Час испытаний - Ростовцев Эдуард Исаакович - Страница 51
- Предыдущая
- 51/75
- Следующая
— За что будем пить? — спросил Кулагин, наливая себе и Галке золотистого вина.
— Обычно молодожены пьют за счастье. За что же другое мы можем пить? У нас все есть, даже собственный особняк. Остановка только за счастьем. Значит — за счастье! — и Галка залпом осушила бокал.
— Странно… — чему-то улыбаясь, сказал Кулагин. — Странно, — повторил он.
— Что тебе кажется странным?
То, что произошло с нами. — Он взял бутылку, повертел ее, разглядывая пеструю этикетку, и вдруг спросил: — Случалось ли тебе идти по улице, на которой раньше никогда не бывала, и вдруг увидеть чем-то знакомый дом? И если ты заходила во двор или парадное этого дома, то не случалось ли тебе убеждаться, что в доме все так, как ты ожидала, вплоть до винтовой лестницы с певучим скрипом? А еще, бывает, встретишь впервые человека, посмотришь на него, и покажется тебе, что ты уже когда-то видел его, что тебе знакома его улыбка, голос, что ты уже ощущал теплоту его рук…
— Мистика какая-то, — пожала плечами Галка.
Кулагин покачал головой.
— Нет. Это случается иногда и с трезвыми, далекими от мистики людьми.
— Если ты причисляешь себя к ним, то ссылка на трезвость звучит неубедительно.
— Ты считаешь, что я много пью?
— Так считают все.
Кулагин улыбнулся одними зеленоватыми, чуть прищуренными глазами.
— Первая семейная сцена. Проработка мужа забулдыги.
— Послушай, Сергей, — Галке вдруг захотелось поговорить с ним по-товарищески, — почему ты стараешься, казаться хуже, чем есть?
— В чем именно?
— Во всем. Даже в работе. Я, например, только сегодня узнала, как ты можешь петь. А ведь я тебя слышала до этого много раз. Логунов прав, — в театре ты сдерживаешь себя, нарочно обесцвечиваешь голос, сковываешь свои движения. Я не могу понять, почему ты так делаешь. Тебя тяготит работа в «Новом театре»? Поверь, мне тоже не доставляет удовольствия петь господам немецким офицерам. Но когда я выхожу на сцену, то заставляю себя забыть о них, иначе я вообще бы не смогла петь.
— Мы разные люди, Галя, — невесело усмехнулся Кулагин, — Я никогда не забываю о тех, для кого пою.
Море было спокойным. Залитое ярким утренним солнцем, оно сверкало мириадами веселых искр. Но вблизи море не слепило глаз: чистое и гладкое, оно было окрашено снизу темно-синим, а в иных местах — густо-зеленым цветом глубин, из которых то тут, то там всплывали белые комки студенистых медуз.
Ревя, как идущий в пике самолет, четырехместный катер рвался, высоко задрав острый удлиненный нос. Казалось, что он вот-вот выпрыгнет из воды. До берега было больше мили, и панорама раскинувшегося на холмах города просматривалась на всем ее протяжении. С моря дома казались белыми, даже те, которые были закопчены гарью прошлогодних пожаров, и потому особенно четко на фоне выгоревшего бледно-голубого неба рисовались остовы разбомбленных зданий, зияющие проломы стен, вздыбленные балки, оборванные крыши.
Их было много, этих искалеченных домов, так много, что уцелевшие здания терялись среди них. В самом городе разрушения не так бросались в глаза — в тесноте улиц можно было увидеть одновременно два-три разбитых дома — не больше, но с моря они были видны все разом…
— Проклятая война, — пробормотала Вильма и, зябко поведя плечами, спрятала лицо в поднятый воротник тужурки.
Галка не отозвалась. Она думала о том, как, должно быть, гадко выглядит со стороны изящный прогулочный катер, несущийся мимо полумертвого города, и о том, какими взглядами провожают их рыбаки, чьи лодки теснились у Песчаной косы — в единственном месте, где немцы разрешали лов.
И все же Галка не жалела, что согласилась на эту прогулку. Та настойчивость, с которой сегодня приглашал «молодоженов» заехавший за ними дель Сарто, была вызвана — и Галка почувствовала это — не одним желанием приятно провести время в их обществе. Тут было что-то другое… Смутное подозрение, уже однажды взволновавшее ее, сегодня утром снова напомнило о себе…
То была странная прогулка: за всю дорогу от Зеленого мыса до скал Корабельного поселка не было сказано и двух фраз. Вильма, нахохлившись, прятала лицо в воротник тужурки и молчала. Молчал сидевший впереди за штурвалом дель Сарто. Молчал и Кулагин. Вспомнив, с какой неохотой он собирался утром, Галка вдруг подумала, что Кулагин дуется на нее за эту прогулку. «Уж не ревнует ли он меня к дель Сарто?» Это предположение на какой-то миг даже позабавило ее. «Чудак!»
Захлебываясь ревом, катер описал большую дугу и, оставляя на воде расходящийся клином пенистый след, пошел наискось к берегу. Миновав наполовину скрытые за дюнами приземистые домики Корабельного поселка, дель Сарто резко сбавил ход. Рев мотора перешел в глухое ворчание. Приближались скалы. Собственно, это были даже не скалы, а причудливо обточенные морем громадные камни-валуны, в иных местах нагроможденные друг на друга, в иных — разбросанные по песчаному берегу, в иных — торчащие прямо из воды. Здесь было опасно приставать даже при полном штиле. Дель Сарто, держась за штурвал и перегнувшись через борт, внимательно всматривался в. дно. Лавируя среди подводных камней, он умело направлял катер к невысокой плоской скале, вдававшейся одним концом в море, другим упиравшейся в нагромождение береговых валунов. Скала изобиловала трещинами. В одну из таких трещин был вбит обломок ржавого рельса. Мотор совсем умолк и катер двигался по инерции.
— Сергей Павлович, — обратился дель Сарто к сидящему рядом Кулагину, — не рискнете ли прыгнуть? Одному мне не пришвартоваться.
Кулагин молча встал на сиденье и, улучив момент, выпрыгнул на скалу.
— Держите конец! — крикнул ему дель Сарто, бросая канат. — Привяжите за рельс.
Кулагин поймал канат и быстро привязал его к рельсу Галка и Вильма взобрались на скалу. Вслед за ними поднялся дель Сарто.
— Пошли загорать, — потянула Галку Вильма, махнув рукой мужчинам. — Мы недолго.
За горбатым, похожим на спящего верблюда валуном Галка сняла платье, аккуратно сложила его и села на песок, об хватив руками коленки. Вильма, думая о чем-то своем, медлен но раздевалась, бросая вещи куда попало.
- Предыдущая
- 51/75
- Следующая
