Огненный герцог - Розенберг Джоэл - Страница 34

• Предыдущая
• 34/69
• Следующая

Однако с похотью у Брисингов все было в порядке.

Посмотрим на ситуацию с точки зрения Фрейи: трое сластолюбивых идиотов владеют ожерельем, которое не просто прекрасно, но и содержит достаточно материи, чтобы пересотворить Вселенную. Фрейя сделала бы ради ожерелья что угодно, а цверги потребовали всего лишь, чтобы она провела с ними в постели семь дней и семь ночей.

Так она и поступила.

Харбард почему-то свирепо уставился на Фриду, которая опустила лицо, чтобы не встречаться с мужем взглядами.

Йен покачал головой:

– Вы хотите сказать, что это ожерелье можно использовать для… для чего?

Осия рассудительно посмотрел на Йена.

– Чтобы завершить бытие Вселенной; чтобы снова сжать материю в единое целое, восстановить монолит. Сведущий в магии – несомненно, любой из Старших Народов, вероятно, даже человек – может использовать ожерелье, чтобы самому стать Единым Богом – или Единой Богиней – нового цикла. – Он улыбнулся. – Возможно, это было бы к лучшему; пусть уж Бог следующего цикла окажется поэтом, а не часовщиком, верно?

Харбард нахмурился.

– Чушь это все. Вселенная сожмется, когда настанет срок. Совершенно нет нужды торопить это время.

Фрида склонила голову набок.

– Это ты так думаешь… однако всегда водились те, кто придерживался иного мнения. – Она повернулась к Йену. – Вот почему ожерелье забрали у меня и отдали в более надежные руки.

Больше всего Йена поразило то, что он не особенно удивился:

– Фрейя?

Та улыбнулась.

– Да, Йен?

– В самом деле?

– Ах… – Ее улыбка сделалась шире. – Ты не веришь мне, юный. Что ж…

Впоследствии Йен пришел к выводу, что все произошло, пока он мигает, поскольку не было момента, когда она менялась или изменилась, но внезапно она стала другой.

Он едва не задохнулся, глядя на нее, и обнаружил у себя просто-таки болезненную эрекцию. Длинные золотые волосы, ниспадая, ласкали фарфоровые плечи, вселяя в Йена ревность. Гладкое лицо было цвета сливок, лишь розовели еле тронутые румянцем вздернутые скулы. Полные алые губы чуть приоткрылись, простое платье, дразня, скрывало высокие крепкие груди…

– Прекрати! – резко произнес Осия.

Йен, должно быть, снова мигнул: теперь ее волосы сделались черными и блестящими, как вороново крыло, по контрасту с оливковой кожей, а в миндалевидных синих глазах Йен мог бы утонуть. Между кроваво-красных губ показался соблазнительный розовый язычок…

– Прекрати сейчас же! – сказал Осия, упираясь кончиками пальцев в столешницу и подымаясь на ноги. – Я не позволю тебе обращаться с ребенком подобным образом, раз уж я у него в долгу.

Йен, надо полагать, снова мигнул, потому что теперь Фрейя стала такой, какой он увидел ее впервые: очень красивой женщиной неопределенного возраста. А не богиней.

Она покачала головой:

– Прости меня, Йен. Мне не следовало играть на твоих чувствах; я-то надеялась, что давным-давно выросла из подобных игр. – Фрейя тепло улыбнулась юноше. – В конце концов.

Йен попытался сказать что-то в ответ, но из его рта вырвалось лишь мычание.

Харбард фыркнул.

– Оставим это. Мы беседовали о Брисингамене… Досказывай.

Фрейя на мгновение поджала губы.

– Один, – начала она, – велел мне отдать ожерелье ему – что я и исполнила, а он вручил ожерелье Строителю, который разломал его и разделил камни, спрятав их все по одному.

Йен фыркнул.

– Это означает, что он может собрать камни обратно. Или что камешки соберет тот, кто заставит Строителя говорить.

– Не совсем так, – произнес Осия; голос его прозвучал пронзительней обычного. – Ничего не выйдет, если он… разрушил ту часть своего разума, где хранились эти воспоминания, решив, что даже он не должен определять, когда Вселенная встретит свой конец. Тогда, даже если бы его потом поймали… назовем их сторонниками Армагеддона – и связали бы так, что он не мог бы вырваться, он был бы не состоянии выдать им местонахождение камней, поскольку уже не знал этого. К тому времени.

