Белый легион: Террор не пройдёт! - Рясной Илья - Страница 1

• 1/78
• Следующая

Вечер иссякал, плавно перетекая в ночь.

Ночь Белидзе любил. Именно в это время суток ему работалось лучше всего. Именно тьма приносила самые светлые мысли. Именно из неверного света звёзд и призрачного сияния луны ткались самые смелые идеи. Именно во тьму воспарял свободный дух, вырываясь из тюрьмы двухкомнатной квартиры.

Белидзе сковывала его квартира. Стандартная «двушка» располагалась на седьмом этаже девятиэтажного доме в Строгине. Комнаты тесные, как лифт, кухня пять метров — для приличного сортира и то маловато. Она так и не стала домом-крепостью. Её хлипкие стены не выдерживали натиска окружающего мира. Они пропускали вражеские атаки — грохот музыкального центра этажом выше, назойливый визг противоугонки — казалось, сирена звучит не на стоянке внизу, а прямо на кухне. Белидзе любил тишину, а его добивали звуками. И ещё тисками давила убогость обстановки.

Кому нужны сегодня доктора наук? В своё время нечего, видимо, было маяться дурью, заканчивать с золотой медалью школу и с красным дипломом институт. Вот отсидел бы, как многие его друзья по спорту, лет пять на зоне. Вышел бы уважаемым человеком. Глядишь, сегодня имел бы дом на Рублёвке, а не жалкую тюремную камеру в картонной девятиэтажной коробке.

Но тогда не было бы и сладости творческого поиска. Не было бы счастья, когда хочется крикнуть — ай да я, ай да сукин сын! Ничего не было бы, что по-настоящему дорого ему.

Приятно в мечтах перекраивать свою судьбу! Только пустое это занятие. Судьба — это печать. Ею тебя прижали к полётному листу, и в сторону ты уже уклониться не можешь.

Белидзе вздохнул. Ничего, скоро все изменится. Все просчитано. Первое, что он сделает, когда деньги потекут рекой, — обустроит свой дом, свою крепость… А деньги рекой потекут. Обязательно потекут. Бурным таким горным потоком… Иначе быть не может.

Мрак, сковывающий тесную комнату, пытался развеять свет монитора. По экрану ползли графики. Для непосвящённого — бред. Для знающего — высокая гармония, музыка сфер. Которая дорогого стоит.

— Милая моя деточка-а-а. Ты моя конфеточка-а-а, — голос известного бешеной раскруткой и вопиющей бездарностью певца лился из динамиков у соседей снизу.

Это была последняя песня. Динамики замолкли. Воцарилась долгожданная тишина. На улице, наконец, утвердилась ночь, погасив звуки и суету.

Лучшее время для работы. Полумрак. Запах табака. Полная пепельница у монитора. Белидзе с семнадцати лет курил как проклятый. Особенно вечерами, когда работа шла. Он взял сигарету, которую позаимствовал четверть часа назад внизу у случайного прохожего, которого нёс куда-то черт в этот поздний час. Сигареты имели обыкновение кончаться некстати. Приходилось их стрелять около подъезда. На сей раз его добычей стали две бумажные «торпеды» «Парламента» — неплохие, дорогие сигареты…

Белидзе глубоко затянулся… Ещё раз… Сигареты были на редкость приятные. Или, может, в этот ночной час просто казалось, что они гораздо лучше всех тех сигарет, которые он пробовал раньше. Только привкус какой-то странный. Приятный, но странный… Очень приятный…

Белидзе откинулся, расслабляясь, на спинку вертящегося стула. Провёл пальцами по лицу.

В окно падал свет луны. Дым сигарет туманил голову. Становилось хорошо. Захотелось затянуться ещё глубже. Ещё и ещё.

Белидзе замер, задумчиво уставившись в монитор. Скачущие графики вдруг показались ему не такими и важными, как минуту назад. Грудь стиснуло внезапно навалившееся томление.

— Что за черт, — прошептал он, удивляясь происходящему.

