испытали судьбу. Самый короткий обломок опять оказался в руке Гуго Фальштейна.

Милегдо Косоглазый не согласился и на этот раз отправить рыцаря на костер.

— Жаль хорошего человека, — тихо сказал он криве, — пусть умрет другой рыцарь. Ведь Перкуну и Поклюсу все равно.

Жрец поднял глаза к небу, подумал и опять отобрал у орденских воинов деревяшки.

С каменными лицами испытывали немцы судьбу и в третий раз. Случилось невероятное: самый короткий обломок опять оказался у Гуго Фальштейна.

Рыцарь пошатнулся, его подхватили оруженосцы.

— Я приму смерть, — сказал он. — Вижу, так хочет пречистая дева Мария.

Милегдо Косоглазый с сожалением посмотрел на неудачника и отвернулся.

Тем временем на зеленой лужайке шли приготовления. Под руководством жрецов поселяне вкопали в землю четыре толстых столба. Как только стало ясно, кого принесут в жертву, вайделоты привели гнедую лошадь рыцаря и крепко привязали к столбам мокрыми кожаными ремнями. На лошадь посадили Гуго Фальштейна и тоже его привязали.

Мужчины и женщины по приказу криве стали носить сухой хворост и дрова, обкладывая со всех сторон лошадь и всадника. Когда из хвороста выглядывала только голова рыцаря, костер был готов. Криве принес священный огонь из жертвенного очага. Сухое дерево мгновенно загорелось.

Гуго Фальштейн громким голосом запел» Отче наш «. Почуяв погибель, испуганно заржала лошадь. Оруженосцы, бледные, непослушными языками вторили слова молитвы.

Голос Гуго Фальштейна оборвался… Дико кричала и билась в огне рыцарская лошадь. Внезапно наступила тишина.

Косоглазый с недоброй улыбкой посмотрел на старейшину, тот чуть заметно кивнул головой.

— Боги, будьте милостивы, примите мою жертву, — произнес Милегдо Косоглазый, воздев глаза и руки к небу. Выхватив из ножен меч, полыхнувший в огне костра, он шагнул к оруженосцам.

На охоте свирепый кабан распорол клыками живот и грудь кунигасу Олелько, двоюродному брату старейшины селения. Охотник умер мгновенно, не успев помянуть богов. Он был славным литовцем. Мало кто мог опередить его в скачках на резвом коне, но еще меньше мужей согласились бы вступить с ним в бой на топорах или мечах.

Истерзанное тело Олелько друзья и родственники с почетом принесли в родной дом. Положили на лавку в самой большой горнице и созвали гостей.

На пятый день смрад разложившихся останков сделался нестерпимым. Сочные куски жареной кабанины и баранины не лезли в глотку. Окна и двери были открыты, жгли душистый янтарь. Однако вонь не делалась меньше. Но уйти, выказать неуважение к умершему было бы непростительно, и гости высиживали в горнице, заткнув ноздри сухим белым мохом.

Утром шестого дня к поселку подъехал мастер Бутрим из Альтштадта вместе с женой, дочерью и подмастерьем Серсилом. У опушки леса Бутрим остановил коня и долго затаив дыхание слушал заливчатые трели соловья. Слушая, он вдыхал полной грудью лесной воздух, напоенный ароматом трав и цветов. В этот утренний час Бутрим снова почувствовал себя литовцем и жрецом криве. Кенигсбергский замок, солдат Хаммер, зловещий поп Плауэн — все осталось позади, все минуло, как недобрый сон.

На лесной полянке кучилось десятка два деревянных домиков. В местах, свободных от кустарника, были насажены грядки с горохом и репой бродили куры, пахло лошадиным потом и парным молоком.

Здесь, в этом селении, он появился на свет, научился ходить и говорить.

Стайка мальчишек играла в шумную военную игру, хорошо знакомую Бутриму: кипел бой литовских воинов с немецкими рыцарями. У мальчишек-рыцарей черные кресты намалеваны сажей прямо на лбу.

Где-то в конюшне оглушительно заржал жеребец.

Бутрим улыбнулся, глаза его помутнели от набежавшей слезы… На душе сделалось радостно. Утренний призыв жеребца был так же сладостен и мил его сердцу, как и соловьиные трели.

Скоро поселяне признали в усталых путниках Бутрима и его близких, и в доме старейшины поднялся переполох.

Гости были редкие и почетные.

Бутрим долго обнимался со старейшиной, своим двоюродным братом. Мальчишками и юношами они были неразлучными друзьями. Много лет не виделись, и вот теперь снова вместе. Гость долго и подробно расспрашивал о родственниках: он хотел знать, как живут троюродные дядья, двоюродные братья и племянники, их братья и дети детей.

Он зашел в дом, где лежал умерший и сидели гости. Лицо мертвеца с оскаленными зубами покрылось синими пятнами. Из носа и углов рта вытекала кровавая жижа, зеленые мухи ползали по щекам и лбу.

Бутрим разгневался. Умершие не должны оставаться так долго вместе с живыми. Старейшина почтительно ему объяснил, что двое юношей ушли за жрецами тиллусонами. Но их пока еще нет.

— Хоронить без тиллусонов запрещено предками, — закончил старейшина, — поэтому мы пропустили срок, и тело Олелько начало немножко гнить. Не сердись, почтеннейший криве.

Бутрим решил заботы о мертвом взять на себя — ведь Олелько ему приходился троюродным братом. Жители поселка стали готовиться к похоронам.

Нарядившись в белые одежды, надев на голову венок из дубовых листьев, позванивая бубенчиками, Бутрим сказал у костра речь. Он прославил умершего и вскользь коснулся его грехов.

— Умерший, — сказал Бутрим в назидание, — не любил свою старую жену и часто обходил подарками… Настанет день судный, и почтенному покойнику не придется беспокоиться за свою судьбу. Сам великий бог, узнав о его праведной жизни, будет радоваться и на его делах поучать других. А грехи Олельковы, — закончил он, — не велики, и бог простит их. Покойный обязательно попадет в блаженную страну, уготованную для праведников.

• Предыдущая
• 23/97
• Следующая