Окаянный груз - Русанов Владислав Адольфович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/79
• Следующая

Теперь настал черед пана Юржика скрипнуть зубами и побледнеть. Жилы на его шее напряглись, когда он уперся обеими руками в стол и начал вставать:

– Это – не с-слуги мои. Это – т-товарищи.

– Да я вижу, что не почтовые, – не растерялся Климаш. – Прошу прощения, панове, если обидел ненароком. Это я не со зла. – Он поклонился Ендреку и пану Бутле, который снова сел на лавку и, махнув рукой, полез за остатками горелки.

– Хотя этот виршекрут, – продолжал старший Беласець, – и на почтового не вышел-то. Ишь что удумал – девиц смущать погаными фрашками!

Ендрек хотел возмутиться, сказать, что его фрашка не поганая, а очень даже изысканная и что он с такими учителями и знатоками тонких искусств в Руттердахе общался, что каким-то затрапезным Беласцям, имеющим одно достоинство – богатый фольварк с трудолюбивыми кметями, и присниться не могут. Но вовремя сообразил, что ничего хорошего скандалом не добьется, а только усложнит и без того нелегкое положение пана Войцека, норовящего отвертеться от назойливых хлебосолов, и засунул в рот остро пахнущую чесноком пампушку.

– А что, панна Ханнуся сильно обиделась на нашего стихотворца? – с деланной заботой осведомился пан Шпара. – Так я его сам накажу. Своей властью.

– Да что ты, пан Войцек, – губы Вяслава снова растянулись в дурацкой улыбке – малый явно уродился дубинушкой, – она и не заметила. Но наказала привести к нам в маеток тебя. В гости…

– Цыц сказал! Помолчи ты! – Климаш с силой ткнул его локтем под ребра. – Не слушай его, пан Войцек. Вяслав у нас в телесную силу весь пошел. На разум и не осталось ничего. – Младший Беласець засопел, но главе рода возражать не посмел. – Мы от чистого сердца приглашаем. Не подумай дурного…

– Что ты, пан К-климаш, и думать не смею. – Меченый поклонился еще раз (который уже?), но отвечал решительно и твердо: – Нет, п-панове. Не почтите за оскорбление. Важное д-дело у меня. Выполню его, заеду в Батятичи и расспрошу люд, где тут ваш маеток. Вот тогда и заеду, с-слово чести.

Беласцы, не сговариваясь, полезли чесать затылки, сдвинув шапки на белесые брови. Видно, прикидывали, как сообщат своенравной сестренке об отказе пана. Вообще-то они не привыкли, чтоб им перечили – ни в окрестностях Батятичей, ни в прочих землях Великих Прилужан, – но против Войцека попереть если и хотелось, то что-то в глубине души не пускало. Должно быть, то чувство, которое не дает сунуть пальцы в огонь или в зубья пилы на лесопилке.

Пользуясь заминкой, сотник махнул рукой пану Бутле – наливай, мол. Юржик не заставил себя упрашивать. К чему кокетничать, когда и самому выпить хочется, а тут и командир дает дозволение? Он налил четыре чарки одним движением, с сожалением заглянул в горлышко штофа, потянул носом и, убедившись, что ни капли более не осталось, не задержалось на стенках, со вздохом отставил сосуд.

– За ваше здоровье, панове! – Пан Войцек поднял чарку.

– На здравие! – Пан Юржик встал из-за стола, держа свою чару в вытянутой руке.

Климаш дернул левым усом и нехотя протянул руку за горелкой. Вяслав, по всей видимости дожидающийся одобрения или неодобрения старшего бората, едва не опередил его, хватая чарку, как утопающий веревку.

– Э, нет, панове, – раздался вдруг скрипучий голос. Словно несмазанная ось телеги завертелась. – За здоровье князя Януша!

Ендрек, увидев округляющиеся глаза Беласцей, обернулся. Позади него стоял носатый пан с обмотанной бело-голубым шарфом головой и держал в руке… Нет, по виду это вполне походило на чарку, а вот размером было с пивную кружку, не меньше.

– Ну, панове! Что, боитесь?

Вяслав скривился, и Ендреку на какой-то миг показалось, что он грохнет чарку об пол, а то и в лоб запустит носатому забияке. Но Климаш, как более мудрый, быстро зашептал ему на ухо. Ендрек расслышал только:

– Дурень… пей… сам пан Цециль… убьет…

– Да вы никак не желаете, панове, здоровья князю Уховецкому? – Невысокий пан Цециль поднялся на цыпочки, словно желая выглядеть повыше. Опустился на пятки. Снова поднялся. – Не хотите выпить за верного слугу короля нашего, Юстына Первого? – имя его величества он произнес с нескрываемым презрением.

