Покорители студеных морей - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/54
• Следующая

Труфан Федорович оставил на лодках по одному человеку, остальным велел выходить на берег, прихватив с собой судовые паруса. Выбрав две крепкие сосенки, росшие по берегам переузья, дружинники натянули между ними толстый моржовый ремень, а к ремню привязали паруса. Нижние края парусов, спускавшиеся на дно речушки, завалили тяжелыми камнями, дерном и хворостом. Получилась плотина — крупные паруса, перекрывающие друг друга, совсем не пропускали воду. Уровень речки быстро поднимался. Лодки сошли с мели и двинулись вперед. У самой плотины дружинники вытащили их на берег и стали ждать, пока воды прибудет побольше.

— Разбирай плотину, ребята! — крикнул Амосов.

Дружинники выдернули паруса, и вода бурлящим потоком ринулась вниз по реке. Дальше все было очень просто: спустив лодки на воду, отряд быстро двигался вперед вместе с прибылой водой.

— Надоели мне, ребятушки, реки, забодай меня бык, и глаза на них смотреть не хотят! — жаловался старшой Савелий. — И большой реке слава до моря, а эта-то и вовсе дрянь!

До устья реки такую плотину пришлось строить еще один раз. А там быстрое течение вынесло новгородцев на простор Выгозера, лежащего в огромной каменной котловине, окруженной со всех сторон темным дремучим лесом. До противоположного берега расстояние в семьдесят верст дружинники бежали под парусами. Достигнув устья Нижнего Выга, каменистой порожистой реки, отряд расположился на ночевку в заезжем дворе Степана Котова. Впереди предстоял самый опасный участок пути, и Труфан Федорович дал молодцам отдых.

— Набирайтесь сил, ребятушки! Назавтрие путь тяжелый, — предупреждал он дружинников.

Всю ночь бушевал стремительный шелоник. Гонимые ветром волны задорно шумели у пристаней Торговой стороны, накатываясь на деревянные борта многочисленных лодей, сойм и карбасов. Покачиваясь, груженые суда задевали друг за друга, тоскливо скрипели, словно жалуясь на непогоду.

Гуляя по улицам города, ветер свирепо обрушивался на кровли домов, то там, то здесь громыхая оторванным тесом.

К утру стало стихать, а когда часы отбили последний ночной час, ветер почти угомонился.

Город только начинал просыпаться. Уличанские сторожа и огневщики, переругиваясь между собой, убрали ночные решетки. На судах зашевелились люди, задымились деревянные трубы поварен…

Но вот распахнулись тяжелые ворота Словенской башни. Из города к берегу Волхова двинулись извозчики и разный торговый люд.

На пристанях сразу сделалось шумно. Заглушая лошадиный топот и стук колес, бранились, отгоняя колымаги, лодейщики; торгуя снулой рыбой, у рыбацких карбасов шумели купцы; к купцам приставали носильщики; скрипели грузовые коромысла, поднимая тяжелые бочки.

Оживилась река. Две большие соймы, груженные красноватым камнем, едва видимые в утреннем тумане, медленно двигались по течению. Камень везли со старых плитоломищ Ильменя. Обгоняя соймы, легко бежали небольшие рыбачьи лодки.

— Э-гей! — закричали с лодок. — Э-гей, открывай, други!

Стражники, возившиеся у речной заставы, в ответ замахали руками; толстые бревна медленно раздвигались, открывая проход для судов.

Вместе с толпой, хлынувшей из города, на пристани появился человек в одежде ремесленника. Он подходил то к одной, то к другой сойме и, что-то спросив у судовщика, шел дальше.

У небольшой соймы со сломанной мачтой, одиноко стоящей в конце вымолаnote 46, человек остановился, вчитываясь в полустертые буквы, едва видимые на грязных досках обшивки.

— «Иоанн Креститель», — прочитал он. — Здесь Афанасий.

Взобравшись по ветхой сходне на палубу, человек стал стучать по крышке люка.

— Афанасий, эй, Афанасий! — оглянувшись по сторонам, крикнул он. — Это я, Тимоха.

— Тимоха?! — не сразу ответил голос откуда-то из глубины судна. — Слезай ко мне, да не оступись — темно здесь.

Очутившись в пустом чреве старой соймы, Тимоха не сразу разглядел сидящего на соломе Афанасия Сыркова.

— Упредить тебя пришел, — зашептал Тимоха. — Беги. Афанасий. Прознали боярские псы, где хоронишься, седни здесь будут.

