В погоне за утром - Роэн Майкл Скотт - Страница 2

• Предыдущая
• 2/91
• Следующая

Насколько я помнил, здесь, в округе все названия улиц были такими. Дунайская улица, Балтийская, Норвежская – они носили названия отдаленных мест, казавшихся когда-то знакомыми, как родной дом, для живших и работавших здесь людей, даже если они никогда их в глаза не видели. Именно оттуда шло их процветание, деньги, которыми оплачивались эти мрачно возвышавшиеся каменные стены, когда-то производившие впечатление – пока песчаник был светлым, а ныне – почерневшие от сажи. Сельдь, специи и древесина, янтарь, меха и шелка – самыми разными и экзотическими товарами оплачивались булыжники, барабанившие сейчас под моими шинами, еще в те времена, когда главной улицей города была ухабистая колея, полная грязи и конского навоза. Названия некоторых маленьких боковых улочек были совсем загадочными – Серет-стрит, аллея Пенобскот; улица, на которой я, в конце концов, остановился, называлась улицей Тампере.

Я понадеялся, что название улицы не отражает дурных привычек ее обитателей [1] и что с машиной ничего не случится; но сидеть в ней дальше я был уже не в состоянии. Я хотел вести разведку пешком, вдыхая запах моря, который доносил ветер. Вместо этого я почувствовал на лице холодные капли дождя, на минуту повернул назад, а потом посмотрел в небо, и у меня перехватило дыхание. Напротив, над крышей склада сияли последние лучи великолепного заката, а на фоне этих лучей, прямые и черные, как деревья зимой, сетью выделялись головки мачт. Но это были не обычные мачты современных яхт и не гордые радары более крупных судов; это были мачты корабля с прямым такелажем, причем огромным, какой можно было встретить у «Победы» или «Катти Сарк» [2]. В последний раз я видел нечто подобное, когда проходило ралли Высоких Кораблей, и то по телевизору. Неужели такую штуку пришвартовали здесь хулиганы-туристы, или это было что-то действительно древнее? Это надо было увидеть. Я поплотнее запахнул свою легкую куртку и отправился в путь в густые тени, пролегавшие между далеко отстоявшими друг от друга уличными фонарями. К черту погоду, к черту все! Я слегка удивлялся самому себе. Вне всякого сомнения меня обуял дух восстания.

Часа через полтора я, естественно, горько раскаивался в своем решении. Мои волосы прилипли к застывшей от ветра голове, насквозь промокший воротник тер мне шею, и я отчаянно хотел есть. Все странные местечки, которые мне запомнились, были теперь просто заколоченными дырами в стенах или убогими маленькими кафе с затертыми щитами рекламных объявлений и пластиковыми столиками, едва различимыми сквозь закопченное стекло, – все они были закрыты и, должно быть, закрыты уже годами. Море было слышно, но я его так и не увидел, не было и следов мачт или других признаков, которых можно было бы ожидать от места, стремящегося привлечь внимание туристов. Теперь я был бы счастлив, съев что-нибудь из приготовленного в микроволновой печи у себя дома, если бы только мне удалось добраться до своей машины, но, в довершение ко всему, я заблудился, неправильно повернув где-то среди безликих стен складов, и сейчас мне уже все казалось чужим. Или просто невидимым – некоторые улицы либо совсем не освещались, либо освещение на них отказало. И нигде не было ни души, не раздавалось ни звука, кроме стука моих собственных шагов по булыжникам и дыхания океана вдали. Я чувствовал себя как потерявшийся ребенок.

А потом я услышал голоса. Казалось, они раздавались прямо по улице за углом, и я уже настолько отчаялся, что бросился туда, не сообразив, что звучали они отнюдь не дружески – скорее это походило на уличную драку. Это и оказалась уличная драка. В конце улицы находилось море – от неба его отличало только тусклое поблескивание, но я его почти не заметил. Улицу освещал единственный фонарь, висевший над полукруглой дверью в помещение большого склада: дверь была наполовину открыта. А перед дверью на заросшем сорняком дворе отчаянно боролась кучка людей. Один из них вырвался и, шатаясь, бросился бежать, и тут я увидел, что остальные трое – все огромного роста – преследуют его. Один из великанов замахнулся, беглец увернулся, спотыкаясь среди сорняков и мусора, и я с ужасом увидел блеск металла в замахнувшемся кулаке и такой же блеск в руках остальных, когда они стали делать выпады. У всех были ножи, причем длинные: один удар такого ножа, случись ему попасть в цель, перерезал бы горло жертвы от уха до уха. Они пришли сюда, чтобы убивать.