– Да с чего ты взял, пан? – медленно роняя слова, ответил Войцек. – Правда, не знаком я с тобой…

– Зато я тебя узнал, Меченый, – процедил сквозь зубы носатый. – Не думал, не гадал, что увижу тебя с «желтой соплей» на рукаве…

Войцек сжал губы, прищурился, но сдержал гнев:

– Я готов выпить за здоровье пана Януша.

– Что ж не выпить за хорошего человека? – встрял Юржик. – Была б горелка.

Пан Цециль крякнул, взмахнул кулаком с зажатой чарой:

– На здравие князя Януша Уховецкого! А проклятые предатели пускай сдохнут, как псы под плетнем!!! – Размашистым движением опрокинул горелку в горло. Хэкнул. Занюхал рукавом.

Войцек и Юржик, не раздумывая, последовали его примеру. Климаш и Вяслав тоже выпили. Правда, скривились сильнее, чем от вонючей буряковки.

– Эх! Чудно! – блаженно прищурился пан Цециль, и вдруг взгляд его, мутноватый и блеклый, уперся в Ендрека.

– А ты, лайдак, чего не пил?

Неожиданно сильные пальцы вцепились парню в плечо, дернули, разворачивая на лавке. Медикус едва не свалился, нелепо взмахнул руками, хватаясь за край стола. И совершенно случайно зацепил забияку по носу…

– Ах, сукин сын! – срываясь на сипение, закричал пан Цециль.

– Оставь! – напрягшимся голосом выдохнул Войцек.

Ендрек вскочил с лавки и отпрянул. Прямо в лицо ему смотрел кончик сабли, неведомо когда выхваченной носатым паном.

– При всех вас, панове, поединка прошу у этого шмардюка, – Цециль тщательно проговаривал слова, будто опасаясь, что его не поймут.

– Да не стоит… – примирительно произнес Юржик. – Чего между собутыльниками не случается.

– Сей недоносок, козлом целованный, мне не собутыльник! – упрямо тряхнул чубом забияка.

– Так он не шляхтич даже, – продолжал уговаривать Юржик.

– Саблю нацепил, значит, может за поступки отвечать, – твердо сказал Цециль, и Ендрек даже усомнился – так ли он пьян, как прикидывается? Может, это нарочно подосланный убийца? Хотя нет, не стоит чересчур заноситься. Убийца вызвал бы пана Войцека…

– П-пан Цециль, – между тем вступил в разговор Меченый. – П-послушай, пан Цециль. Я тебя не знаю, но слыхал о тебе. Не только хорошее, но хорошего б-больше. Зачем тебе убивать парнишку, который и саблю-то в руки взял ны-нынешней весной? Это мой человек. Я за него в ответе… Вызови меня. Я от поединков никогда не бегал.

Носатый задумчиво полез в затылок, задумался.

– Э-э, нет, панове, так не пойдет, – внезапно вмешался Климаш. – Не дело одному за другого отвечать…

Какие игральные кости закрутились у него в голове? Чего влез не в свое дело?

– Я ему командир, – упрямо повторил Войцек.

– Так-то оно так, но за честь свою пускай сам сражается, – не сдавался Беласець.

И тут Ендрека осенило. Да он же, Климаш то есть, попросту боится за пана Войцека. Боится, что носатый Цециль его срубит или покалечит, а Ханнуся потом братьям житья не даст. Изведет упреками. А вот за жизнь Ендрека никто никого корить не будет. Ну, может, кто из отряда погрустит чуток. Да дома всплакнут, когда узнают… Если узнают.

Несколько шляхтичей, одетых поприличнее остальных, поддержали Климаша:

– Честь есть честь. Коли саблю нацепил – соответствуй!

Меченый аж щекой с побелевшим шрамом задергал. Едва не зарычал от накатившей ярости. Обвел глазами толпу. На большинстве лиц читалось любопытство и жажда нового развлечения. Лишь хозяин шинка сморгнул жалостливо.

– Ну, так будешь драться, хлыщ? – надменно проговорил пан Цециль. – Или прямо тут тебе уши остричь?

Ендрек хотел сказать: «Руби прямо здесь. Чего куда-то ходить зазря?», но пан Юржик дернул его за рукав:

– Иди дерись!

Парень ошарашенно замотал головой, но толпа, радостно загудев, уже подхватывала его под бока и несла на двор, а после к лесу, за межу торжища. Сзади раздался удивленный голос Хватана:

• Предыдущая
• 44/79
• Следующая