Полуденная буря - Русанов Владислав Адольфович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/74
• Следующая

Девушка повиновалась. Брохан с усилием сдернул с пальца шипастый перстень и вложил ей в руку.

– Это что еще за?..

– Когда совсем туго станет, иди в Фан-Белл, к причалу, где мои «ястребы» швартуются. Найдешь Гурана Щербатого или Гуню... Как же имя-то его? А, запамятовал! Покажешь кольцо...

– Ага! А они мне камень на шею – и в воду.

– Не перебивай! Вот бабье племя! Чтоб не подумали, будто с трупа моего сняла, спросишь Щербатого, не этот ли перстенек его щербатым сделал? И прибавишь: дело в корчме было. «Два окорока» называется. А Гуне скажешь, что больше всех на свете боится он матери своей, как она клюкой его промеж лопаток охаживает. Поверят и помогут. Обскажешь им, как я помер, все речники поднимутся...

– Да погоди помирать-то. Рассветет, я тебя к селянам вытащу. Глядишь, и поживешь еще. – Вейте уже забыла, как совсем недавно собиралась пырнуть сухопарого усатого воина мечом.

– Не вытащишь. Лезь на дерево бегом.

– Зачем это?

– Вот дурочка! Не слышишь ничего? Кикимора по зарослям очерета шастает. Нас почуяла...

Девушка прислушалась. От реки и вправду доносилось негромкое горловое бульканье. Словно огромная лягушка квакнуть норовит, но боится или стесняется и пасть закрытой держит.

С кикиморой ей не совладать. Хищник быстрый, сильный. Когти – в ладонь длиной. Зубы – что шило сапожное. Ее на рогатину взять еще можно попытаться, а с мечом – гиблое дело.

– Лезь на дерево, кому говорю!

– А ты?

– А что я? Я уже мертвец. Меч мне оставишь. Утром заберешь.

– Я тебя не брошу!

– Вот дура баба! Бегом на дерево! – Не то бульканье, не то кваканье доносилось уже из-за ближних стволов. – Отец из-за меня погиб, так хоть дочку сберечь...

– Брохан, я...

– Ты отомстить хочешь, Вейте, дочь Витека Железный Кулак?

– Хочу!

– Тогда лезь! Давай ногу!

Крыло Чайки подставил сложенные «лодочкой» ладони.

– Ну? Ждать долго?

Вейте решилась. Положила меч на мокрые листья. Так, чтоб сразу калека рукоятку нашарил. Поклонилась Брохану, да не как равный равному и даже не как талун королю, а как самый бедный поселянин повелителю кланяется. Потом осторожно поставила сапожок на ладони воина.

– Давай. – Сильные руки толкнули ее вверх.

Усилие вызвало такой приступ боли, что Брохан завыл, зарычал голодным клыканом.

Кикимора забулькала в ответ уже в полный голос, но Вейте успела вцепиться непослушными пальцами в нижнюю ветку – локтей семь до земли, сама в жизни не допрыгнула бы. Подтянулась, забросила одну ногу, вторую. Уселась. Глянула вниз.

Кикимора вышла на поляну и теперь кралась к костерку. Короткое, толстое тело, паучьи лапы с перепонками между пальцами. Когти. Зубы.

– И-и-и-эх! – воскликнул Брохан, и в его голосе звучала почти что радость. – Меч в руках! Ну, Пастырь Оленей, готовь пир горой!

Хищник присел на задние лапы и зашипел, раздувая горловой мешок. Гребень жестких, бурых с прозеленью волос от загривка до темени то поднимался, то опускался.

– Ну давай, тварь! Я жду! – Брохан выставил перед собой меч.

Кикимора прыгнула.

Скрежет когтей по кольчуге.

Визг подраненного зверя.

Глухой вскрик речника.

Бульканье.

Хруст.

Удовлетворенное урчание.

Слез Вейте больше не сдерживала. Они текли горячим ручейками по щеками и капали вниз, туда, где погиб человек, которого еще утром она считала злейшим врагом.

Несмелое осеннее солнце проглядывало сквозь прорехи в серых низких облаках, словно красотка-скромница из посада. После вчерашнего дождя раскисшая земля чавкала под копытами коней. Промозглой сыростью тянуло с близкого Ауд Мора.

Разношерстная ватага осторожно продвигалась, примериваясь оставить по правую руку наглухо заросшую очеретом старицу.

Едущий впереди светлобородый веселин то и дело поглядывал на небо – не отверзнется ли, как и намедни, дно у облаков, не посыплется ли на головы холодная осенняя морось.

