Сильвия и Бруно - Кэрролл Льюис - Страница 10
- Предыдущая
- 10/60
- Следующая
Канцлер захихикал.
— То же самое, слово в слово, — ответил он. — С единственным отличием, миледи. Вместо «Бруно» я позволил себе вольность вписать... — тут его голос понизился до шёпота, — вписать, знаете ли, «Уггуг»!
— «Уггуг», ещё чего! — вскричал я в порыве негодования, которое уже не мог больше сдерживать. Но оказалось, что мне требуется гигантское усилие, чтобы произнести хотя бы эти три слова, — и вот, когда крик уже вырвался, моё напряжение спало, и внезапный шквал смахнул эту сцену, а я оказался сидящим в вагоне прямо напротив девушки, которая теперь откинула свою вуаль и смотрела на меня с выражением весёлого удивления на лице.
ГЛАВА V. Дворец Нищего
Что в минуту пробуждения я нечто промямлил, в том не было никаких сомнений: сиплый сдавленный отзвук ещё барахтался у меня в ушах, да и без него изумлённый взгляд моей спутницы был тому достаточным доказательством; но вот как мне было теперь выкручиваться?
— Надеюсь, я вас не напугал? — пробормотал, наконец, я. — Сам не знаю, что у меня вырвалось. Я задремал.
— Вы сказали: «Уггуг, ещё чего!» — произнесла девушка трепетными губами, которые сами собой неудержимо растягивались в улыбку, несмотря на всё её старание сохранить серьёзность. — Даже и не сказали, а — прикрикнули.
— Прошу меня простить, — только и смог я ответить, ощущая себя раскаивающимся грешником во всей его беспомощности. «У неё Сильвины глаза, — подумал я ещё, хотя даже сейчас немного сомневался, проснулся ли я окончательно. — И этот ясный взгляд невинного изумления — тоже как у Сильвии. Но у Сильвии нет этого самоуверенного решительного рта и такого рассеянного взгляда мечтательной грусти, как будто давным-давно её поразила какая-то глубокая печаль...» И тут меня толпой обступили фантазии, увлечённый которыми я едва расслышал следующие слова девушки:
— Если бы у вас был с собой «Колдовской шиллинг», — продолжала она, — или что-нибудь о Привидениях, или про Динамит, или про Полночное Убийство, тогда ещё можно было бы понять: такие вещи ни шиллинга не стоят, если не вызывают Кошмаров. А так, от медицинского трактата, — нет, знаете ли... — Тут она, бросив взгляд на книгу, почти что послужившую мне подушкой, с милым презрением пожала плечиками.
Её дружелюбие, её беспредельная откровенность на секунду смутили меня; но в этом ребёнке — а она казалась почти ребёнком, и едва ли ей можно было дать больше двадцати — не было намёка ни на развязность, ни на дерзость, одна только искренность некоего небесного гостя, новая для наших дольних мест и тех условностей — а по мне, так варварских обычаев — что царят в Обществе. «Вот так же точно, — подумал я, — и Сильвия будет глядеть и разговаривать на втором десятке».
— Значит, Привидения вам неинтересны, — отважился предположить я, — если только они не устрашают по-настоящему?
— Вот именно, — подтвердила девушка. — Обычные Вагонные Привидения — я имею в виду, Привидения из книжек для чтения в вагонах, — никуда не годятся. Как сказал Александр Селькирк [22]: «Они настолько ручные, что дрожь пробирает!» И они никогда не совершают Полночных Убийств. И самим им лежать, «истекая кровью», вряд ли пристало!
— «Истекать кровью» — выражение слишком сильное [23]. Пожалуй, привидению подошло бы испускать флюиды.
— Вряд ли, — с готовностью ответила девушка, как если бы она давно над этим размышляла. — Истекать. Плавать в луже кро… чего-то вязкого. Вот, скажем, хлебную подливку легко на себя пролить. А она ведь белая, так что прекрасно подходит Привидению, если ему вздумается чем-то истечь.
— Значит, в этой вашей книге, — указал я, — есть по-настоящему ужасное Привидение?
— Как вы догадались? — воскликнула она с завораживающей искренностью и передала свою книгу мне.
Я нетерпеливо раскрыл её, чувствуя отнюдь не неприятный трепет (а именно такой, какой и возбуждает любая хорошая история о привидениях) при мысли об и впрямь внушающем дрожь совпадении моих собственных видений со столь неожиданно разоблачённым предметом, одновременно занимавшим и её досуг.
Это была Поваренная Книга, открытая на рецепте Хлебной Подливки.
Я вернул книгу, выглядя при этом, боюсь, слегка озадаченным, отчего девушка весело рассмеялась.
— Но это действительно захватывает гораздо сильнее, чем все современные истории о привидениях [24]. Было тут одно Привидение месяц назад — не настоящее, я хотела сказать, а Журнальное. Совершенно пресное Привидение. Оно даже мышь не напугало бы! Нет, такому Привидению стула никто не предложит [25]!
— Зрелые годы, лысина, очки — всё это, оказывается, имеет свои преимущества, — сказал я про себя. — Вместо какого-то несмелого юноши и застенчивой девушки, выдыхающих междометия через невыносимые паузы, мы имеем здесь пожилого мужчину и ребёнка, беседующих непринуждённо и раскованно, словно старые знакомые! Так вы считаете, — продолжал я вслух, — что временами следует предложить Привидению или Духу присесть? Полноте, они на нас и внимания не обратят! Согласно Шекспиру, например, вот здесь, вокруг нас, вертится множество духов — а есть ли хоть в одной Шекспировской пьесе ремарка «Подвигает Привидению стул»?
Лицо девушки на какую-то секунду приняло озадаченный вид, а затем она едва не захлопала в ладоши.
— Да, да, есть! — вскричала она. — Ведь Гамлет говорит у него: «Присядь, присядь, разгорячённый Дух!» [26]
— Тогда он, наверно, предлагает ему мягкое кресло?
— Думаю, американское кресло-качалку.
— Железнодорожный узел Фейфилд, миледи, пересадка на Эльфстон, — объявил проводник, отворяя двери вагона, и вскоре мы оказались на платформе, окружённые нашей кладью.
Для пассажиров, ожидающих здесь пересадки, на платформе не было подготовлено никаких удобств — одна-единственная деревянная скамья, явно не способная вместить больше трёх седалищ, да и та была [27] частично занята очень старым человеком в робе, который сидел с опущенными плечами и понурой головой. Морщинистым лицом, на котором застыло выражение терпеливой усталости, он, словно в подушку, уткнулся в собственные руки, обхватившие опёртую оземь клюку.
— Давай, проваливай, — грубо набросился на бедного старика станционный смотритель. — Не видишь, благородные господа стоят! Сюда, миледи! — добавил он совершенно другим тоном. — Если ваше сиятельство изволит присесть, поезд подойдёт через несколько минут. — Подобострастная услужливость его манер была, несомненно, вызвана отчётливо видным на чемоданах адресом, который объявлял, что багаж принадлежит «Леди Мюриел Орм, на Эльфстон через Фейфилд».
Когда я увидел, как старик медленно поднимается на ноги и шлёпает по платформе, с моего языка сами собой сорвались строки:
«С дерюги драной встал монах,
С трудом стопой обретши твердь;
Сто лет — в браде и волосах
Сменилась снегом смоль иль медь»
[28]
.
Но леди, моя спутница, едва ли обратила внимание на происходящее. Бросив лишь один-единственный взгляд на «изгнанника», стоявшего поодаль и робко опирающегося на свою палку, она повернулась ко мне.
— Да уж, это не американское кресло-качалка! Но позвольте и мне, — тут она слегка подвинулась, как бы освобождая рядом место для меня, — позвольте и мне сказать вам словами Гамлета: «Присядь, присядь...» — и она, не договорив, залилась серебряным смехом.
— «...разгорячённый Дух!» — закончил я за неё. — Подходящее название для пассажиров поезда! Хоть бы и такого, — добавил я, когда крошечный местный поезд подошёл к платформе и проводники засуетились вокруг, отворяя двери вагонов. Один из них помог бедному старику взойти в вагон третьего класса, в то время как другой подобострастно провожал леди и меня в первоклассное отделение.
- Предыдущая
- 10/60
- Следующая