Афанасий вскочил на ноги:

— Прознали, проклятые! Куда теперь?..

— К Студеному морю беги! — снова зашептал Тимоха. — Ребята наказывали — беги, там не пропадешь.

Афанасий стоял молча, обдумывал.

— Ладно. Спасибо, Тимофей, упредил! — Он обнял товарища. — Скажи нашим, коли жив буду — отпишу. А ты иди. Бояр беречься одному-то способнее… Иди, парень, не тяни время, — добавил он, заметив колебание товарища.

Тимоха заскрипел по лестнице.

— Прощевай, Афанасий! — донесся уже сверху его голос. — Будь здрав!

Покинув сойму, Афанасий Сырков торопливо поднялся к Словенским воротам и, войдя в город, зашагал по деревянным мосткам. Кожевнику то и дело приходилось уступать дорогу громоздким колымагам: они двигались то в город, то из города непрерывным потоком, а на узкой мостовой с трудом могли разъехаться две повозки.

Узкими, кривыми улицами и переулками пробирался Сырков к Ярославову дворищу, а потом повернул на Плотницкую улицу, ведшую к торгу. Стараясь быть незамеченным, он шел, внимательно оглядываясь. Увидев боярскую челядь, Афанасий прижимался к заборам и стенам домов.

Со времени битвы на Великом мосту многое изменилось в Новгороде. Бояре жестоко отомстили горожанам за пережитый страх, за смерть боярина Божева. Обещания владыки остались одними словами: все, кто был посмелее да поприметнее в памятные дни мятежа, исчезали бесследно. Сам Афанасий едва спасся от цепких боярских рук. Однажды ночью в дом кожевника, жившего бобылем, ворвались вооруженные люди и, захватив мастера в постели, чуть было не убили его. Выручили спавшие на чердаке подручные. Свалившись неожиданно на боярских холопов, они расправились с ними по-своему и под утро закопали трупы в огороде между грядами с репой и горохом.

С тех пор Афанасий Сырков забросил дом и, боясь мести, словно медведь в берлоге, отсиживался в старой сойме знакомого судовщика.

По Плотницкой улице Афанасий вышел на торг, в самую гущу народа; здесь он чувствовал себя в безопасности. Работая руками, Афанасий стал пробираться к церкви Параскевы Пятницы. Окруженная пристанями приземистая церковь, покровительница новгородского торга и заморских купцов, стояла близ Великого моста. У ее каменных стен ютилось несколько домиков, заселенных попами, дьячками и другим церковным людом, а сквозь ограду виднелись кладбищенские кресты. Тут же у церкви высились большие поленницы дров и стога сена, выставленные на продажу. От вымолов дурно пахло невыделанными кожами, привезенными из далеких ни-зовских земель.

У церковных ступеней, где толпились нищие, стоял неумолчный гомон: вдовицы, хромцы, слепцы, калеки, юродивые наперебой выпрашивали подаяние.

А на торгу царило оживление. В гостином дворе югорских купцов лавки были завалены пушным товаром и моржовой костью. Степенные персы и армяне, юркие евреи перебирали собольи меха в мешках из синей холстины, мяли и разглядывали шкурки горностая, бобра, лисицы и белки. Татары торговали кнутовища из рыбьего зуба и холмогорские сундуки, обитые красной юфтью из тюленьих кож.

У Псковского гостиного двора ганзейцы рядились у кругов перетопленного душистого воска. Лавки купцов из Персии и Сирии привлекали камкой, бязью, коврами и пряностями. Венецианцы предлагали шелк и прекрасные изделия из стекла.

Сырков шел мимо многочисленных лавок новгородских ремесленников: сапожники, портные, оружейники, кузнецы выставляли свои товары, которым мог позавидовать любой европейский город.

Пройдя между возами с солью, прибывшими из соляных разработок Старой Руссы, Афанасий направился к Великому Ивану на Опоках, где в сторожах служил его давнишний дружок.

Церковь Ивана Предтечи на Опоках была известна далеко за пределами Новгорода. Построенная в глубокой древности, она служила оплотом богатейших купцов-вощаников, державших в своих руках всю обширную новгородскую торговлю. Заморские купцы, югорские и другие купеческие объединения Новгорода так или иначе были зависимы от Иванского купечества, а иванские выборные старосты играли видную роль в новгородской политической жизни.

• Предыдущая
• 25/54
• Следующая