Пьеса для обреченных - Русанова Вера - Страница 25
- Предыдущая
- 25/81
- Следующая
— Все, бежим! — выдохнула Наталья, двумя пальцами держа пакет со страшным грузом. Мы выскочили из квартиры, заперли дверь и, перемахивая через две ступеньки, полетели по лестнице.
Как стремительно неслись мы по темным Люберецким закоулкам, как больно и тяжело билась о мое бедро спортивная сумка с вещами! Наконец у ржавых помойных баков Каюмова остановилась и, содрогнувшись от приступа отвращения, зашвырнула отрубленную руку в гору мусора.
— Вот так! — с философским видом заметила она, когда мы, перебежав улицу, уже поднимались по насыпи к шоссе. — Так и растащим нашего разлюбезного Вадима Петровича по всем помойкам города Москвы: тапки в центре, руки в пригороде…
— Заткнись, а! — с чувством попросила я. — Я просто сейчас тебя убью, если ты не замолчишь!
Вряд ли Наталья обиделась или испугалась, но замолчала надолго. Первую фразу она произнесла, только поймав темную «девятку»:
— До Курского вокзала подбросите?
— Садитесь. — Отнюдь не людоедского вида парень открыл заднюю дверцу.
— Нет! — немедленно возразила Каюмова. — Мы передумали!
Тот перевел озадаченный взгляд с нее на меня и резко снялся с тормозов.
Второй автомобилевладелец оказался менее сдержанным и выразительно покрутил пальцем у виска. Зато третий удостоился чести везти нас в Шереметьево — естественно, за соответствующий гонорар.
Запихав сумки в багажник и удобно устроившись на заднем сиденье «тойоты», мы наконец немного расслабились. Правда, это было уже совсем не то расслабление, что пару часов назад в моей люберецкой квартире. Тогда будущее казалось безоблачным и, самое главное, до него было, что называется, рукой подать. Теперь же воспоминание о мертвой руке — отрубленной и обезображенной, сжимало наши сердца холодной, ноющей тревогой.
Справа и слева проносились рекламные щиты и фонарные столбы с россыпью разноцветных электрических лампочек, а я ждала чего угодно: от мгновенной автоматной очереди до медленно материализующегося из воздуха призрака Человека в сером. Кстати, появление призрака было более вероятным и логичным. Если бы нас (или меня?) хотели убить, то вместо синюшной руки наверняка подложили бы в постель взрывное устройства среднего радиуса действия.
Дядечка за рулем пытался нас веселить, то и дело крутя ручку приемника и пытаясь найти на радиоволнах что-нибудь интересное. Пассажирки, несмотря на все его старания, являли собой образец угрюмости и сумрачности. Пела «Академия», жизнерадостный Фоменко шутил с переменным успехом. Мы же сидели, вжавшись в спинку сиденья, и, вероятно, обе мечтали о том моменте, когда сможем вздохнуть полной грудью. Я даже шепнула об этом на ухо Каюмовой, после чего она немедленно бросила на меня критический взгляд и заверила, что лично я сделать этого не смогу никогда. Шутка прозвучала вяловато и кисловато. Опять надолго повисло молчание.
Перед въездом на платную стоянку Шереметьева водитель «тойоты» сердечно поблагодарил нас за приятную компанию и недвусмысленно протянул раскрытую ладонь. Наталья расплатилась, вполголоса пообещав, что в Новосибирске объест меня ровно на эту сумму. Мы вышли из машины и снова оказались на сыром осеннем ветру. Аэропорт сиял желто-красными огнями, у стеклянных дверей слонялись хищные таксисты.
— Зал прилета, зал улета, — проговорила Каюмова, перекладывая пакет из одной руки в другую. — Звучит как-то несерьезно. Особенно зал улета… Хотя у нас вообще странные вывески делают. В поликлинике никогда не обращала внимания, что на дверях лаборатории пишут? «Забор крови»! Весело, да? Сразу представляешь себе такую окровавленную изгородь а-ля «Байки из склепа».
Лучше бы она привела какой-нибудь комедийный пример! Впрочем, мне сейчас было вообще не до примеров. Подхватив свою сумку и поминутно озираясь по сторонам, я начала целеустремленно продвигаться к зданию аэропорта.
