Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко) - Нестайко Всеволод Зиновьевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая

Так вот — вчера…

…Вчера ребят занесло в совсем другой, противоположный Бамбурам угол села, что назывался нежно и умиротворяюще — Липки.

Название понятно, потому что за последней хатой сразу начиналась буйная, хоть и небольшая, липовая роща. Ребят часто заносило сюда. В отличие от Бамбур, Липки были безлюдные и заброшенные. Почти во всех хатах окна и двери заколочены досками, дома оставлены, заросли бурьяном. Старые люди поумирали, молодые в город переехали. Во всех Липках только в одной хате, у самого липняка, жил одинокий дед — старый Коцюба. Для взрослых, конечно, Липки — грусть и тоска. Но для ребят — это рай земной. Правда, что может быть привлекательней для безудержной мальчишеской фантазии чем заброшенное человеческое жилище! Где каждый уголок дышит тайной, где каждая тропинка ведет в неизведанное, загадочное.

Как это захватывающе играть в сыщиков-разбойников, в войну, в разные погони и преследования.

Скрип-скрип! — таинственно скрипит старая, на одной петле калитка.

Порх! — вылетает из-под ветхой почерневшей стрехи какая-то птица.

— Воздух! — кричите вы, падая на землю.

— Та-та-та-та-та-та! — из автомата стреляете по фашистскому «мессеру», что уже упорхнул в густую крону старой груши.

Нет! Что не говорите, заброшенные безлюдные Липки — это рай земной для ребят.

В тот день они ловили диверсанта. По агентурным данным, его сбросил ночью вражеский самолёт в районе Липок.

Вам не надо объяснять, какое это сложное, ответственное дело — ловить диверсанта. Сколько оно требует умения, терпения и выдержки. И осторожности. Чтобы не вспугнуть его, внезапно застигнуть, захватить и обезвредить.

Тут просто так идти нельзя. Тут нужно красться, ползти на четвереньках, а то и на животе.

Сашка Цыган, Марусик и Журавль обшарили уже все Липки и подползали к роще.

— Тсс! — предупреждающе поднял палец Сашка Цыган, который полз, как всегда, первым. — Есть.

Марусик и Журавль поравнялись с ним и вытянули шеи.

Диверсантов было двое.

Они сидели на траве под липою и… целовались. Диверсанты были очень похожи на колхозных комсомольцев Васю и Клаву.

— Ну скажи… скажи… — в перерывах между поцелуями канючил «диверсант» Вася.

— Ага… — капризно надувала губы «диверсантка» Клава. — Тебе скажи, а ты… Сначала поедешь в Киев, зацепишься, пропишешься, вызовешь меня… тогда, может, скажу… Понимаешь?

— Клава!

— И не говори… Не говори мне! Я тут не останусь. Что я — глупая? Глупее других всех? Ты посмотри — одни пустые забитые хаты. Один придурковатый дед Коцюба…

Ребята переглянулись и презрительно скривились. И потеряли бдительность. Под рукою Сашки Цыгана треснула сухая ветка.

— Подожди!.. — насторожился «диверсант» Вася. Пришлось ребятам немедленно отступить. Вася был почти двухметрового роста, в армии служил в десантных войсках… И если учесть, что взрослые почему-то очень не любят, когда дети подглядывают, как они целуются, то лучше было, не задерживаясь, отступить. Что ребята и сделали со скоростью почти сверхзвуковой.

— Чтоб ему! — пытаясь отдышаться сказал Сашка Цыган, когда они были уже на безопасном расстоянии.

— Ага! — выдохнул Марусик.

— Подождите! Вон кто-то идет, — кивнул Журавль.

Ребята притаились за огромными, как слоновьи уши, лопухами.

По дороге шел незнакомец.

— Вот это все-таки диверсант, — уверенно сказал Сашка Цыган.

— Диверсант, — как эхо, повторили Марусик и Журавль. По этой дороге чужие, незнакомые не ходили. Эта дорога вела от птицефермы в колхозные поля. Незнакомец был молодой, с черной бородкой, в потертых джинсах и зеленой стройотрядовской куртке с яркой эмблемой на рукаве — явно городской. За плечами болтался небольшой рюкзак.

Он свернул с дороги и направился к хате деда Коцюбы.

Ребята ползком двинулись за ним.

Дед Коцюба поднял голову:

— Добрый день, дедушка, — вежливо поздоровался диверсант.

Дед Коцюба поднял голову:

— Здравствуй, сынок, коль не шутишь.

— Можно у вас тут присесть… отдохнуть немного?

