7 историй для девочек - Дюма Александр - Страница 23
- Предыдущая
- 23/493
- Следующая
– Самоудовлетворение, – живо подсказала Лика, – не правда ли? Ты это хотела сказать?
– О, нет! – далеко не так громко усмехнулась Ирина. – Мы еще не дошли до этого: надо приобрести методу, Лика. Понимаешь, методу! – и Рен еще более приподняла свои белесоватые брови, в знак важности произнесенного ею слова.
– Методу? – удивленно переспросила Лика.
– Ну да, то, что англичане так высоко ставят и ценят и за что я так высоко ценю англичан; именно, методу, заполнять свой день делом полезным для самой себя, распределенным ею по периодам для заранее избранных тобою и нужных, полезных для тебя занятий…
– Полезных для себя или для других, я не поняла тебя вполне? – прервала ее на миг Лика.
– Это – экзамен? – проронила Рен, вскинув на нее свои холодные глаза.
– Ах, нет, пожалуйста! – спохватилась младшая сестра. – Я не хотела тебя обидеть вовсе, прости Ириночка!
– Я и не обиделась, – хладнокровно отвечала старшая. – Видишь ли, ты все это найдешь невозможным варварством и эгоизмом как и мама, – тут Ирина поморщилась, сделав гримасу от усилия вытянуть свою вооруженную тяжелой гирей руку, – но я отрицаю всякую сентиментальность. Наша мама очень много занимается благотворительностью. Устраивает кружки, комитеты… Выискивает бедных и вообще широко проявляет свою благотворительную, так называемую филантропическую деятельность. А мне все это кажется пустым времяпрепровождением. Каждый человек обязан только думать о себе самом. А помогать жить другому, значит делать его слабым: ничтожным и решительно не снособным к труду. Вот мое искреннее мнение об этом деле.
– Но… но… – смущенно пролепетала Лика, – тогда многие бы умерли с голоду без помощи другого, если следовать по твоему примеру, Рен.
– Если им с детства твердить постоянно, что человеку надо надеяться только на самого себя и жить на собственные силы, а помощи ждать ему помимо не откуда, небось, приучатся к труду с малолетства, будут трудиться и работать, а стало быть, и сумеют просуществовать без чужой помощи.
– Какая жестокая теория! – прошептала Лика смущенно и печально.
– Для тех, кто не хочет и не умеет жить! – отозвалась ее старшая сестра. – А все вы, помогающие другим людям, как тетя Зина, твой учитель, ты сама, насколько вы увеличиваете только сами этим число ленивых и тунеядцев, которые, предоставляют другим заботиться о себе.
– Нет, нет, храни Господь поверить тому, что ты говоришь! – горячо вырвалось из груди Лики. – Я могу быть сама только тогда счастлива, когда счастливы другие вокруг меня. Иначе, лучше не жить, нежели быть эгоистом.
– Каждый живет для себя! Только для себя! – резко подтвердила старшая Горная.
– Рен! Ты какая-то странная, особенная, не такая как все. Я в первый раз слышу такие речи! Тетя Зина… – начала было смущенно Лика.
– Не я, а ты особенная с твоей тетей Зиной, вместе, – покраснев и теряя свое обычное на минуту спокойствие, вспыхнув, произнесла Рен.
– Скажи мне, пожалуйста, Лика, кто тебя научил таким странным, таким сентиментальным мыслям?
– Как, кто? Тетя Зина, синьор Виталио! – с детской горячностью произнесла Лика, – да и сама я с детства поняла, что жизнь для самой себя – эгоизм и скука.
– Ну, моя милая, советую тебе поскорее изменить свои взгляды. В нашем кругу, смею тебя уверить, они придутся совсем не ко двору… – усмехнулась Рен. – Однако, мне надо еще идти на партию крокета в сад, мистер Чарли и мисс Пинч должно быть уже давно ждут меня там, – бегло взглянув на часы, произнесла Ирина и с силой по-мужски пожала протянутую ей руку сестры.
Лика вскинула еще раз на нее удивительными глазами, тихо вздохнула и низко опустив голову, как виноватая, вышла из комнаты Рен.
