Юнги с Урала - Леонтьев Алексей Петрович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/71
- Следующая
В Школе юнг, помимо радиодела, я освоил специальность сигнальщика. Но этого оказалось недостаточно.
— С первых же дней берись за изучение крупнокалиберного пулемета, а также вместе с другими моряками под руководством старшины будешь изучать устройство мин и правила их подрыва, — сказал командир.
Насколько это было необходимо, я вскоре сумел убедиться.
Катера вели траление. Признаться, эта работа мне не особенно нравилась, казалась слишком мирной и прозаичной. Юнги-однокашники Витя Сакулин, Володя Лы-
ков, Иолий Горячев, Ваня Семенов попали на эскадренные миноносцы, Женя Ларинин, Володя Дьяков и Ваня Неклюдов — на торпедные катера, Саша Плюснин — на морской охотник. Мощные артиллерийские удары, залпы торпед, стремительные атаки... А тут тральщики... Тихие ходы, тяжелый каждодневный труд на фарватерах. Ни тебе лихих атак, ни ударов глубинными бомбами. Даже на радиовахтах не каждый день доводится сидеть. Флажным семафором часто обходимся.
Только спустя некоторое время я понял, как важна была наша работа. Освободить важнейший водный путь — Волгу — от минной опасности, дать стране возможность доставлять по ней важнейшие военные и народнохозяйственные грузы для армии и начинавшегося восстановления Сталинграда — это ли не почетно! Не зря е просторечии моряков тральщиков называли «пахарями моря». Может ли быть оценка выше! Но, повторяю, это понимание пришло ко мне позже, если не изменяет память, во время боевого траления в районе впадения в Волгу небольшой речушки Ахтубы. Здесь фашисты сбросили в речку немалое количество антенных мин, о которых я до этого даже не слышал. Уж больно лихо они рвались в тралах! Бывало, даже не одна, а несколько одновременно детонировали.
«Нет, — решил я тогда, — траление — дело не только .нужное, но и очень почетное», — и взялся за изучение минного дела со всей серьезностью. Перенимал опыт старших и, конечно, вместе с другими моряками, когда был свободен от несения радиовахт, занимался обезвреживанием мин. И скоро, очень скоро уяснил, что флотская слуясба, даже на реке, любит только смелых, сильных и умелых. Я же в этом смысле ничего выдающегося не представлял. На вид был, как и год назад, худ и немощен. Правда, это мне не помешало быстро освоить не только крупнокалиберный пулемет, дело минера, но и... профессию кока, азы которой год назад я познал здесь
209
14 А. Леонтьев
же, на Волге, при помощи Яши Гурьева. На катерах пищу моряки готовили сами. Пожалуй, чаще других этим делом занимался я. Еще любил исполнять обязанности сигнальщика и впередсмотрящего: укутавшись в капковый бушлат, подолгу внимательно наблюдать за поверхностью воды, быстро и четко докладывать обо всем замеченном командиру.
Солнечные дни стали сменяться пасмурными, дождливыми. Низкие тучи обволакивали небосклон. Навстречу катеру катились тяжелые свинцовые волны. К осени мин на реке поубавилось. Бывало, не одни сутки трал таскаем, а количество красных звездочек на боевой рубке, означающих число подорванных тральщиком мин, не прибывает. Во время траления сидеть в радиорубке приходилось редко, больше исполнял обязанности сигнальщика. Вооружившись биноклем, который в Школе юнг мне казался необходимым атрибутом морской службы, стоишь на покачивающемся мостике. То и дело подымаешь бинокль к глазам, внимательно всматриваешься в набегающие на катер волны. Прямо по курсу ничего подозрительного не видно. Хотя нет... Уж не мина ли? На поверхность волны на секунду выныривает круглый шар. Точно!
— Прямо по курсу мина! — что есть мочи кричишь командиру.
«Дзынь-дзынь», — ударяет внизу машинный телеграф. Значит, стоп, машина. Сейчас еще сильнее качать начнет... Пока я так думаю, уже спустили тузик — особо легкой конструкции шлюпку малого размера, — и один из матросов направляется в нем в сторону мины. И как он только не боится на такой крутой волне идти к «рогатой смерти»? Ведь только чуть задень ее рог — и поминай как звали! Но моряки эту опасную работу выполняют ювелирно. Хочется таким же мастером минного дела стать и мне. А пока меня к «рогатой» не пускают. Зато за несение сигнальной вахты получил уже благодарность. Стою на мостике почти ежедневно. Висящий на тоненьком ремешке бинокль кажется тяжелым, шею оттягивает, даже больно. Да и мегафон в руках порядком надоел. Но об этом никому не скажу! Службу нести надо без нытья, как положено. У других обязанности не легче, а не жалуются. Так и я должен.
