Выдра по имени Тарка - Уильямсон Генри - Страница 24

• Предыдущая
• 24/46
• Следующая

Днем, в тумане, под дождем, Тарка ушел и спрятался в тростнике у заболоченного пруда. Увядший, покрытый сосульками тростник мог теперь кануть в скопившийся за многие поколения ил, уснуть и, возможно, грезить о жарком лете, когда потянутся к солнцу молодые зеленые стебли, о колеблемых ветром пыльниках, роняющих золотую пыльцу, о спелых семенах, которые выпестует смуглая мать-осень. Южный ветер отцеплял от его длинных корней когти Ледяного Духа, высвобождал из каждой коричневой головки сонмы летучих семян.

Лед на пруду покрылся таким слоем воды, что по нему могло плыть птичье перо; по ночам в каждой ямке от копыта сияла звезда.

Через семь восходов зазеленел на холмах мох, закувыркались, заныряли с нежными любовными песнями чибисы, в Увалах расцвел первый цветок — скромная весенняя крупка с крошечными светло-желтыми цветочками на безлистном сверху стебле. Под полуденным солнцем пасущиеся на кочкарнике коровы казались серебряными. На идущих от маяка телеграфных проводах крыло к крылу сидели коноплянки, посылая в небо песни. Из пунцовых грудок вылетали пленительные звуки, словно алые мазки кармина, уносимые теплым южным ветром.

А когда сияющий щебет умолк, я пошел к пруду и снова обшарил все тростники, и снова напрасно. Тогда я направился к губе; спустился по изрезанному извилинами серому торфу к сочащейся струйками жидкой грязи, где коноплянки, трепеща крылышками, выклевывали семена солероса. Там я напал на побежку выдры, но отпечатки были старые, их уже не раз заливало приливом, и во многих из них лежали сброшенные шкурки личинок. Каждый четвертый был с изъяном — в грязи отпечатывались только два когтя.

Следы вели вниз, к заплескам низкой сейчас воды, где море размывало их до конца.

Напоенные водой болота и лесистые взлобки Великих топей были затянуты дымкой; облака стелились у подножия горы. Над тусклыми зеркалами мочажин бесшумно плыл туман, влекомый приглушенным ветром. Порой холодный порыв доносил медленное журчание: здесь, в трясине, брали начало Пять Рек — в торфянике, более темном, чем выдра, которая поднялась по одной из них до ее истока.

Южный склон горы был изборожден лабиринтом извилистых вымоин, среди которых выступали серые от мха бугры. В самой большой вымоине, меж берегов из крошащегося торфа, вода стояла черно и почти недвижно. Выдра вышла на сушу, подняла голову, огляделась, втянула носом воздух. Капли с ее хвоста падали в воду, неторопливо кружились взболтанные крупицы торфа и оседали на дно. Жизнь реки начиналась беззвучно, во тьме торфяника (некогда это был вереск, цветший под солнцем незапамятных времен), но на склоне, среди зеленого ситника, река оживлялась, веселела, встретив гранит, который помогал ей спеть первую песню.

Тарка взобрался на одну из серых подушек мха и вытоптал посредине мягкую и теплую постель; длинные, густо растущие слоевища приятно холодили откинутую на них больную лапу. Свернулся калачиком. Упругие стебли скрытого мхом вереска пригнулись под тяжестью его тела. Тарка двигался сюда от самого устья, днем спал в кочкарнике и убежищах на берегу реки, ночью кормился. Он ничего здесь не узнавал, эти вересковые пустоши и моховые болота не были знакомы ни его глазам, ни ушам, ни носу. Когда лапа болела, он лизал ее. Странствие вверх по реке, вздувшейся от талого снега, доставляло ему радость; он охотился за рыбой и играл ветками и камнями, слушая, как над мраком долин разносятся призывные крики сов.

Тарка спал клубочком во мху, пока не уплыли на север последние, выбеленные солнцем пряди облаков, не засверкали светлой синевой мочажины. Солнце разбудило его, и он услышал щебет птицы — маленького желтовато-серого конька: только они двое и были здесь, на болотах. Птичка тревожно следила, как выдра греет на солнце грязное серое брюхо с вытертой шерстью и катается по земле, чтобы почесать уши о вересковую ветку. Конек никогда еще не видел такого зверя, и, когда Тарка с плеском свалился с бугра в воду, птичка взвилась в небо и тут же, залившись звонкой песней, пошла вниз, трепеща крылышками, казалось, слишком слабыми, чтобы удержать ее на высоте. Раз за разом она взмывала вверх и опять падала чуть не до земли, наконец повернула вместе с ветром и плавно села в вереск. Вновь по пустынным просторам блуждали только вода и воздух. Но вот мимо кочек с жухлой травой и островков ситника с завядшими коричневыми метелками зашлепали по бурому мягкому торфу перепончатые лапы.

