Портрет смерти (Посмертный портрет) - Робертс Нора - Страница 55

• Предыдущая
• 55/76
• Следующая

Он миновал белые ворота, прошел по дорожке между клумбами, поднялся на невысокое крыльцо и постучал в синюю дверь.

Дверь открылась, на пороге стояла женщина. Женщина с лицом его матери. Правда, постаревшим на тридцать лет. Но ее волосы были золотисто-рыжими, глаза зелеными, а кожа – бело-розовой.

Ростом она была ему по плечо, и от этого у Рорка почему-то сжалось сердце.

Одета она была скромно, но со вкусом: синие брюки, белая блузка и белые парусиновые туфли на маленьких ногах. Он увидел все разом, вплоть до золотых колечек в ушах, и почувствовал запах ванили, доносившийся с кухни.

Лицо у нее было милое и спокойное. Было видно, что эта женщина никуда не торопится. Она держала в руке белое кухонное полотенце.

Он сказал единственное, что пришло в голову:

– Меня зовут Рорк.

– Я вас узнала. – Говорила она с сильным акцентом западных графств. Женщина перекладывала полотенце из руки в руку и изучала Рорка. А он изучал ее. – Думаю, вам лучше войти.

– Прошу прощения, что потревожил вас.

– Вы хотите сообщить что-то неприятное? – Она отошла в сторону. – Пойдемте на кухню. Чайник еще не успел остыть.

Закрывая дверь, она увидела его элегантную темную машину и подняла бровь.

– Значит, слухи о том, что деньги лезут у вас из ушей, не говоря о прочих частях тела, верны.

В жилах Рорка застыла кровь, но он кивнул. Если они хотят от него денег – что ж, будут им деньги.

– Я хорошо обеспечен.

– То же самое, но другими словами, верно? Все зависит от того, кто это говорит.

Она пошла на кухню, миновав общую гостиную и жилые комнаты, полные свежих цветов. Все в доме было таким же аккуратным, как и сама хозяйка.

За большим кухонным столом могло разместиться человек двенадцать. Судя по огромной плите, громадному холодильнику и длинным полкам цвета сливочного масла, дом не пустовал.

Окна над раковиной смотрели в сад, на поле и холм. На подоконниках красовались горшочки с травами. Кухня была удобная и веселая. Здесь еще витали запахи недавнего завтрака.

– Садитесь, Рорк. Хотите печенья к чаю?

– Нет, спасибо, я сыт.

– А я съем. Нам с вами беречь фигуру не требуется.

Женщина занялась чаем, и Рорк подумал, что ему дают время освоиться. Она поставила на стол простой белый чайник, выложила печенье на красивую синюю тарелку.

– Я никогда и не думала, что увижу вас на пороге этого дома. – Когда с делами было покончено, она села и взяла печенье. – Зачем вы приехали?

– Я думал… я чувствовал… ну… – Он сделал глоток. Видимо, времени, отпущенного на то, чтобы прийти в себя, оказалось недостаточно. – Я узнал о вас… о Сиобан… всего несколько дней назад.

Она выгнула бровь.

– И что вы узнали?

– Что вы… она… существовала. Мне говорили, и я верил этому, что моя мать… женщина, которую я считал матерью, ушла. Оставила меня, когда я был ребенком.

– В самом деле?

– Мэм…

– Меня зовут Синеад. Синеад Лэнниган.

– Миссис Лэнниган, я никогда не слышал имени Сиобан Броди. Я думал, что мою мать звали Мег. Я помню об этой женщине только то, что у нее была тяжелая рука и что она ушла, оставив меня с ним.

– Твоя мать… твоя настоящая мать не оставила бы тебя до последнего вздоха.

«Значит, она все знает, – подумал Рорк. – Знает и то, что ее сестра давно мертва».

– Теперь мне это известно. Он убил ее. Не знаю, что вам сказать.

Она осторожно поставила чашку.

– Рассказывайте, что вы знаете. Долго я этого ждала.

Рорк говорил, а она сидела молча и наблюдала за ним. Когда он рассказал все, что знал, Синеад встала, наполнила чайник и поставила его на плиту.

– Я знала. Знала все эти годы. Конечно, мы не смогли бы ничего доказать. Полиции не было до этого дела. Сиобан была для них еще одной девушкой, сбившейся с пути.

– Он подкупил нескольких полицейских. И одного-двух лжесвидетелей. Вы ничего не доказали бы.

Синеад только вздохнула и отвернулась.