Как ни странно, по дороге на нас никто не напал и не попытался остановить. Вполне благополучно мы вошли в огромный, заполненный народом павильон и остановились возле ближайшего коммерческого киоска. Все сидячие места были заняты. Почтеннейшая публика читала, дремала, ужинала, устроившись в жестких аэропортовских креслах. Какой-то малыш бродил между рядами с пушистой игрушечной пандой и церемонно знакомил с ней всех пассажиров подряд.
Я никогда не представляла, что до такой степени люблю людей! Особенно собранных в хорошо освещенном помещении и волей-неволей становящихся свидетелями всего, что со мной происходит. Вряд ли при таком столпотворении кто-нибудь рискнул бы отвернуть нам с Каюмовой головы.
Все так же, без приключений, мы подошли к кассе, отдали в окошечко паспорта и деньги, взяли билеты.
— Ты знаешь, мне кажется, это на самом деле все! — немного удивленно проговорила Наталья, рассматривая синюю книжицу с белым силуэтом самолета на первой странице. — Через час регистрация, через два с половиной — мы уже в небе, а утром — в Сибири!
— Дожить еще надо до Сибири-то, — с некоторой долей мудрого пессимизма заметила я.
— Теперь уж доживем. Билеты на руках! — Она беззаботно махнула рукой и тут же плавно перешла на сугубо жизненные проблемы. — Пойдем, кстати, в туалет сходим, а то потом поздно будет…
Фраза прозвучала достаточно двусмысленно, однако охоты шутить у меня все еще не было. Как, впрочем, и желания хоть на пять минут оставаться одной, пусть даже в людном, шумном зале аэропорта.
— Пойдем сходим, — согласилась я. И мы бодренько пошагали к двери с заветной буквой "Ж", находящейся сразу за стойкой упаковки багажа.
Туалет, естественно, оказался платным. Толстая дежурная при входе, внимательно изучающая «СПИД-инфо», равнодушно приняла наши гроши и снова погрузилась в чтение. Каюмова на ходу пробурчала что-то о «ненавязчивом сервисе» и юркнула в первую же свободную кабинку. Я последовала ее примеру.
Минут через пять мы встретились у зеркала, вымыли руки и подбадривающе улыбнулись отражениям друг друга. Выглядели — что я, что Наталья — не так чтобы очень, но утешала мысль, что от возможности спокойно отоспаться и, ни о чем не беспокоясь, полежать на диване с косметической маской на лице нас отделяли всего-то несколько часов лету!
— Ой, Женька, — проговорила Каюмова, выходя из туалета и на ходу заправляя выбившуюся прядь волос за ухо, — какая мне сейчас грандиозная идея в голову пришла! Что, если вашему главрежу предложить одну гениальную пьесу на двух актрис — ну, разумеется, на нас с тобой? Суть там в следующем… Перейти к изложению сюжета она не успела.
— Женщина в фиолетовой куртке! — раздался за спиной требовательный и строгий голос дежурной. — Вас Женя зовут?
— Да. — Я тревожно обернулась. — А в чем дело?
— Ваш приятель просил передать вам сверток, сказал, что вы забыли, когда вещи собирали. И еще сказал, что будет ждать вас у стойки регистрации.
— Какой приятель? Вы, наверное, что-то путаете?
— Вас зовут Женя? — Дежурная начинала заметно нервничать.
Пришлось повторно сознаться, что да. Женя — это я.
— Ну, значит, забирайте ваши вещи. Иначе я все это вон в туалет выкину!
«Иначе» она произносила с ударением на первом слоге и в гневе выглядела очень убедительной. Я еще немного помялась на месте и сделала шаг к столику с тарелочкой для мелочи и рулоном туалетной бумаги.
— Эй, может, не надо? — обеспокоенно пробормотала сзади Наталья.
Но плотный сверток, замотанный в полиэтилен, уже перекочевал из полных рук дежурной в мои почему-то вмиг вспотевшие от волнения ладони. Весу в нем было граммов триста не больше, судя по форме — внутри какая-то книжка или коробка.
Отойдя к стене и поставив сумку на пол, я надорвала зубами голубую бумажную ленточку, торопливо развернула упаковочную бумагу и часто-часто заморгала от неожиданности.
С красочной двойной открытки из тех, что в великом множестве продаются в переходах метро, на меня умильно смотрел грустный песик с поникшими ушами.
Бантик на шее у песика был розовый, а порода — неопределенная. Фабричная тисненая надпись внизу открытки гласила: «Не уезжай! Я буду без тебя скучать!»
- Предыдущая
- 25/81
- Следующая
