Диспансер: Страсти и покаяния главного врача - Айзенштарк Эмиль Абрамович - Страница 96
- Предыдущая
- 96/109
- Следующая
тому же отдохнувшие за ночь ревизоры опять ожидают меня. Начинается день второй. А всего их было, таких дней, тридцать…
Менялись акценты и композиции, но солнце было тьмой багровой, и мы рычали на них. Они тоже озлились и ринулись в аптеку с надеждою, но там красавица баскетбольная с нежным лицом — Лена Романова. Халат белоснежный, руки крестом на груди, и подбородочек ее точеный вздернут чуть с вызовом. Скала — девочка, двадцать шесть лет. И не прошли они на главном направлении.
Теперь на кухню бегут. Сто четырнадцать стаканов чая перевыпили мы за два года. Вот он, их первый улов. Ну, да тут сам черт не поймет. А потакать им нельзя нигде. Левый край, правый край — не зевай! Я думал, что тут им и погрязнуть: десятки тысяч блюд за два года на балансе. Однако ж они, профессионально бумажки пасуя друг другу, и спортивно, и по-кошачьи как-то, разом все перелопатили и наковыряли лишних восемь шницелей. То есть их было восемь по плану, а мы взяли шестнадцать. Я — к поварам. Те говорят: «Все правильно, два шницеля на порцию, маленькие такие шницели, диетические…». Но пока я шницели искал — те еще чего-то нашли. Ах, был такой день, когда сделали большую выписку, а на кухню передать не успели. И стали супы, котлеты, компоты лишние и масло, несколько порций на завтрак, и молоко… Ободрились те, начет уже пишут в пятикратном размере по коэффициенту. Я говорю кухонным:
— Не плачьте, скинемся всем по рубчику. Тут принцип важен, чтоб не лазили впредь. Жаль. Ну да мелочи пока, не без того.
А те ночью врываются, следят, дежурных проверяют, отработку рабочего времени, за совместителей взялись. А тут секретарша зевнула, новогодний приказ обновила не сразу, а в феврале, и совместители целый месяц работали и получили без моей подписи. Те записали: ущерб государству.
И снова начет. И опять они ходят, ловят нас. И крутят, крутят что-то страшное, а что — неведомо. И куда кинутся — неизвестно. Вот к старухе подходят, и с улыбочкой деликатно ей:
— Бабушка, вы сегодня таблетки вот эти получали?
Старуха народная глянула истово:
— Я желаю тебе заболеть раком, здесь полежать, тогда узнаешь за эти таблетки.
Дрогнули они, отступились и к выходу, к выходу. Покинули диспансер. А радости нет, ушли ведь недалеко — в районную бухгалтерию, за три квартала, им там удобнее наши бумаги изучать-шерстить.
— Все впереди, все впереди, — доносят лазутчики, — что-то они вам готовят, а что — неизвестно… Другая теперь война — в темноте, ожидание. Не отдышаться нам.
Однако же удар-несчастье с другого бока пришелся. Вдруг начала кровить наша заведующая стационаром Лида Еланская. Мы в кресло ее — там опухоль!!! Какая? Доброкачественная или… Сидоренко сказал:
— Если рак, жить не будет, не вытянет. Огромная штука… И сильно загорала в Гагре, пережглась…
От девочек скрываем пока, но как-то сразу они все узнают. Жалеют, плачут. Ах, Лидочка, Лидочка, что ж ты наделала? Что мы наделали? Как пропустили? На что время потратили, Господи?! Прелестница, цветущая, да как же это?! Мужики оглядываются, шею себе вывихивают, глазами тебя жадно по коленям, по бедрам, а мы тебя к такой операции — на смерть? Господи, об этом и думать нельзя.
Она пришла ко мне в кабинет совсем отрешенная, выставила секретаршу, двери захлопнула. Лицо стальное, ни слезинки. За рубашку взяла меня, за ворот:
— Поклянитесь мне жизнью своих детей, что вы не поступите со мной, как с другими больными. Вы мне скажете правду. Мне правду! Правду! Слышите?!
— Да я… Да, Лидочка, да что ты?
— Детьми поклянитесь, внучкой, внучкой…
Она засопела, заплакала, я кинулся за валерьянкой, за тазепамом, а когда прибежал назад, ее уже в кабинете не было. Вечером я позвонил начальнице этих ревизоров на квартиру, чтоб тет-а-тет.
— Послушайте, у нас несчастье неожиданно, у Лидии Юрьевны обнаружили опухоль, будем ее оперировать.
— А я причем?
— Пожалуйста, сделайте перерыв, Еланская заведует стационаром, все проверки по ней идут, понимаете, у нее все нити в руках, без нее запутаем. Дайте человека спасти, а потом трясите, прооперировать только бы…
— Ну и оперируйте со славой, мы вам не мешаем, мы проверку ведем, у нас свое дело, а у вас — свое. Так что совмещайте.
— А ты помнишь, как твой супруг у меня на руках умирал? Это можно ли совместить с проверками и вообще с чем-либо? И что он тебе завещал тогда, ты помнишь?
— Мою боль не трогайте, сюда это не относится, а проверку мы будем продолжать, — заключила она твердо, и разговор был окончен. Ничего у меня не получилось, эти люди назад не оглядываются.
А ревизорам ведь и смысла не было тормозиться. Они яму-ловушку нам огромную как раз уже приготовили, нас туда завтра сталкивать будут. Всего только ночь у меня и осталась для отдыха. Но я об этом еще не знаю. Впрочем, моя телефонная собеседница тоже не знает, что скоро и второй ее муж будет умирать у меня на руках, и не знает Лидочка Еланская, что за опухоль у нее окажется, и скажу ли я ей всю правду чистую про анализ ее.
Никто ничего не знает. И, вероятно, от того мы все кое-как засыпаем в эту ночь и спим еще до утра.
Утром вызывают в бухгалтерию. Идут Еланская, зав. лабораторией пенсионерка Нина Абкаровна и я. Заходим с биением сердец.
Бухгалтера наши, защитники слабые, горем повитые, катафалками застыли на рабочих местах. Фронт их прорван, и бегут они в сердце своем. А победители-ревизоры смотрят празднично, сытыми кошками жмурятся, костяшками на счетах играют, как бы небрежничают, а шкура горит, флюоресцирует. Поймали нас! Ах!
Велят садиться. Сейчас начнут. Пожилая подалее вторым планом формируется, вроде бумаги перебирает, но вся здесь — оттуда. Молодая, как всегда, впереди. Ей слово. Не подымая глаз от бумаг, она начальственным, угрожающим тоном произносит короткую страшную речь.
Она сообщает нам официально, что ревизия обнаружила у нас крупные финансовые злоупотребления, которые выразились в значительных превышениях заработной платы. Больше всех я переплатил сам себе (эх, стаж и категория — бумерангом!), но немало переплачено и зав. стационаром Еланской, а также Марии Абкаровне и рентгенологу. В погашение нанесенного нами ущерба предлагается взыскать эту сумму с нас. Молодая дышит легко, раскованно, жестикулирует. Пожилая чуть головой подмахивает — в резонанс. Я слушаю одним полушарием, другим думаю, но не мыслями, а вспышками, разрядами: фырк! фырк! Чтение акта закончено. Теперь комментарии.
— В нашем акте все проверено, каждая цифра точная, — поясняет молодая. — Мы в область ездили, с главными контролерами консультировались, законы все и приказы сверили, да вы можете сами проверить, это ваше право, пожалуйста, но лучше вам подписать. — Она к Марии Абкаровне обернулась, за руку взяла дружелюбно:
— Мы пенсию вам пересчитывать не будем, оставим, как есть, — и с пожилой они переглянулись, и брови взаимно приподняли, и руками чуть повели, в смысле: — ладно, пусть уж пользуются нашей с вами, понимаешь, добротою.
Ко мне подошла с лицом открытым, безо всякого камня за пазухой:
— Вот вам совет — подпишите.
У меня в голове: фырк-фырк! За этакие суммы растопчут… выгонят… заплюют… трибуна… печать… Не отмоюсь… Нет… Но молодая уже проникла в мои тревоги и сказала мне искренне, с участием:
— Подпишите, и вам зачтется, что сумма ущерба уже погашена в процессе ревизии, понимаете, зачем вам нервы трепать еще? Дело ваше, конечно, — заключила она, — но добрый мой совет вам, честное слово.
Я оглянулся в душной этой комнате: Мария Абкаровна уже готова, ей лишь бы пенсию не тронули, так вот же и обещают… Лидочке Еланской деньги не нужны, на тот свет их брать, что ли? Значит, я только… Ну, мучители! Сейчас вы узнаете. Я открываю шлюз, а там хватает, и моя бешеная рука стальным кулаком бьет в стол, подпрыгнули их бумага проклятые, папки и пыль взвилась (или это дым?!). «Я тебе подпишу…» — надвигаюсь я на молодую и она снова бледнеет, как тогда в каморе. У моих — глаза живые стали, бухгалтера-катафалки разом очнулись. Так. Шлюз пора закрывать. Сейчас другая война пойдет. Я свеж и весел. Я отдыхал в Баден-Бадене, меня массажисты массировали, психологи накрутили, да и сам я уже экстрасенс неслыханный. Силы во мне, магнетизмы, энергии. А все прочие здесь — рядовые граждане. У меня перевес: адреналин в крови, сахар в моче. Потом все это еще отрыгнется за грудиною, по коронарам, но сейчас, но сейчас, эх!
- Предыдущая
- 96/109
- Следующая
