Гаяна - Аматуни Петроний Гай - Страница 55

• Предыдущая
• 55/116
• Следующая

Походив по комнатам, где почти вся обстановка осталась нетронутой и только покрылась безразличной ко всему пылью, я уже собрался выйти на широкую веранду, как увидел на одной стене портрет, написанный маслом на небольшом холсте.

Из тонкой прямоугольной рамки, слегка затуманенное пылью, на меня глянуло красивое девичье лицо с большими смеющимися светло-карими глазами, обрамленное вьющимися каштановыми волосами. Тонкий и прямой римский нос. Пухлые улыбающиеся губы.

- Паола!

Моя рука невольно потянулась к портрету, точно к маленькому тлеющему угольку, оставшемуся от костра, от которого еще можно прикурить. Но, вспомнив совет академика ничего не брать и сцены, происходившие на Пито-Као в дни ужасной эпидемии арпела, я ограничился лишь ответной улыбкой этому милому лицу и вышел из дома.

Ночь пришла быстро, как беда. В высоком экваториальном небе вспыхнули крупные, точно искусственные спутники, звезды. Я сидел на скалистом обрыве у самой воды. В густом тропическом лесу хлопали крылья невидимых в темноте птиц, стрекотали цикады; то далеко, то совсем близко слышался писк и что-то напоминавшее пыхтенье и топот босых ног.

Со стороны океана донесся пронзительный, неприятный свист. Потом он резко оборвался, и воздух наполнился… звуками арфы. У меня появилось такое ощущение, будто я открыл дверцу холодильника.

И тут я вспомнил дневники Павла Тверского. Ну да, это же поющая рыба, черт бы ее побрал!

Снова я чувствую себя настоящим мужчиной. Но первобытный инстинкт самосохранения уже взведен, точно курок.

Профессору и его коллеге лучшее они вдвоем и увлечены работой так, что их не удивишь и симфоническим оркестром. Что это они долго возятся с анализами на кладбище? Неужто не надоело? Хоть бы поскорее пришли. Пора и домой.

Я закуриваю и подчеркнуто неторопливо затягиваюсь. Однако здесь, на Пито-Као, и табачный дым почему-то вкуснее и действует особенно умиротворяюще. Да и недурно, совсем недурно вот так - одному! - побыть ночью вблизи незнакомого леса, на чужих скалах, под сказочным небом в абсолютной темноте.

Осматриваюсь и… снова «открываю дверцу холодильника»: в черной пустоте ни с того ни с сего я вижу вдали освещенное окно… Этого еще не хватало! Крепко зажмурился, как в детстве, сосчитал до трех и… свет. Свет в одном из окон дома Бергоффа. Пустого дома. Заброшенного. На необитаемом уже более года острове.

Отворачиваюсь и крепко вслух ругаюсь. На чем свет стоит. Это испытанное во всех странах и самое радикальное средство против галлюцинаций. Произнося без передышки непотребные слова, бросаю украдкой взгляд в направлении особняка Бергоффа и… все тот же свет в окне.

Тут мне в голову приходит удачная мысль. Надо признаться, что такое бывает у меня нечасто. Если вы и найдете в моей книге неплохие, на ваш взгляд, места, то, честно признаюсь, они появились только потому, что сама действительность подарила их мне. Лично же я ничего не выдумывал, да и не люблю заниматься таким несвойственным мне делом.

Но в тот раз воображение проснулось во мне, как от пушечного выстрела, и сработало безотказно. Быстро извлекаю из футляра фотоаппарат, присоединяю к нему телеобъектив, навожу его, щелкаю. Раз! И свет погас…

Жду минуту, две, пять - темнота. Вспоминаю свое имя, отчество, год рождения - сходится. Значит, жив курилка. Ладно, думаю, еще посмотрим.

Закуриваю еще разок и слышу голоса наших ученых. Они разговаривают весело, смеются и поднимают такой шум, что все живое вокруг в страхе умолкает.

- Не устали ожидать нас? - спрашивает Александр Иванович.

- Нет, ничего, - небрежно отвечаю я. - Пока вы возились в доме Бергоффа, я мечтал.