Я мечтал о том дне, когда и мне доверят подходить к мине, вешать на нее подрывной патрон, но встретиться вплотную с вражескими минами мне так и не пришлось. Начался ледостав. Тральщики пришли в Астрахань. Личный состав сошел на берег, приступил к ремонту .кораблей, а меня перевели на штабную радиостанцию. Вместе с другими радистами поддерживал связь с уходящими все дальше на запад войсками и Москвой. Работать со столицей очень интересно. Дело в том, что в Москве на радиостанциях сидели пришедшие с гражданки настоящие асы своего дела. При передаче они выдавали такую скорость, о которой радистам, получившим специальность в военное время по ускоренным программам, приходилось только мечтать. Помню, очень боялся получить от собеседника по эфиру знак, означавший «Снять радиста. Не умеет работать». Ранее пришедшие на штабную радиостанцию для увеличения скорости работали на «вибрах» — самодельных приспособлениях, сделанных из обыкновенных полотен ножовок. Они давали возможность работать на два контакта. Соответственно увеличивалась скорость передачи. Глядя на них, стал учиться работать ка «вибре» и я. Это было небезопасно. Радист, приступивший к работе на «вибре», мог сбить руку. Несколько недель вечерних тренировок, и скорость моих передач увеличилась до 180 знаков цифрового текста в минуту. Теперь «погнать с ключа» меня уже никто не мог. За успехи в обеспечении радиосвязью я был отмечен даже в приказе командира. Но тут со мной произошел неприятный случай.
Осенью 1943 года штабным радистам приходилось не только нести служебные радиовахты, но иногда в ночное время принимать сводки Совинформбюро, для того чтобы на следующий день они появились на страницах краснофлотской газеты, местных газет и в специально выпускаемых листовках, извещавших население о положении на фронтах.
Работа несложная, но, как я понял позже, ответственная.
Диктор, видимо, зная, что запись ведется вручную, давал текст медленно. Продиктовав сообщение до конца, для проверки повторял его еще раз, чуть быстрее. Для того чтобы записывавшие могли отдохнуть, делал между передачами небольшие перерывы.
На этот раз Москиа сообщала о начале высадки английских войск в Южной Италии, выходе советских частей к Днепру и захвате плацдармов на его правом берегу.
Несколько более мелких сообщений, и диктор объявил перерыв.
«Самое время послушать хорошую музыку или песню», — подумал я и тут же, как говорили мы, стал рыскать по эфиру.
Интересной радиопередачи не нашел. Настроился на старую волну и... о ужас, — там велась передача.
Судя по голосу, ее продолжал уже другой диктор, сообщавший о том, что под Рязанью произошел мятеж румынских военнослужащих.
«Странное сообщение, — подумал я, записав его. — Рязань — наш областной центр. Откуда там быть мятежу, да еще румынскому? Ерунда какая-то...»
Взглянул на часы. По времени продолжения передачи быть еще не должно. Откуда же взялся этот диктор с его подозрительной новостью? Уж не вражеская ли это дезинформация?
Только я об этом подумал, как на той же волне услышал голос прежнего диктора, извещавшего о возоб-
новлении передач. «В Селецких лагерях под Рязанью, — начал диктовать он, — начато формирование 1-й румынской пехотной дивизии имени Тудора Владимиреску...» Я чуть не закричал «Ура!». Вот к чему приводит даже малейшее нарушение установленных в армии порядков. Ведь рыскать по эфиру в поисках песенок и музыки я не имел права.
Хоть и неохота было, пришлось о случившемся доложить командиру. Избежать соответствующего внушения не удалось. Да я к этому и не стремился. Знал, что виноват. Значит, и отвечать за содеянное должен. Так я получил еще один урок на будущее. Вот уж поистине правильно говорят: «Век живи — век учись».
- Предыдущая
- 41/71
- Следующая