VI
Две недели пролетели с тех пор, как младшая Горная вернулась под кровлю родительского дома, в круг родной семьи, две недели бестолковой сутолоки, праздной болтовни, постоянных приемов и недолгих часов одиночества за томиком французского или английского романа в руках. В этом, однако, не было вины Лики. Неоднократно собиралась молодая девушка поговорить с матерью о своих планах, открыть ей свои заветные мечты и поделиться ими с близким человеком. Но ее свиданья с Марией Александровной совпадали, как нарочно, в те часы, когда Лика не могла застать мать одну. По утрам Марья Александровна Карская вставала лишь к позднему завтраку, то есть к двум часам, в то время именно, когда дом уже кишел посторонними посетителями, приезжими из города родственниками и знакомыми. Впрочем, Лика и не особенно горевала покамест, уходя вся с головой в свое праздное бездействие.
«Вот переедем осенью в город, тогда все, все будет уже иначе. Можно и благотворительность, и пением заняться!» – неоднократно утешала она сама себя, чувствуя по временам острую тоску от такого пустого существования.
Однажды, возвратившись с музыки в свой розовый будуар-коробочку, молодая девушка нашла на своем письменном столике объемистый конверт с заграничной маркой.
«Венецианский штемпель. От тети Зины!» – мелькнуло вихрем в голове молодой девушки, и она дрожащими руками вскрыла конверт. С первых же строк этого объемистого письма Лику стало бросать от волнения то в жар, то в холод… Неприятное сосущее чувство недовольства собою, неловкость перед прямой и честной душой тети Зины наполнило до краев ее сердце.
«Что-то ты поделываешь, моя девочка? – писала ей тетка. – Надеюсь, не изменилась и старательно занимаешься пением по нашему уговору? Боюсь я одного, моя милая Лика, чтобы окружающая тебя теперь светская жизнь не засосала тебя в свою трясину. Она заманчива, привлекательна, дитя мое, с наружной стороны. Но какая в ней пустота, моя девочка, если бы ты знала только! Но я слишком уверена в тебе, моя Лика, чтобы могла серьезно беспокоиться и сильно волноваться за мою честную, умную, и вполне уравновешенную Лику, которая обещала своей старой тетке положить себя всю на пользу другим.
Я слишком уверена в тебе, слишком знакома с твоей чуткой душой, чтобы бояться за нее, Лика. Мишурный блеск не может заслонить от тебя сияния настоящего солнца, дорогая девочка.
Учись же, пополняй пробелы своего образования, не складывай рук, обессиленная праздностью, не изменивайся среди роскоши и довольства светской жизни.
Говорила ли ты с твоей мамой о твоем давнишнем намерении учить бедных ребятишек? Когда начнешь заниматься пением?.. Синьор Виталио велел передать тебе, что грех зарывать в землю талант, данный Богом. Но ты уже знаешь нашего доброго старика, знаешь его постоянные речи на эту тему и поэтому я не буду распространяться по этому поводу.
А у нас здесь персики отягощают чуть ли не до земли ветви деревьев. Я как-то ходила вчера на наше любимое место и вспоминала тебя, моя милая, моя славная, родная девочка. Помнишь ли ты тот вечер, моя Лика, когда ты пела впервые «Addio Napoli» [6] и когда синьор Виталио расцеловал тебя, сказав, что в твоем голосе кроется бесспорный талант, Божия искра.
Тогда была весна, Лика, и магнолии цвели и апельсинные деревья стояли все белые-белые, как невесты под фатою своих чудесных цветов.
Лика, Лика, моя девочка, помнишь ли ты также и ту весну, когда впервые сознала в себе острую потребность отдаться всем своим существом на пользу людям. Помни, Лика моя, – будут говорить кругом тебя: «один в поле не воин, одна ласточка не может сделать весны». Но, дитя, если каждая из нас проникнется общей идеей любви к беднякам и сознанием необходимости прийти им на помощь, отдать все свои силы на труд, работу и пользу людям, легче, поверь мне, станет жить не только тем, кому помогаешь, но и самой себе!!.»
– Да, да, да!
Безумный восторг, охватил снова Лику по прочтении этого письма. Чем-то теплым, ласковым, чудным и бодрым повеяло на нее от этих ласковых строчек…
– Да, да, да! именно, так и надо поступить, как пишет незабвенная тетя Зина. И как вовремя подоспело оно, это милое, родное письмо!
Как раз вовремя подоспело, когда Лику уже начал закруживать этот водоворот светской сутолоки, в котором утонули уже ее сестра и Толя, и все ее здешние знакомые, и который, действительно, способен заманить, втянуть в свою с виду соблазнительную и увлекательную пучину.
- Предыдущая
- 23/493
- Следующая