Я стоял в ужасе, колеблясь, не в состоянии связать то, чему был свидетелем, с реальностью, с необходимостью действовать. У меня появилось безумное желание убежать, зовя полицию; в конце концов, это было их дело, а вовсе не моя драка. Если бы я не замешкался на том светофоре, я, наверное, так бы и поступил и, возможно, страдал бы из-за этого. Но что-то внутри меня – тот дух восстания, пробудившийся во мне, знал правду: я собирался мчаться не за помощью, это был просто повод удрать, не ввязываться, обойти по другой стороне улицы. А ведь здесь на карту была поставлена жизнь, и это было важнее глупых штучек вроде проскакивания на красный свет – важнее даже, чем вопрос трусости или отваги. Я должен был помочь… но как?

Я сделал нерешительный шаг вперед. Может, если побежать к ним с криками, это испугает их; но что, если нет? Я ни разу никого не ударил с тех пор, как окончил школу, а тут их было трое. Затем в неярком свете мой взгляд упал на кучу металлических труб, валявшихся на обочине, рядом с вывеской строителей – остатки разобранных лесов. Они были скользкими от грязи и дождя, однако рывком, от которого у меня затрещали плечи, я поднял трубу длиной около семи футов, вскинул ее над головой и побежал по скользким булыжникам.

Сначала никто из них меня не увидел: жертва поскользнулась и упала, и все накинулись на него. Я собирался закричать, но сначала из моей глотки вырвалось дурацкое сдавленное «эй!», потом на середине звук прервался и превратился в вопль баньши. Вот тогда уж они меня заметили. И, к моему ужасу, не удрали, но стали окружать меня все втроем. Повернуть назад было уже поздно – я замахнулся трубой на одного из них, но промазал чуть не на милю. Он прыгнул на меня, и в панике я просто схватил его вытянутую руку и перекинул его через себя. Он с воем повалился на землю, и я увидел, как в воздух, сверкая, взлетел нож. Другой сделал выпад, отскочил назад, когда я замахнулся трубой, затем, когда труба прошла мимо, прыгнул снова. Однако труба была достаточно скользкой, чтобы выскочить у меня из рук; ее кончик ударил мужчину в живот и повалил навзничь на булыжник. Сам не веря в то, что творю, я замахнулся на третьего – и моя нога соскользнула на гладких мокрых булыжниках. Я, совершенно потрясенный, сел на землю. Он зловеще поднялся на ноги – огромная тень в ореоле света; я заметил оскаленные в рычании белые зубы и нож, поднявшийся и готовый опуститься вниз.

А потом надо мной что-то блеснуло, по булыжнику застучали ноги, и тень отступила. Это был человек, на которого они напали, – сутулая подтянутая фигура с копной рыжевато-каштановых волос, наносившая бешеные удары вперед, отражая направленные на него неловкие атаки высокого с легкостью, казалось, без всяких усилий. Неожиданно его руки сделали выпад, блеснул металл, и раздался жуткий рвущийся звук. На минуту они оказались на свету, и я увидел длинные разрезы в куртке высокого мужчины и льющуюся из них кровь. Я с трудом поднялся на ноги, а потом в страхе отпрянул – мне показалось, что сама темнота набросилась на меня. Я выбросил руку вперед и почувствовал жгучую боль в предплечье. Я вскрикнул от неожиданной боли, а потом громче – от гнева, ракетой засвистевшего в моем мозгу. Внезапно передо мной возникла зловеще ухмылявшаяся, слюнявая физиономия, увенчанная гребнем из зеленых перьев австралийского попугая, со звякающими массивными кольцами в ушах. Я с силой врезал по ней здоровой рукой, почувствовал, что попал, и восторжествовал – но тут взорвалась ракета (во всяком случае, ощущение было именно такое), и мои зубы щелкнули – с такой силой был нанесен ответный удар. Я согнулся пополам, держась за голову, не в состоянии видеть и даже здраво мыслить – от удара мои мозги, казалось, треснули, как зеркало. Услышал рядом с собой вопль, взрыв шума и стал ожидать худшего – резкой боли от удара ножом или тупой – от удара ботинком. Но спина моя ударилась о стену, я выпрямился, радуясь поддержке, и заставил себя открыть глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как три тени, спасая свою жизнь, удирают вниз по улице по направлению к морю: один из них сильно хромал, другой держался за грудь, а третьего они тащили между собой, его ноги беспомощно волочились по закругленным булыжникам. Там, где он двигался, появлялся черный след – как след змеи.

• Предыдущая
• 2/91
• Следующая