Наковальня льда - Роэн Майкл Скотт - Страница 3

• Предыдущая
• 3/92
• Следующая

Рейдерский флагман входил в бурлящий пролом. Шаман, изображавший Громовую Птицу, ничком распростерся на платформе. Черно-белый нос со скрежетом врезался в прибрежную гальку, вздрогнул и замер. Эквешские воины один за другим начали прыгать через планшир. Но вместо того, чтобы сразу устремиться вперед, они остановились у линии воды и опустились на колени под прикрытием своих щитов. Затем, когда защитники города с лязгом и топотом спустились со стен и вышли из промежутков между домами, гребцы поднялись со своих скамей с луками в руках, и в воздухе засвистели длинные эквешские стрелы. Некоторые горожане упали, остальные замешкались, и тут воины, прятавшиеся за щитами, разом встали и бросились в атаку. Два других корабля вплывали в Морские Врата. Немногочисленные лучники, оставшиеся на морской стене, погибли, едва успев спустить тетиву, а затем на галечном пляже завязался рукопашный бой. Из массы темных облаков, сгустившихся над побережьем, хлынул холодный дождь.

Для Альва, наблюдавшего с высоты, все казалось уменьшившимся и искаженным за колышущейся серой завесой, превратилось в массу неопределенных фигур, постоянно менявшихся местами. Группы сталкивались и смешивались в яростном порыве, но он уже не мог различить, где нападавшие, где защитники и кто одерживает верх. Лишь когда группы распались, он увидел тела, бьющиеся в агонии или неподвижно лежащие в грязи.

Стараясь скрыть свой ужас, он громко рассмеялся. Он твердил себе, что ему все равно, кто победил. Они называли его отродьем Тинкеров! Что ж, может быть, — но сейчас потомок одного из несчастных бродяг без рода и племени ничем не отличался от любого из жителей Эшенби. С какой стати ему беспокоиться об их судьбе? Они не его родичи. Стройный, с каштановыми волосами и мелкими, правильными чертами бледного лица, он совершенно не походил на смуглых, черноволосых уроженцев здешних мест с их склонностью к полноте. До сих пор Альв не видел никого, похожего на него, хотя торговцы утверждали, будто далеко на юге живут бледнокожие люди. Южанин… хорошо, пусть так. Он не испытывал теплых чувств к неизвестным родителям, бросившим его перед городскими воротами. Здесь его назвали Альвом — гоблином, ублюдком на местном наречии. Старшина взял его к себе и воспитал не столько из жалости, сколько из желания иметь дешевого раба. Сколько Альв себя помнил, он всегда работал: на кухне, в поле вместе с женщинами, а с девяти лет — три или четыре года назад — его сделали пастухом. И все это время он оставался чужаком, гонимым и презираемым другими детьми, неспособным забыть горькую издевку, воплощенную в его имени. Альв! Сам он никогда не называл себя так. Но злобное лукавство, якобы присущее альвам, на поверку обернулось правдой: он научился отплачивать им сотнями мелких пакостей и неудобств. Это было его единственной защитой. С какой стати ему теперь страдать из-за них или оплакивать их? Мальчик наблюдал и изо всех сил старался веселиться.

Когда облака немного разошлись и в просвете засияло яркое солнце, все было кончено. Над городскими крышами поднимался дым, но вовсе не от каминных труб, и никто не спешил тушить пожары. Три эквешских корабля стояли у берега. Высокие воины неторопливо, деловито расхаживали взад-вперед, нося тяжелые тюки и ящики с поживой. Альв мог ясно видеть рисунки на черных корпусах судов, очень напоминавшие изображения на стенах домов, теперь почерневшие и потрескавшиеся от жара. Эквешцы были близкими родичами северян, походили на них обликом и сложением, но за исключением нескольких слов их язык отличался от северного, и они были не простыми фермерами или торговцами. Они приплывали с запада, из-за моря — никто не знал откуда, — жгли, грабили и возвращались обратно. По слухам, их родная земля напоминала их сердца — такая же жесткая и безжалостная, пышущая жаром или опаляющая холодом со сменой сезонов, дикая и яростная, под стать их нраву. Они были великими моряками и воителями, но не уважали ничего, что не принадлежало им, — ни земли, ни собственности, ни самой жизни. Ходили и более мрачные слухи…

Кусты за спиной Альва зашуршали. Он приподнялся, повернулся, краешком глаза успел заметить черные доспехи… а потом на него обрушился огромный вес, вдавивший его лицом в землю. Задохнувшийся, ослепленный, он почти не осознавал, что ему связывают руки за спиной. Затем сильная рука вцепилась ему в волосы, рывком поставила на ноги и послала вниз по склону холма.