Бегом по мочагам, топча похожие на пауков пучки ржаво-красной пушицы, Тарка добрался до более глубокой и широкой вымоины, окаймленной ситником. Спустился по набухшему, крошащемуся торфу в застывшую, прозрачно-коричневую воду. Поплыл, отталкиваясь задними лапами, по извилистому потоку, выискивая угрей под тиной, которая закручивалась за ним темной спиралью поднятых со дна торфяных частиц. Минута — и русло расширилось. Над осыпающимися краями мелкой котловинки рос вереск, раскинув спутанные ветки. На некоторых еще висели прошлогодние соцветия колокольчиков — их нежный шелест вторил заунывной песне ветра.

Тарка пробежал мимо груды торфа, наваленной у подножия столба, который отмечал ныне высохшее Крэнмирское карстовое озеро, где многие тысячелетия бродили его предки. Ночью здесь проходила лиса, выискивая черных овальных жуков; эти жуки, бабочки и мелкие пичужки — коньки, каменки, изредка бекас — вот все, что она могла найти в топях. В то время как Тарка выбегал из карстовой воронки, над его головой стремительно промчалась птица, скользя на изогнутых темных крыльях; увидев его, она закричала: «Гоу-бек, гоу-бек, гоу-бек!». Это была шотландская куропатка; она жила и выводила потомство на нижних, подветренных склонах горы. Куропатка летела к югу, за семенами воробейника. Он разросся там из единственного семечка, занесенного с распаханных холмов на шерсти овцы, за которую оно зацепилось своим крючочком. Семена воробейника были излюбленной пищей шотландских куропаток, живших у истоков Пяти Рек.

Тарка следил за куропаткой, пока она не скрылась внизу, затем потрусил дальше, ничего не найдя в мочагах, где скользили на фоне неба лишь отражения облаков да изредка — одинокая птица. А затем водой завладело солнце, разбив каждую мочажину на тысячи сверкающих, жарких осколков. Выдру охватила внезапная радость; Тарка пустился в галоп и тут же провалился в трясину по самое брюхо, выполз на поросший травой бугорок, покатался по нему, отряхнулся и двинулся дальше. Тарка бродил до моховине, пока вновь не услышал голос бегущей воды. Он доносился из впадины с измытыми, оползшими, искрошенными краями — слабый голос новорожденной реки. Тонкой извилистой нитью, не шире спины выдры, укрытая травами, склонившимися над ней, она стремилась вперед, в поисках пути к морю.

Вот струйка упала каскадом со своего первого уступа, рассеяла первые пенные брызги; пробежав по балочке между увалами, вышла к болоту, поросшему зеленым мхом и камышом, затем, набрав силы и блеска, поспешила по галечному руслу, посверкивая и напевая. Она журчала над гранитными валунами, плескалась среди кукушкина льна с красно-бурыми коробочками на верхушках побегов, похожих на выпь с поднятым вверх клювом. На многих валунах рос серебристый лишайник с черным подбоем, сморщенный, словно кожа диковинного зверя: крошечные серо-зеленые кусты и деревья, лапы с пунцовыми «костяшками» суставов, лосиные рога, раковины, морские водоросли. Эти вкоренившиеся в гранит лишайники казались фантастическими и хрупкими миниатюрами удивительного и ныне забытого мира доисторических вересковых пустошей и моховых болот.

Где быстрым ручейком, где заводью, а где водопадом река (у нее уже было имя — То) текла, становясь все шире и глубже, меж крутых и высоких холмов. Вот она омыла корни своего первого дерева — тонкоствольной, скупо усеянной почками ивы, нежного дерева, ошибкой попавшего в этот край камня, дождя и злых серых ветров. Под деревом, пощипывая душистую травку, стояла черноголовая овца. Вдруг она взбрыкнула и поскакала вверх по склону к ягненку, спавшему возле нагретого солнцем камня, — это прямо у ее ног из воды выглянула незнакомая, лоснящаяся, страшная морда; Тарка только что выловил форель, первую на протяжении мили, съел ее, напился и снова скользнул в реку.

• Предыдущая
• 24/46
• Следующая