Изумрудный шифр - Белозерская Алена - Страница 18
- Предыдущая
- 18/68
- Следующая
В восемнадцать лет Массимо, уверенный в правильности своего решения, объявил родителям, что уезжает в Рим для того, чтобы стать священником. Он увидел опечаленные глаза мамы и удивленный взгляд отца, понявшего, что это не временный каприз, а твердое решение уже взрослого мужчины, решившего посвятить свою жизнь важной цели. Сдержанно сказав о том, что каждый человек сам выбирает свой путь, отец удалился, и по его слишком явному спокойствию Массимо понял, какое неожиданное разочарование принесла эта новость. Но, будучи мудрым и умным человеком, отец не стал препятствовать сыну в стремлении посвятить жизнь богу.
После восьми лет обучения в Риме, Массимо принял сан и отправился в Северную Африку нести слово божье. Его стройное гибкое тело, привыкшее к постоянным тренировкам, от которых он не отказался даже после того, как вошел в лоно церкви, привлекало внимание изящностью и пластикой движений. Мягкий блеск темных глаз порождал интерес, завораживал искренностью и чистотой. Тонкая и строгая красота лица вызывала желание проникнуть внутрь его мыслей, узнать и понять этого человека, так твердо и убежденно стоявшего в своей вере.
Спустя некоторое время в его жизнь вошел бунтарь Бруно, не признающий никаких авторитетов, с мальчишечьим максимализмом знающий ответы на все вопросы.
Горячий неаполитанский паренек Бруно все детство провел на улице, постигая премудрости жизни с такими же нищими оборванцами, как и он сам. Воровать сумки у зазевавшихся прохожих казалось ему веселым времяпровождением, и еще смешнее было обманывать многочисленных туристов, выуживая у них мелкие суммы денег. Всю появившуюся наличность быстро спускали на игровых автоматах, тратили на выпивку и подружек. Голубоглазый и смуглый, с тонким носом и высокими скулами, он рано познал удовольствия любви. Где бы Бруно ни появлялся, женщины всегда выделяли его из числа остальных мужчин, и ни одна из них не могла отказаться от возможности почувствовать себя желанной в руках этого грубоватого, но восхитительно красивого молодого человека.
Честно работать, как отец или старшие братья, Бруно не хотелось. Жажда скорых денег привела к тому, что он с компанией друзей ограбил небольшой магазинчик. Узнав о случившемся, отец умолил хозяина не подавать иск против сына, обещав выплатить ущерб. Спустя день поднял сына среди ночи, заставил одеться и быстро собрать вещи. У дома стояла заведенная машина, и отец, переговорив с водителем, усадил сына на заднее сиденье.
– Иностранный легион, Обань. По дороге купи словарь. И стань, наконец, мужчиной! – сказал отец и пошел прочь от машины.
Все сидящие в машине ребята ехали во Францию с единственной целью – вступить в легион и тем самым начать новую жизнь. Одни не имели работы и нуждались в деньгах, других привлекали слава и престиж, но не было среди них никого, кого силой посадили в машину, заставив подчиниться чужому решению. Едва Бруно переступил ворота легиона, как понял, что в прошлое дороги нет, и это заставило его ошеломленно остановиться, потому что той жизни, которой он жил, уже не было, а будущего он еще не видел. После пятнадцати недель жесточайшего обучения, произнося клятву верности, Бруно понял, что жизнь его жестоко наказала, сделав тем, кем он не является. Он не был в душе военным, но также знал, что никогда не станет дезертиром, позорно оставив службу, тем более после присяги.
Каждый легионер обязан был прослужить два года на заморских территориях Франции, но все ребята страстно мечтали отсидеться в Оранже или, на худой конец, улететь во Французскую Гвинею, где в Куру базировался один из полков. Хотя служба в нем оплачивалась недорого, а чрезвычайно горячий и влажный климат доставлял массу неприятностей, этот полк выгодно отличался от остальных, так как в нем имелся свой собственный бордель, и каждый легионер после долгих месяцев воздержания мечтал подержать в руках нежное женское тело. Но не было ни одного желающего служить в Джибути, несмотря на то, что там можно было заработать большие деньги. Все заключалось в элементарном страхе перед военными действиями, так как этот полк интенсивно использовали в решении военных конфликтов.