Он вспомнил, что сначала видел четыре корабля; должно быть, один пристал к берегу немного дальше, чтобы перехватить возможных гонцов или беженцев. Когда зрение Альва немного прояснилось, он уже был в городе и, спотыкаясь, брел по улицам, которые совсем недавно покинул.

Перед ним развернулась кошмарная картина. В теплом воздухе висели клочья едкого дыма, и вовсе не солнце окрашивало лужи в ярко-алый цвет. Разрисованные стены обгорели или обрушились; те, кто жил внутри, лежали среди развалин, мертвые и застывшие. Под окном первого дома свернулся клубком мужчина в кольчуге, обнимавший стрелу, пронзившую его насквозь. На ступенях крыльца распростерлась женщина с нелепо вывернутыми конечностями, из-под которой натекла красно-коричневая лужа. В грязи в центре улицы лежал маленький ребенок, все еще слабо шевелившийся, с отпечатком сапога по всей длине его тела. Альв был вынужден переступить через него и чуть не споткнулся. Он знал этих людей, видел их еще вчера; он помнил рождение ребенка и праздник, устроенный родителями, когда даже для него, маленького изгоя, нашлось место за столом и миска еды. И такое творилось повсюду. Каждое следующее зрелище было чудовищнее предыдущего, наполняя душу мальчика жалостью и ужасом превыше его понимания.

Они подошли к дому старшины, возле которого валялось особенно много трупов. Сам хозяин лежал под руинами своего некогда гордого резного крыльца. Его тело, пропоротое копьями с широким лезвием, напоминало вскрытую раковину, голова наполовину отделилась от туловища. Глядя на него, Альв тщетно пытался пробудить в себе ту ненависть, которую когда-то чувствовал. Да, старшина был груб и несправедлив, но он никому не причинил большого зла и, конечно, не заслуживал такого конца. Его дела бледнели по сравнению с тем, что было сделано с ним. При виде гибели и разрушения Альв горько сожалел о своем недавнем смехе и мстительных мыслях, которые теперь казались ему ребяческой глупостью.

Его вывели на площадь возле главного городского колодца. К своему удивлению, он увидел, что кое-кто из жителей остался в живых, в основном молодые женщины и дети. Десятка полтора эквешцев остались охранять пленников, и Альв впервые смог ясно рассмотреть их. Они носили кожаные килты, короткие куртки и шлемы из дубленой кожи с металлическими заклепками — доспехи моряков, достаточно легкие, чтобы не утянуть человека на дно. На их руках и в волосах поблескивали украшения из янтаря и драгоценных металлов, однако лица опровергали малейшее подозрение в мягкотелости: неподвижные, мрачные маски с холодными глазами, исполосованные шрамами, даже у самых молодых воинов.

У колодца стоял сутулый человек в длинном черном балахоне и круглой шляпе с широкими полями, опиравшийся на толстую белую палку. Человек отдавал команды отрывистым, лающим голосом, рассылая солдат налево и направо и время от времени подкрепляя приказ хрустким ударом палки по голове или плечу. Двое эквешцев подтащили к нему пленницу — пожилую женщину, в которой Альв узнал жену городского кондитера. Они швырнули ее на колени у его ног; шляпа на мгновение склонилась над ней, затем человек выпрямился и пренебрежительно махнул рукой. Один из эквешцев ударил ее древком копья в основание черепа, другой отбросил в сторону и отработанным движением вспорол ей живот. Кучка пленных жутко заголосила.

Настала очередь Альва. Жесткая ладонь легла ему на загривок, толкнув на колени. Лицо, склонившееся над ним в тени полей шляпы, было мрачным и обветренным, покрытым шрамами, как и остальные. Но страшнее всего были глаза: ярко-желтые, кошачьи, под нависающими кустистыми бровями, они цепко впивались в жертву, оценивая ее.

• Предыдущая
• 3/92
• Следующая