- В доме? - удивился Василий Иванович. - В каком доме? Мы работали только на кладбище.

- И признаков арпела, как мне и хотелось, не нашли, - довольным голосом произнес профессор.

- Едем домой, - пробурчал я и первым направился к мотоциклу.

На вертолете утром я проявил пленку и крепко задумался. На снимке - освещенное окно и в нем два силуэта: один из них какой-то странный, с головой, напоминающей в профиль полумесяц.

- М-да, - сказал профессор, разглядывая снимок. - У фотоаппаратов галлюцинаций, кажется, не бывает. Да и шахматные задачи порой заставляют задумываться больше, нежели ожидаешь… В нашем уравнении уже два неизвестных. Занятно.

Работа под водой оказалась куда скучнее и утомительнее, чем я предполагал. На глубине двухсот метров остатки солнечных лучей почти полностью растворялись в синевато-черном мареве, и я вел аквалет вслепую, по приборам. Настраиваюсь на ультразвуковой привод, беру нужный курс, включаю приборы для съемок. Скорость сто километров в час. Теперь моя главная задача - во что бы то ни стало сохранять неизменными курс, глубину погружения и скорость. Потом разворот на сто восемьдесят градусов - и снова напряженное внимание.

Более двух недель носился я взад и вперед. Глубиномер - локаторы - скорость - локаторы - курс - локаторы. К концу дня я валился с ног от усталости. Прохладный жесткий душ и мягкая постель - единственное, что интересовало меня. Но даже во сне было то же - курс, скорость, локаторы…

На Отунуи мы так и не высаживались. Александр Иванович советовал повременить. Зато островитяне навещали нас при каждой возможности. Перстенек даже наладил с ними торговые отношения.

- Хорошо бы рыбки отварить, - размечтался как-то Саша.

- Сбегай на базар, - посоветовал Филлип Петрович. - Третий день яичница.

- Так вот же я и говорю… А что толку в яйцах? Если хочешь знать, Филя, яд гремучей змеи состоит из тех же веществ и в тех же пропорциях, что и яичный белок.

- Чем только ты нас кормишь! Я бы сейчас целого осетра одолел, как Собакевич, - признался Петренко.

- Добро, друзья, - решил я. - Раздобуду рыбки. … На глубине ста - ста двадцати метров я ушел в открытое море и включил носовой ультразвуковой локатор. Развив хорошую скорость, выпустил трал, уложенный в особый карман на хвосте аквалета. Вот серебрится косяк сардин. Я прохожу сквозь него, и рыбы, увиливая от столкновения, попадают в сеть. Несколько заходов - и трал заполнен до основания, даже скорость аквалета резко упала.

Я возвращаюсь к вертолету. Вываливаю добычу: тут и тунцы, и зубастые барракуды, скумбрии, и большеголовые кальмары, морены, и, конечно, тысячи креветок! Хитрый угорь, притворившись мертвым, чуть не цапнул кока за руку.

- Ну, подожди, прохвост, - пообещал Саша, - ты у меня первым нырнешь в уху!

Освободившись от трала, я вновь ушел под воду и взял курс на Белую долину. Это было ровное место с таким удивительно белым песком, что дневной свет, отражаясь от дна, придавал всему пейзажу необычную освещенность. С юго-запада долину ограничивают коралловые джунгли. В голубых лучах мелькают над кораллами рыбы. На скалистом возвышении, поодаль, замерли три «кубка Нептуна» - так называют стеклянные губки, - их тела словно сотканы из тончайших нитей кремнезема. У подножия подводной скалы лежат метровыми поленьями голотурии - гигантские морские огурцы. Черно-желтая змея с весловидным хвостом важно проплыла перед самым моим носом. Над правым крылом царственно повисла парашютистка-медуза… Вот ползут по дну юркие эхиурады, хищная морская звезда сильными лучами, как руками, открывает створки устриц…

Вода здесь так неправдоподобно прозрачна, что кажется, все окружающее сделано из кристаллов горного хрусталя. И солнечные лучи в этом волшебном царстве превращаются в колонны из золотистого стекла.

• Предыдущая
• 55/116
• Следующая