Бок о бок с ним вышагивал темно-гнедой скакун трейга. Трейг смотрел больше под ноги и вперед. Не напороться бы на засаду. Что дождь? Водичка небесная. А вот если стрелы из-за рощи, что примерно в четверти лиги раскинулась, полетят да конная лава в бок походной колонне, пока еще перестроиться не успели для схватки, то мало не покажется.

– Промокнуть боишься, а, Бессон? – усмехнулся трейг, повернувшись к спутнику.

– А то? – густым басом отозвался веселин. – Мне лучше мороз. Да такой, чтоб у берез стволы лопались. Или жару, когда собаки бесятся и дохнут. Только б не мокреть эту. Не люблю.

– Да ладно тебе. Поди, не глиняный – не размокнешь.

– А у коней копыта слоиться начнут, что делать будем? Нет копыта – нет коня.

– Ну, ты прямо напугал. Не весь век же коням нашим по грязи шастать? Выберемся и на сухое. Там легче будет.

– Все обещаешь, твое высо... Тьфу ты, прицепилось! Все обещаешь, Кейлин. А который день уже вдоль Отца Рек чешем? А с неба все льет и льет.

Кейлин нахмурился, оглянулся на растянувшихся в длинную череду всадников. Без малого пять десятков, сила. Это только конницы. Пешцов уже давно за сотню перевалило. Но их оставили в укромном лагере на границе ихэренского талунства и Трегетрена, назначив командиром опытного десятника из лучников – Одеяло. Не годилась пехота для задуманного принцем похода через земли Ард’э’Клуэна.

– Да какое там льет, – узкая ладонь смахнула скопившуюся капельками влагу с гривы гнедого, – всего-навсего морось. Как там Щербак говорил? Мжичка.

– Ага, тая мжичка овцу понесла... – пробормотал Бессон.

– Не понял.

– Да прибаутка у нас в Повесье ходит. Не слыхал?

– Не слыхал.

– Оно понятно. Властомир небось, когда на остроухих идти зимой сговаривались, шутками вас не баловал, – подмигнул бывший главарь лесных молодцев. – Вы ж по-благородному там развлекались.

– Ладно, трепло. Рассказывай, что за овца такая, а то бароном не сделаю.

– Добро, что не бараном, – ухмыльнулся Бессон. – Ладно, слушай. Сидят чабан с сыном на дальнем пастбище в шалаше. А с неба мелочь мокрая так и сыплет. Овцы, понятно дело, сгрудились и греются. Постреленок голову наружу высунул, а потом спрашивает: «Тятя, что оно идет такое?» Чабан в ответ: «Мжичка, сынку». А малой снова: «Тятя, тятя, а тая мжичка овцу понесла!»

И веселин захохотал, откидываясь на заднюю луку. Принц покачал головой, но усмешку не сдержал. В голос заржали, словно молодые жеребцы на летнем выгоне, ехавшие позади вожаков Некрас и Жила. За ними смех подхватили и остальные конники. Волна веселья прокатилась по колонне. Задние не знали, с чего это радуются передние, но уж больно заразительный стоял хохот.

– Тише! – поднял руку Кейлин. Приподнялся в стременах, прислушиваясь.

– Что такое? – огляделся по сторонам Бессон.

– Что ж вы разорались, как дети малые? Самый раз на засаду напороться! Слышишь, шум...

Веселин навострил уши:

– Никак воронье? Добрались.

– Думаешь?

– Пусть конь думает, у него голова большая. Ясное дело, добрались. Токмо опоздали, сдается.

– Гуляйка! – отрывисто бросил принц через плечо.

– Здесь! – Лупоглазый веселин, совсем еще мальчишка, осадил коня рядом с Кейлином.

– Дуй вперед. Поглядишь, что да как.

Гуляйка, сжав шенкелями бока буланого, вылетел, будто камень из пращи. Только комья грязи от копыт.

– Не, ну как в седле сидит! – прищелкнул языком Бессон.

Кейлин не ответил. Что толку зря нахваливать записного отрядного разведчика. Парень и правда с конем ровно сросся. Никому, случись скачка какая, не уступит. За то и уважали Гуляйку и обязанностью почетной наградили – впереди колонны разведку нести. Смотреть и докладывать. Даже если на засаду напорется, в восьми случаях из десяти уйдет. Он не только умел коня быстро гнать, но и вокруг седла скакал – не враз и из самострела выцелишь. И буланый под стать хозяину подобрался. Мало того, что резвый, так и умный жеребец – на ходу петляя, мог запросто от стрел уворачиваться. Другой раз подумаешь, а не человеческий ли разум под густой челкой схоронился.

• Предыдущая
• 52/74
• Следующая