Секрет государственной важности - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/88
• Следующая

— На «Синем тюлене»! — крикнулисо сторожевика в блеснувший под солнцем медный рупор. — Попросите на мостик капитана.

Это сам командир, старший лейтенант барон Моргенштерн, решил поболтать с коллегой…

Стоявшие на мостике «Синего тюленя» были гораздо меньше склонны к беседе с меркуловцами.

Что делать? Удирать? От патруля и с исправной машиной не очень-то оторвешься. И у него пушка. «Попробуем отговориться», — решили друзья.

— Капитан отдыхает! — крикнул Великанов. Ему очень шел синий китель с нашивками и щегольская фуражка.

Из штурманской выглянуло встревоженное личико Тани.

— Попросите вахтенного помощника, — помедлив, сказали на «Сибиряке», — вызывает командир корабля.

— Вахтенный помощник слушает, — ответил Великанов.

— Откуда идет «Синий тюлень»?

— Из бухты Орлиной, — не задумываясь, сказал Федя.

— Что вы делали в Орлиной?

— Взяли груз шерсти.

Если бы Федя видел, как изменилось лицо Моргенштерна, он никогда бы не произнес этих слов…

На сторожевике послышалась короткая энергичная команда, по палубе забегали матросы. С кормовой пушки сняли чехол, ствол повернули на пароход.

Маленькая белая шлюпка поползла на талях вниз. Шлюпка ощетинилась веслами и понеслась к «Синему тюленю».

Четверо друзей с тревогой смотрели на все это.

Но что делать? Пришлось спустить штормтрап и встречать непрошеных гостей. Их оказалось пятеро — офицер и матросы.

Офицер, молоденький лейтенант, подойдя, откозырял Феде. Два матроса с винтовками встали рядом. Третий, с унтер-офицерскими нашивками, занял место у трапа, один остался в шлюпке.

— Прошу проводить меня к капитану, — сказал офицер.

— Он отдыхает, — повторил Великанов. — Ночь была тяжелая, авария в машине…

— Придется потревожить, таков приказ командира, господин помощник.

— Никакой капитан на пароходе нет, — раздался вдруг охрипший голос. — Джисус Крайст, бог наш, не велел обманывать.

Все обернулись. На мостике стоял американский проповедник. Он едва держался на ногах, но говорил внятно.

Федя и Никитин переглянулись.

— Кто вы такой? — спросил лейтенант.

— Скромный служитель всевышнего, подданный Соединенных Штатов, Фостер, господин лейтенант.

— Я не совсем вас понял; как это — нет капитана?

— Вы меня поняли правильно, дорогой лейтенант. — Американца качнуло к поручням. — Капитан, солдаты и все вообще — в бухте Безымянной. Эти молодые люди захватили пароход и увели его из бухты. Капитан очень приличный человек, превосходно говорит по-английски. Поручик Сыротестов тоже очень приятный человек. Мадам Веретягина весьма приятная дама… О-ла-ла! Не выпить ли нам, господин лейтенант?

Федя лишь присвистнул мысленно: «Вот каков твой нейтралитет, божий ты сын… И речи твои уж очень складны, может, ты не столько пьян, сколько притворяешься?»

Ломов и Никитин побледнели и как-то сразу осунулись. Великанов даже сейчас не во всю меру осознал опасность. «Неужели все пропало? Нет, не может быть! Однако офицер теперь явно не отступится. Их пятеро, и у них оружие! А у нас? — Федя подумал о винтовке, забытой в твиндеке. — Нет, все напрасно. Открытое сопротивление бесполезно, надо действовать как-то иначе».

— Простите, мистер Фостер, — снова заговорил лейтенант. — То, что вы сказали, очень важно, я должен немедленно сообщить командиру… — Офицерик засуетился. — Потапенко, вызывайте корабль!

Пожилой матрос вынул из-за голенища флажки. Лейтенант написал ему несколько слов на листке блокнота.

Замелькали флажки в руках сигнальщика.

— Господин лейтенант, — продолжал американец, — вы видите перед собой совсем не помощника капитана, а только «бой», лакей. Этот молодой человек, — Фостер пьяно засмеялся, — убирал каюты и мыл посуду… Я имею основания думать, что молодые люди подосланы партизанами… У меня есть хорошее шотландское виски, лейтенант.

Молодой офицерик явно нервничал. Захват корабля, партизаны. Ему они еще не встречались так близко. Он растерянно смотрел на Федю, то и дело ощупывая кобуру пистолета. Потом заглянул в листок, где сигнальщик корявыми буквами записывал приказание командира.

— Мы возьмем пароход на буксир, — уже увереннее сказал лейтенант американцу, — и вернем его в Безымянную, где, по вашим словам, капитан и команда… Безобразие!.. Мы останемся здесь — я и трое матросов… Медведков, — перегнулся он через планшир, — отведешь шлюпку на корабль. — Понизив голос, лейтенант спросил Фостера: — У них есть оружие?

Помедлив, должно быть вспоминая, проповедник отрицательно покачал головой и уткнулся в свой молитвенник.

Все очень плохо. На борту — вооруженные люди. Со сторожевика глядело жерло пушки и пулеметы. Стиснув зубы, Великанов и Ломов закрепили буксир.

Через полчаса поджарый «Сибиряк», усиленно дымя, тащил безжизненное тело парохода.

Солнце шло к закату. На северо-востоке собирались тучи. Потянул ветер, стало холоднее.

На носу, возле стального буксирного троса, лейтенант поставил своего часового. На руле — Великанов. Ломов тут же, он должен сменять Федю. Выходить из рубки им было стро-жайше запрещено. Второй вооруженный моряк, унтер-офицер, стоял у дверей. Третий сидел в штурманской.

Настроение у Феди — хуже некуда. Кажется, все сложилось так удачно — и вдруг этот проклятый сторожевик…

За увод парохода по головке не погладят. Великанов видел бесцветные от ярости глаза Сыротестова, слышал тонкий, крикливый голос капитана Гроссе. «Где найти спасение? Может быть, броситься, обезоружить часового? А потом? Нет, ничто не поможет. Где Никитин, Таня?» Бешенство перехватило ему дыхание. Странно, но сейчас, несмотря на грозную опасность, Федя совсем не чувствовал страха. Все его существо — мозг, нервы, мышцы — было напряжено. Предстояла борьба за жизнь. Помимо его воли в сопротивление включился древний инстинкт.

— А если пароход брошен командой — разве не мы хозяева? — спросил Ломов. Видно, и его мучили схожие мысли. — Я слышал…

Федя махнул рукой.

— Во-первых, ты, я и Никитин — команда «Синего тюленя», а во-вторых, не все покинули пароход. Этот американец вовсе не сходил с борта. Да и вообще, какие тут правила?

Они задумались, каждый о своем. Великанов вспомнил мать. Как она не хотела, чтобы Федя шел в этот рейс! Как она плакала: чуяло беду материнское сердце. И все же упросила брата, Николая Анисимовича, взять на пароход, не могла отказать сыну. «Ах, мама, мама…»

На столе в каюте капитана стояла почти пустая бутылка. Проповедник похрапывал, привалившись к мягкой спинке дивана.

В кресле с каменным лицом сидела Таня. Она здесь тоже не по своей воле, ей тоже запрещено переступать порог каюты… Да еще этот меркуловец… Он основательно выпил и пытался угощать Таню то виски, то американским шоколадом.

Однако во взгляде девушки молодой лейтенант читал временами нечто такое, что удерживало его от излишней назойливости. Порой Таня незаметно притрагивалась к груди, где у нее был спрятан нож.

Одуряюще пахли из капитанской спальни сухие лекарственные травы.

Старший лейтенант Монте фон Моргенштерн, волнуясь, вышагивал на мостике сторожевика. Он старался получше уяснить, что произошло, какие перспективы сулит ему будущее. Привел пароход с мятежниками-партизанами… Это несомненная удача. Контр-адмирал Старк будет жать ему руку, благодарить. Приказ по флоту, повышение в чине… С другой стороны — Полтавская, 3, сухопарый полковник Курасов. Старший лейтенант не сомневался, что в трюме «Синего тюленя» не шерсть, а соболиные меха. «Десять процентов от десяти миллионов долларов — это миллион. Миллион золотых долларов! А что, если… что, если целиком десять миллионов? Я немедленно беру отставку и уезжаю в Германию…»

Моргенштерн остановился, судорожно вцепившись руками в поручень. Договориться с Сыротестовым и разделить пушнину пополам… Пять миллионов меньше, чем десять, но больше, чем один миллион… Конечно, но… А может, самому захватить весь груз?

• Предыдущая
• 46/88
• Следующая