– Все они совершили ошибку, – проговорил Харбард, указательным пальцем размазывая по столешнице лужицу меда. – Ожерелью следовало остаться у тебя, Фрейя. Ты хранила бы его, пока не исполнились сроки, а до этого еще далеко. Старшие Народы устали и состарились, но юным ведь тоже должно прожить свое время под солнцем, не так ли? Или раз я стар, то пусть и у всех прочих кости болят?..

Раздался тяжелый стук в дверь.

– У тебя есть то, что требуется в другом месте, – прогремел низкий голос, наполнив собой весь дом, так что задребезжали миски и ложки на столе. – Отдай их мне.

– Нет, – произнес наконец Харбард. – Ты говоришь о моих гостях, чужак, а гость уйдет от меня не раньше, чем я позволю. Я не дам тебе докучать моим гостям точно так же, как я не дам тебе причинить вред моей жене.

С этими словами Харбард поднялся из-за стола и подошел к двери. Голову он держал выше обычного, и в его осанке чувствовалась непреклонность, а в плечах – сила, которых Йен раньше не замечал. Голова Харбарда не коснулась балок, но почему-то чудилось, что он, стоя у двери, стал выше и значительнее.

В комнате, которая прежде казалась такой теплой и уютной, вдруг стало холодно. Лампы излучали неживой свет, отбрасывая резкие тени.

Создавалось впечатление, что Харбарду, повернувшемуся к двери, по душе происходящее.

– Харбард, Харбард, – пророкотал голос, – неужто ты пойдешь против нашей воли? Старый Бог, ты слишком стар для этого.

Харбард улыбнулся, и это было ужасающее зрелище.

– Немало лет минуло с тех пор, как со мной мерились силой.

По Йену прошла дрожь. Вот тебе и объяснение того, почему Харбард похож на одноглазого актера и почему у его коня слишком много ног. В книжках по мифологии говорится, что женой Одина была Фригг, а не Фрейя, но книжки, судя по всему, ошиблись не только в этом.

– Мой огонь против твоего, Харбард, – раздался грубый голос.

– Нет, – ответил Харбард, – не теперь, не сегодня. Поройся в памяти, Древний, вспомни предания: я погибну только с концом всего.

– Предания лгут, бог падали, почитаемый лишь мертвецами! – громыхнуло за дверью. – Ибо не в них ли Братец Лис – союзник Мороза, Огня и наш, чего никогда не бывало; разве в них не сказано, что Уку-Тор не погибнет, покуда не встретит в бою Змея – а ведь и самые его кости давно сгнили; разве не упомянуто в них о Хеймдалле и иных богах, что мертвы давным-давно? [25] – Последовало долгое молчание. – Предания лживы, ибо в них не говорится о нашей победе и о том, что мы пересотворим все по нашему образу и подобию… Повторяю: отдай мне Орфинделя и его любовника, и я оставлю тебя в покое.

– Я с тобой не согласен, – ответил Харбард, снимая копье. Дерево крякнуло, освободившись от тяжести оружия, но Харбард этого даже не заметил. Отдаленный рокот – словно где-то вибрировал некий мощный механизм – наполнил комнату.

– Ты не согласен? – спросил голос.

– Не согласен. Я полагаю, что Йен Сильверстоун вовсе не любовник Орфинделя, а его друг и союзник, хотя у паренька еще молоко на губах не обсохло. Еще я думаю, что ты всего лишь шумишь и грозишься – здесь-то, в месте моей силы, а не твоей, и что если ты вломишься ко мне в дом, ты отсюда уже не выйдешь.

Ответа не последовало. Харбард поднял копье правой рукой, повернув голову так, чтобы левый глаз смотрел на острие; мышцы на его плечах замерли в напряжении.

Двигаясь так быстро, что его одежда хлопнула, будто щелкнули хлыстом, Осия вскочил на ноги и очутился за спиной у Харбарда, предостерегающе положив руку тому на предплечье.

– Нет! – Осия сделал шаг к двери, его пальцы пробежали по дереву, как у слепца, который читает шрифт Брайля. – Он хочет, чтобы ты ударил копьем; он почему-то не боится Гунгнира.

– Ты узнал об этом, прикасаясь к дереву?

– Дело не только в дереве, – ответил Осия и прикрыл глаза. – Оно там одно. Я чувствую его пыл, готовность. Чем бы оно ни было, чем бы ни притворялось, это существо ранено, однако готово к поединку точно так же… – Осия фыркнул, – точно так же, как оно было готово сражаться со мной на горе, поторопившись принять облик бергениссе. – Тут Осия повернулся к Йену. – Меч… что произошло, когда ты поразил тварь мечом? – требовательно спросил он.

• Предыдущая
• 34/69
• Следующая