Танцующая с лошадьми - Мойес Джоджо - Страница 64

• Предыдущая
• 64/100
• Следующая

Бо устал. Она перешла на шаг, давая ему отдышаться, и осмотрелась. В окружении нескольких обшарпанных домов на пустыре с посеревшей травой одиноко стоял закопченный паб. За ними на некотором отдалении выстроился ряд новых жилых домов с апартаментами, как теперь принято называть квартиры. Там, где солнечные лучи пробивались сквозь тучи, ртутного цветы полосы воды тускло блестели. Потом начиналась разбитая асфальтированная дорога, а по сторонам – здания из железобетона. Паромный терминал. Она замедлила ход, оглянулась и направила туда своего коня.

– Мистер Элсворт, назовите, пожалуйста, суду ваше полное имя.

– Питер Грэхем Элсворт.

– Спасибо. Скажите суду, кто вы по профессии.

– Я оказываю консультации как психотерапевт и психолог. Специализируюсь на помощи детям, в частности тем, кто пережил травму.

– У вас опыт работы в этой области более тридцати лет, и вы считаетесь одним из ведущих специалистов. Это так?

Элсворт выпрямил спину:

– Да, я опубликовал статьи в нескольких профессиональных журналах, которые оценили мои коллеги.

Наташа заглянула в свои записи. За ней миссис Перси нервно постукивала ногой в изящной туфельке, едва заметно выражая свое раздражение и недовольство.

– Мистер Элсворт, дети, на ваш взгляд, переживают травму одинаково?

– Нет. Каждый переживает ее по-своему. В этом они не отличаются от взрослых.

– Иными словами, стандартной реакции на травматическое событие нет.

– Правильно.

– Можно ли тогда сказать, что некоторые дети могут реагировать на травматическое событие открыто, например будут плакать, конфликтовать с друзьями и взрослыми. Тогда как другие, пережившие столь же печальный опыт, могут внешне никак этого не проявлять?

Элсворт задумался.

– Это будет зависеть от развития ребенка и от его взаимоотношений с окружающими. И разумеется, от характера травматического события.

– Например, если они решат, что родитель огорчится, если ему рассказать о чем-то нехорошем, они могут замкнуться?

Наташа еще не привыкла к парику, и у нее зачесалась голова. Она боролась с желанием поскрести затылок.

– Да, такое часто встречается в моей практике.

Миссис Перси выразительно посмотрела на нее. У высокого солидного мужчины, с круглыми щеками и цветом лица, говорившим о трех хороших отпусках в год, был пронизывающий взгляд, от которого Наташа в других обстоятельствах почувствовала бы себя неловко. Она понимала, почему миссис Перси так нервничает.

– Можете ли вы из своего опыта заключить, что, если речь идет о родителях, которые находятся, скажем, в конфликте, ребенок может скрывать, что травмирован, если это будет способствовать развитию конфликта?

– Это хорошо известный психологический феномен. Ребенок пытается защитить родителя, когда считает, что если он расскажет о своей проблеме, то это может тому навредить.

– Даже если этот родитель может быть злоумышленником?

– Возражаю! – Барристер мистера Перси вскочил с места. – Ваша честь, мы уже установили, что нет свидетельств, будто мистер Перси когда-либо жестоко обращался со своим ребенком. Продолжение допроса с подобным эмоциональным языком глубоко неправильно.

Наташа обернулась к судье:

– Ваша честь, хочу только уточнить, что в подобных случаях отсутствие очевидного материала, или физических улик, или даже свидетельство самого ребенка не означает, что травмы не было.

Барристер мистера Перси, тяжеловес по фамилии Симпсон, громко фыркнул:

– Всем известно, что женщина, заявляющая о жестоком обращении с ней, обязана показать следы побоев. Но только в данном случае даже сам ребенок не заявляет о жестоком обращении.

Он был из барристеров, которые считали ниже своего достоинства сражаться с солиситором-адвокатом. Удивительно, но существовало много предрассудков против таких юристов, как она.

– Ваша честь, если позволите продолжить, я бы хотела показать, что именно по этой причине дети ведут себя совсем иначе. Они, скорее всего, будут скрывать травму, пытаясь защитить близких.