— Садись, а чего же… Место есть… Идешь куда-то?

— Да просто так… Землю ногами меряю.

— Турист, значит…

Ребята переглянулись. Диверсант был явно подозрительный.

— Ну, это ничего, — сказал дед. — Григорий Сковорода тоже турист был.

— Точно, — улыбнулся диверсант. — Вот и я по его примеру… Институт закончил, последние каникулы перед работой… Решил по Украине немного походить.

— Правильно! — одобрительно кивнул дед Коцюба. — А то у нас кое-кто сразу за границу норовит, в джунгли, в прерии… А в шевченковских, гоголевских местах, куда люди со всего света приезжают, сроду и не был.

— Вот-вот, — поддакнул диверсант.

— Хитрый, змеюка! — прошептал Сашка Цыган. Марусик и Журавль молча кивнули.

— Медку хочешь? — ласково спросил дед Коцюба.

— Спасибо.

— Попробуй сначала, потом благодарить будешь, — дед взял с завалинки пузатенький горшок и протянул диверсанту.

Марусик вздохнул.

Несколько дней назад в перерыве между боями дед и их угостил медом. Воспоминания про это угощение были такие сладкие, что ребята дружно сглотнули слюну.

— Нектар! Амброзия! Вкуснота! — восторженно восклицал диверсант, пробуя мед. — Спасибо! Спасибо!..

— Не меня — пчел благодари. И липы эти. И землю нашу.

— Да-да… Земля наша… — незнакомец мечтательно вздохнул. — Лучшей нет в мире…

— Правильно.

— Только что-то не людно тут у вас.

— Да-а… — теперь уже дед вздохнул. — Здесь, считай, я один только и остался.

— Один? Совсем?

— Ага…

«Эх, и зачем это дед говорит? — с досадой подумал Марусик. — А если это действительно плохой человек? И что-то замыслил недоброе. Никто и крика деда не услышит…»

— А из родни у вас — что, нет никого? — дальше расспрашивал диверсант.

— Почему это? Двое сыновей, дочка, внуков пять, еще и правнуков двое… Жена, правда, умерла, — вздохнул дед. — В позапрошлом году. Царство ей небесное.

— И где же дети, внуки?

— Один сын на флоте слышит. Первый помощник капитана. Дочка в Виннице замужем, бабуся уже. А второй сын, самый младший, в Киеве. В рабочий класс перешел. На «Арсенале» работает… Внучка, дочка его, Галочка, медсестра в больнице.

— А почему же они вас к себе не заберут?

— Что я, сундук, чтобы меня забирать?

— Ну, вам же тут одиноко одному. Да и тяжело же, наверно.

— Пробовал я. Не выдерживаю. Домой, сюда вот тянет. Не могу. Почти же восемьдесят лет… за вычетом войны, фронта проработал вот здесь, на этой земле. Только в позапрошлом году, как бабы не стало, перешел на пенсию. А то все при деле, в колхозе.

— И кем же вы работали?

— Да кем же… Колхозником.

— Рядовым?

— Рядовым. Хлеборобом. А хлеб именно и растят.

— И так всю жизнь?

— Всю жизнь. И тут…

Ребята сначала услышали, а уже потом увидели ее — черноволосую зеленоглазую девушку, которая порывисто ворвалась неведомо откуда во двор деда Коцюбы. И все трое, словно по команде, улыбнулись.

— Здравствуйте, дедушка! — сказала девушка и лишь потом увидела незнакомца. — Ой! Здравствуйте!

— Здравствуйте! Здравствуйте! — с интересом глянул тот на девушку. Но она на него уже не смотрела.

— Дедушка! Тут моих комсомольцев не было?

— Которых?

— Ну… Клавы, Васьки…

— Да что-то не видел. А что такое?

— Да взносы собрать не могу. Никак не встречу…

«Мы! Мы видели! Вон там в роще целуются твои комсомольцы!» — очень хотелось закричать ребятам. Но они, конечно, не закричали.

— Жалко, что вы, дедушка, не комсомолец. Я бы хоть с вас взносы собрала.

— А что — давай, — улыбнулся дед. — Сколько тебе?

— Да я шучу. Наоборот. Может, вам что надо? Так я… Вы не стесняйтесь. Это же наша комсомольская обязанность — помогать пенсионерам.

— Спасибо, дочка. Не нужно мне ничего. Все у меня есть. Да что такому деду и надо? Лучше я тебя медом угощу. — Он взял с завалинки еще один пузатый горшок. (Там их стояло несколько, словно специально для угощения). — Держи! Пусть это будет мой комсомольский взнос.

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая