Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские - Русанов-Ливенцов Михаил - Страница 17

• Предыдущая
• 17/62
• Следующая

— В этом что-то есть, — ответил наконец гоблин.

— Чепуха. — Лад потер щетину на скулах. — Не берут меня заговоры. Это всем известно.

— А нас берут... Может, опоили нас чем-то?

— А как же я?

— А тебя по голове огрели чуркой деревянной. Слышал я, будто бывает так — стукнут человека по голове, и не помнит он потом ничего.

— Бывает, — подтвердил Донд. — У нас в каждом сериале нечто подобное происходит. В жизни не так часто, но бывает.

Доели, допили, на прощание руки друг другу крепко пожали. Наковальня поспешил к кузням своим. Разумом был он с товарищами, а душой и сердцем уже у горна пылающего стоял, искрами яркими любовался.

Донд отправился в ЗАО. Обещал по каким-то каналам разузнать что-нибудь.

— Пойду и я на заимку, — гоблин почесал шею. — Если правду говорят, то за полтора года там многое изменилось.

— Мухоморов больше наросло, — съехидничал Лад.

— Понимаю я тревогу твою, — не обиделся Сэр Тумак. — Да только бежать от проблем некуда. Дома мы.

— Мудрено ты говоришь, непонятно.

— А ты не думай об этом. Ступай домой. Может, жена твоя и разрешит вопросы какие... Да, чуть было не забыл. От Сичкаря весточку на празднике я получил... Не делай такие глаза. У нечисти есть свои методы связи, и нет тут ничего удивительного. Нетопырь прилетел да шепнул мне на ушко, мол, желает его Партайгеночество видеть Лада.

— Только этого мне не хватало! Не пойду к нему.

— Сходи. Не сейчас. Завтра вечером на заимку загляни, Сичкарь многое знает, может, подсобит нам. Только никому не говори об этом. Не хватало, чтобы посадские от тебя отвернулись за связи с нечистью. Богатство не спасет от злых языков.

— А ты как же? Не помню я, чтобы нечисть в Посаде приветствовали. Свои-то примут тебя?

— Об этом не беспокойся. Как-нибудь выкручусь. А на заимку завтра вечером обязательно загляни.

Лад простился с гоблином и пошел к Седобороду.

Если и прошло полтора года, то здесь, возле избы старика, ничего не изменилось. Те же потертые ступеньки, то же крыльцо темного дерева. Дуб, росший близ избы, не стал больше, хотя куда ему, и так огромный, развесистый...

Седобород был занят. Что-то кипело в котле, булькало, лучины тускло тлели и по избе метались странные тени. Стоя над котлом, Седобород читал книгу вполголоса. На Лада он внимания не обратил. Через минуту бросил в котел травы пахучей, вспыхнуло планам яркое и затянуло избу дымом синим, едким. Лад поперхнулся и бросился вон из избы.

— Дом твой в трех улицах отсюда, возле квартала купцов итайских. Ты его не спутаешь, — донеслось ему вслед.

Понял, значит, зачем приходил, подумал Лад и уверенно направился по указанному адресу.

Дом и вправду с другими спутать невозможно было.

Дома купцов итайских, похожие на причудливые дворцы резные, походили один на другой как близнецы. Лишь дом Комер-сана, стоявший в полверсте отсюда, разительно отличался размахом своим и архитектурой. (Итайцы соблюдали свои обычаи и традиции, и иногда осуждали незлобно Комер-сана за его космополитичность. Термин этот Лад слышал не раз, не понимал его и сперва плевался изрядно, но после перестал видеть в нем нечто обидное и нечистое.)

Свой дом он узнал сразу. Настоящий дом посадский, он уступал итайским дворцам по высоте, зато срублен был добротно. Меж бревен мох сухой лежал, крышу конек резной венчал, на окнах наличники яркие, крыльцо высокое, ступеньки ладные. Вокруг дома тын стоял в рост человека, вдоль него росли цветы странные. Толкнул Лад калитку, звякнул колокольчик медный, и тут же выбежала ему навстречу из дома прислуга многочисленная. Удивился Лад. Все впояс кланялись ему, улыбались. Старуха одна взяла его под руку и повела в дом, нараспев причитая:

— Заждалась тебя, хозяин добрый, хозяюшка. Уж сколько слез лила, тебя дожидаючись, сколь волос на себе рвала, когда вестей от тебя не было. А сейчас расцвела она как куст розы майской, вся светлая, радостная. Да и как ей в радости-то не быть, когда муж любимый, единственный, из похода дальнего вернулся! Уж истосковалась она по ласке мужа, по любви человечьей...