Судья не поднял головы:

– Продолжайте, миссис Макколи.

Она снова склонилась над записями, и Бен протянул ей записку под скамьей. В ней говорилось: «Срочно позвоните Маку». Она с удивлением посмотрела на него.

– Что ему надо? – прошептала она.

– Не знаю. Только сказал, чтобы вы срочно ему позвонили.

В данную минуту сделать это она уж точно не могла.

– Миссис Макколи, так вы будете продолжать?

– Да, ваша честь. – Она украдкой отмахнулась от Бена.

– Мистер Элсворт, возможно ли, по вашему мнению, что ребенок, который испытывает страх перед одним родителем, может скрывать проблемы от другого родителя?

– Ваша честь…

– Я приму это во внимание, мистер Симпсон. Миссис Макколи, говорите по существу.

– Это зависит от возраста ребенка и обстоятельств, разумеется. – Элсворт бросил взгляд на судью. – Но да, это возможно.

– От возраста и обстоятельств. Что вы имеете в виду?

– По опыту работы с юными клиентами знаю, что чем меньше ребенок, тем труднее ему скрыть травматическое событие. Даже если ребенок не говорит, что страдает, это будет все равно проявляться в таких нарушениях поведения, как ночное недержание мочи, обсессивно-компульсивные расстройства, даже нехарактерная агрессивность.

– А в каком возрасте, по вашему мнению, ребенок способен скрывать душевное страдание? Если нет проявлений, о которых вы сказали?

– Это зависит от ребенка, но я встречал детей семи-восьми лет, которые умело скрывали то, что с ними произошло.

– Речь идет о серьезных травматических событиях?

– В некоторых случаях – да.

– Таким образом, можно допустить, что десятилетний ребенок вполне на это способен.

– Безусловно.

– Мистер Элсворт, вы слышали о синдроме отчуждения от родителя?

– Слышал.

– Я процитирую: «Это расстройство, при котором дети резко отдаляются от родителя или критикуют его. Иными словами, это неоправданная или преувеличенная диффамация». Вам это определение кажется справедливым?

– Я не эксперт, но да, оно мне кажется справедливым.

– Мистер Элсворт, вы сказали, что являетесь признанным коллегами специалистом, чьи работы печатаются в ведущих психологических журналах многие годы. Вы верите в клиническое существование синдрома отчуждения от родителя?

– Нет, но мне кажется, вопрос сформулирован не совсем правильно.

– Хорошо, я сформулирую иначе. Можете нам сказать, скольких детей вы лечили?

– Вообще? За всю практику? За все эти годы наберется несколько тысяч. Больше двух тысяч, вероятно.

– И вы ни разу не имели дела с ребенком, у которого бы наблюдался так называемый синдромом отчуждения от родителя?

– Я лечил многих детей, которых настроили против одного из родителей. Некоторые из них испытывали враждебность к родителю, которая продолжалась несколько лет. Я лечил многих детей, которые были глубоко травмированы разводом родителей. Но не могу сказать, что такие психологические состояния являются проявлением синдрома. Это было бы преувеличением.

Она выдержала паузу.

– Мистер Элсворт, вам известно об уровне ложных заявлений о жестоком обращении или сексуальном насилии в отношении детей во время бракоразводных процессов или делах об опеке?

– Да, в последнее время появился ряд статей, посвященных этому явлению.

– Одобренных научным сообществом? Написанных уважаемыми авторами? Скажите, пожалуйста, к каким заключениям пришли специалисты. Какое количество таких заявлений оказалось ложным?

– Насколько я помню, в последней статье от две тысячи пятого года говорилось, что процент ложных заявлений в подобных делах был очень низок. Мне кажется, исследования, предпринятые в тот год, показывали, что число ложных обвинений в делах об опеке было между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента.

– Между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента, – повторила Наташа, кивая. – Таким образом, более девяноста процентов обвинений в жестоком обращении будут правдивыми. Это соответствует вашему собственному опыту?

• Предыдущая
• 64/100
• Следующая