Узнав о своем распределении в Джибути, Бруно собрал вещи, попрощался с друзьями так, как будто уезжал погостить к маме, и с безразличием стал ждать время отправки в лагерь.
Жизнь в Африке оказалась не такой, какой он надеялся ее увидеть. Изобилие проституток и дешевого пива превращали службу в некий фарс. Легионеры проводили жаркие вечера в беспробудных пьянках, которые неизменно заканчивались дикими оргиями. В это же время в соседнем Сомали происходили вооруженные столкновения между правительственными войсками и оппозиционными группировками. Получив известие о передислокации части войск легиона из Джибути и увидев свое имя в списках, отправляющихся в Сомали, Бруно даже обрадовался, усмотрев в этом прекрасную возможность выпустить злость, съедавшую его.
Четыре месяца перестрелок с местным населением, свергнутое правительство, ожесточенные голодные люди, раненые и убитые дети порой доводили его до сумасшествия, заставляя по-другому оценивать жизнь. Однажды легионеров, перевозящих раненых солдат в госпиталь, обстреляли повстанцы. Бруно очнулся лишь к вечеру. Лицо было залито кровью, а правая рука не двигалась. Он даже не смог дотянуться до лежавшей недалеко согнутой винтовки, пытаясь увернуться от подошедшего к нему человека, чувствуя, как мир снова превращается в черную пропасть. Когда Бруно в следующий раз очнулся, то обнаружил себя не в камере для пленных и не в гробу, как ожидал, а в аккуратной светлой комнатке. Три месяца после контузии и тяжелых ранений он находился в лагере миссионеров. Правая рука была повреждена в локте и почти не двигалась, и Бруно с новым приливом злости понял, что стал инвалидом. Когда-то веселый и бойкий мальчишка, производивший грандиозное впечатление на женщин, превратился в раненого и затравленного человека с полными печали и страха глазами.
Каждое утро из окна, выходящего во внутренний дворик, Бруно видел, как упражняется молодой священник. Отец Массимо тоже видел безразличные глаза Бруно, и это заставляло его трепетать от жалости к потерявшему себя мальчику.
– Бруно, может, вы хотите тренироваться вместе со мной? – спросил Массимо у неподвижного легионера.
– Я инвалид, – процедил Бруно.
– Тренировки начнем с завтрашнего рассвета, – сказал Массимо, не дав Бруно возможности отказаться.
Наутро Бруно не появился во внутреннем дворике, и тогда Массимо пришел за ним.
– Оставьте меня в покое! – выкрикнул Бруно, пугая раненых.
– Что ж, раз вы так желаете, я больше не стану предлагать вам свое общество. Когда по возвращении на континент выйдете на пенсию, вспоминайте иногда о священнике, который искренне хотел помочь.
Через несколько минут Бруно появился во дворе. Глаза его вызывающе блестели, словно говоря священнику о силе воли, которая все еще осталась в этом полном горести и печали теле. Ежедневные многочасовые упражнения сделали свое дело, боли прекратились и рука вновь стала подвижной. Рядом с Массимо у Бруно возникало ощущение покоя, и он постоянно искал встреч со священником, помогал ему, когда тот был занят, и с удовольствием выполнял небольшие поручения. Но они никогда не разговаривали о боге. Массимо был осторожен в разговорах о религии, словно чувствовал, какой путь предначертан Бруно, и старался не влиять на его выбор. Он привязался к этому красивому парнишке, на которого снова стали обращать внимание женщины из их большого лагеря. Но Бруно, казалось, был далеко от них. Его взгляд утратил наглый и заносчивый блеск. Теперь яркие голубые глаза, сводящие с ума всех, на кого были обращены, мягко светились уверенностью и каким-то задором.
В течение года, когда Бруно восстанавливался после ранений, они с Массимо были неразлучны. И когда войска легиона вывели из Сомали, а Массимо вызвали назад в Рим, Бруно, получивший пенсию и оказавшийся свободным перед миром и собой, без сомнений и колебаний направился в Рим. Последующие два месяца Бруно знакомился с городом, который видел впервые. Ему казалось, что и жизнь свою он видит в первый раз.
- Предыдущая
- 18/68
- Следующая