От нытья такого ком в горле у Лада застрял, так жалобно она выла. И он чувствовал себя почему-то виноватым...

В горнице чистой оставила его старуха, нырнула в дверь и исчезла. Лад снял сапоги грязные, огляделся. В углу стоял бочонок воды колодезной. Окунул он голову в воду, стряхнул капли холодные с горячего лба и вошел в гостиную. И тут же окаменел от увиденного.

Если снаружи дом был как дом, то внутри всё было не как у людей простых. Ярко было в комнате, но откуда свет — непонятно. Одна стена ковром завешена ярким, на полу вдоль нее цветы странные росли в горшках маленьких. Исходил от них аромат дурманящий. Вдоль другой стены тянулись полки с утварью разной — были там и стеклянные трубочки полые, с одного конца запаянные глухо, в подставках странных. И пузатые бутылочки, наполненные жидкостями всех цветов радуги. Книжки древние в переплетах из кожи кабаньей, букеты трав сушеных. А в углу стоял на треножнике чан медный. Под ним угли тлели. С потолка тоже всякая невидаль свисала — спиральные трубки медные, которые используют при перегонке браги, чучела животных и птиц, ленточки тканей разных с надписями на непонятных языках.

Качнулся пол под ногами Лада. «Как у Седоборода в доме», — мелькнуло у него в голове, и он присловился к двери закрытой, чтоб не упасть. В дальнем углу за столом восседала она... жена его, Гадина! На ведьме, что ли, женился?! Тут девица приметила его.

— Ну всё, надеюсь, вы поняли?.. Да, проценты должны быть высокими, иначе зачем мне это всё нужно... Ладно, как только будет готов отчет, позвоните. — Она бросила на стол небрежно предмет, что держала до этого возле головы, — плоскую дощечку, как показалось Ладу, черного цвета, и вышла из-за стола к нему навстречу. Ростом была Гадина по плечо Ладу. Стройная, в плечах чуть худая. Лицо вытянуто в овал, губки пухлые, носик вострый, брови дугой, глаза как миндалины... «Миндалины?! Откуда знаю слово такое?!»... Волосы темные в хвост длинный убраны. Именно в хвост, а не в косу. Одета была в итайский халат шелковый с цветочками, на руках браслеты золотые, в ушах серьги ажурные, серебряные с камешками зелеными.

— А-а, явился, — голос ее мелодичный напугал Лада до смерти. — В Посаде с самого утра, а к жене лишь на ночь глядя пожаловал! Я же волосы твои седые повыдергиваю, морду твою свинскую ноготками исцарапаю!.. Где же это видано, чтобы муж из похода дальнего вернувшись, домой не спешил жену обнять, приласкать?! Я здесь в тревоге маюсь, дела за него решать пытаюсь, а он шляется где-то и в ус не дует! — В гостиную заглянула чья-то рожа рыжая, но, заметив гневный взгляд хозяйки, тут же исчезла. — Отвечай, идол, где денек шастал?

Она быстро подошла к нему близко, подняла голову и взглянула в глаза. Красивая, понял Лад и улыбнулся.

— Ты чему улыбаешься, рожа твоя идиотская? Ну-ка, ну-ка, конечно... Так я и знала! Ай, люди добрые, — заголосила она, — посмотрите на него, окаянного, он же пьян! С дружками своими бражничал?.. Ну, я гоблину вонючему всю шерсть повыщипаю! А Наковальне такой разнос устрою, сам в печь прыгнет... Нет, ты чему лыбишься, пропойца несчастный? Неужели тебе жены своей не жалко? — всхлипнула она вдруг и прижалась к его груди. — Маюсь я тут без тебя, без слов твоих ласковых... — Она оттолкнула его резко. — Значит так, спать сегодня будешь в сарае, на сене свежем. В спальню я тебя, алкаша, не пущу. А завтра с утра, когда трезв будешь и в уме, мы поговорим. Всё, можешь идти.

У Лада на сердце отлегло. Боялся он оказаться с ней в спальне один на один. Кто знает, что у ведьмы на уме. Заговоры его, конечно, не берут, а вот удавка на шее может оказаться вполне эффективной.

— Ну, чего встал как вкопанный? Иди.

— Я... это... узнать хотел, — промямлил Лад чужим голосом.

— Чего? — брови Гадины изящно выгнулись.

— Ты... Гадина? — Более глупого вопроса трудно было найти. Но ведь что-то спросить было необходимо! — Понимаешь, я вижу тебя... впервые!

• Предыдущая
• 17/62
• Следующая