– Сначала мы пытались найти тебя. Ради нее, Сиобан. Мой брат чуть не погиб при этом. В Дублине его избили до полусмерти и бросили в переулке. У него были жена и сын. Это причинило нам такую боль, что мы опустили руки. Прости.

Рорк долго смотрел на женщину, а потом глухо сказал:

– Мой отец убил ее.

– Да. – Из глаз Синеад потекли слезы. – Я надеюсь, что этот сын потаскухи горит в аду. И не прошу за это прощения у господа. – Она тщательно сложила полотенце и снова села за стол.

– Когда я все узнал… узнал, что с ней случилось… то почувствовал, что обязан рассказать вам… ее семье. И что обязан сделать это лично. Я понимал, что от этого вам будет еще тяжелее. Но не мог придумать ничего другого.

Синеад откинулась на спинку стула, не сводя глаз с лица Рорка.

– И ради этого ты прилетел в Ирландию?

– Да.

– Мы слышали о тебе и твоих подвигах, юный Рорк. «Сын своего отца», – думала я. Такой же деляга и опасный человек. Бессердечный человек. Я думаю, ты можешь быть опасным, но бессердечный человек не стал бы сидеть у меня на кухне и ждать, что я дам ему пощечину за то, в чем он не участвовал.

– Я не искал ее, никогда не думал о ней, даже не пытался узнать… Я наглухо закрыл дверь за своим прошлым…

– А что ты делаешь сейчас? Сидишь со мной и дожидаешься, пока остынет чай?

– Не знаю. О господи, не знаю. Потому что ничего не могу сделать.

– Она любила тебя. Мы нечасто получали от нее вести. Думаю, он не позволял ей. Время от времени она украдкой звонила и присылала письма. Тебя она любила всем сердцем. Ты прав, что оплакиваешь ее, но каяться тебе не в чем.

Чайник закипел, и она встала.

– Мы с ней близнецы.

– Я знаю.

– Значит, я твоя тетя. Кстати, у тебя есть два дяди, дедушка с бабушкой и куча двоюродных братьев и сестер.

– Я… не могу пока привыкнуть к этой мысли. Я всегда знал, что я – один на свете.

– А я могу. Да, могу. У тебя ее глаза, – тихо сказала Синеад.

Рорк покачал головой:

– У нее были зеленые глаза. Такие же, как у вас. Я видел ее фотографию.

– Я не про цвет, а про разрез. – Синеад обернулась. – У тебя ее разрез глаз. Как и у меня. Разве ты не замечаешь? – Она подошла и положила ладонь на его руку. – Мне всегда казалось, что это важнее цвета.

Когда Рорк чуть не заплакал, Синеад сделала то, что казалось самой естественной вещью на свете: прижала его голову к груди и погладила по волосам.– Вот так, – приговаривала она, обнимая сына сестры. – Вот так… Она была бы рада, что ты приехал. Была бы счастлива, что ты наконец здесь, с нами.

Позже она отвела его на дальний конец двора, за которым начиналось поле.

– Мы посадили его в честь Сиобан. – Она показала на высокое дерево с пышной кроной. – Не стали рыть могилу. Я знала, что она умерла, но могила, в которой никто не лежит, это как-то не по-людски, правда? Вот мы и посадили вишню. Она цветет каждую весну. И когда я вижу цветы, это утешает меня.

– Красивое дерево. И место очень красивое.

– Рорк, твои родные – фермеры. Из поколения в поколение. – Когда он поднял глаза, Синеад улыбнулась ему. – Мы держались за землю, чего бы это нам ни стоило. Мы упрямые, горячие и работаем до самой смерти. И ты такой же.

– Я много лет пытался избавиться от своих корней. И не оглядывался на прошлое.

– На это прошлое ты можешь оглянуться с гордостью. Он не смог сломать тебя, верно? Держу пари, что он пытался.

– Если бы он не пытался, я бы не ушел от него и не стал бы тем, кто я есть. Я… Вернусь в Нью-Йорк – тоже посажу у себя вишню.

– Хорошая мысль. Ты ведь женат, верно? На одной из нью-йоркских «гарда»?

– Она – чудо, – сказал Рорк. – Моя Ева.

Его тон тронул Синеад.

– Но детей у вас нет.

– Пока нет.

– Что ж, время у вас еще есть… Я видела ее фотографии. Я много лет собирала вырезки из газет, ничего не могла с собой поделать. Она выглядит сильной. Думаю, такой ее сделала жизнь.

– Да.

– В следующий раз привези ее с собой. А пока что нужно подумать, где тебя устроить.

• Предыдущая
• 55/76
• Следующая