Потом начали путаться мысли. Они будто приобрели самостоятельность. И устремились куда-то по лунному лучу, чтобы развеяться дорогой в прах…

Отстраненно подумалось — что-то не в порядке в окружающем его мире. Что-то нарушилось… Но тут же он осознал, что как раз сейчас все в порядке. И сделал ещё одну затяжку…

Теснота собственного тела, квартиры, города куда-то уходила. Освобождался дух, распространялся волнами по Вселенной. И появилась пьянящая лёгкая тоска. Сознание ещё управляло телом, но это уже было как-то второстепенно. Совершенно неважно…

В квартире что-то изменилось. Он с трудом повернул деревенеющую шею. То, что он увидел, раньше, для прежнего Белидзе, показалось бы важным; Для нового — ничуть. Он отстраненно смотрел на освещённую слабым светом монитора серую мужскую фигуру и понимал, что её не должно быть здесь. Очертания были знакомые. Где он её видел?

Серый человек мягко, как кошка, вошёл в комнату и аккуратно уселся на пискнувший тонко, как крыса, стул напротив. Положил дружески руку на плечо хозяина квартиры.

— Кто ты? — выдавил Белидзе.

— Я твой друг, — последовал ответ.

И учёный не находил никаких оснований не доверять этому утверждению. Где же он видел незнакомца и слышал этот голос? А, все правильно. Это тот добрый человек. Он угостил его полчаса назад сигаретой…

Где-то в глубине души у Белидзе ещё теплились остатки здравомыслия. Он понимал, что так не должно быть и что виной всему та проклятая сигарета. Но пучина уже затянула его сознание, и выбраться на поверхность было невозможно.

— Твои руки тяжелеют. Твои веки тяжелеют, — журчал голос.

Белидзе удивился, откуда серый человек может столько знать о его чувствах…

Свет ополовиненной луны затоплял все вокруг. Предметы теряли свои очертания. Теряли свой внутренний смысл.

— Ты переутомился, — голос серого человека обволакивал, как болотный туман. — Ты переутомился. У тебя был тяжёлый день. Жизнь тяжела. Она тяготит тебя.

— Нет, — вдруг что-то восстало в Белидзе. Ему захотелось убедить незнакомца, что жизнь вовсе не так плоха. Но он понимал, что не докажет ничего. И жизнь действительно тяжела…

— Ты хочешь написать друзьям, — продолжал обволакивать голос, такой же серый, без оттенков, как и его хозяин. — Пиши… Это важно. «Я устал от всего. Не вините меня».

— Я устал от всего, — послушно повторил учёный и перевёл взгляд на стол. Перед ним уже лежала бумага и любимая авторучка — «Паркер» с полуоткрытым золотым пером. Эта вещь осталась от старых, коммунистических времён. Тогда она стоила бешеные деньги — тридцать рублей…

Перо привычно зашуршало по бумаге. В одном месте зацепило её, и на лист вороной села клякса… Непорядок… Белидзе обеспокоенно заёрзал, но голос серого человека успокоил его:

— Все в порядке. Ты устал. Ты хочешь дописать письмо. Пиши…

Письмо дописано. Белый лист лёг на клавиатуру компьютера, покрыв её, как первый снег покрывает землю. Гость извлёк из кармана таблетки. Вытряхнул себе на ладонь. Они были красные, как капли крови.

— На. Это поможет. Это успокоит. Это сделает жизнь лучше.

Белидзе верил ему. И глотал таблетки, запивая прямо из бутылки «боржоми».

— Прощай! — сказал серый человек и ушёл.

Лунный свет все глубже засасывал, как зыбучий песок. И у Белидзе не было сил сопротивляться. Ему хорошо. Как было обещано, ему очень хорошо.

— Я устал. Не вините меня, — прошептал он…

— Он что, сильно голодный по жизни? — ухмыльнулся невысокий, широкий в плечах, жилистый, с железными руками Атаман.

— С чего ты так решил? — поинтересовался Ратоборец — двухметровый русский медведь с лицом, впрочем, вполне одухотворённым.

— Уже третью встречу назначает в забегаловке.

— Они все голодные. И с голодухи опасны, как пираньи.

— Сегодня пиранья считает, что урвала кусок мяса.

Изображение на жидкокристаллическом мониторе было относительно чёткое. В просторном, без окон, салоне микроавтобуса «Форд» температура двадцать градусов. Климат-контроль работает отлично. А также безукоризненно работает вся сложная аппаратура — сканеры, радиостанция с защищёнными каналами связи, два тактических компьютера, позволявшие осуществлять руководство экипажами и оперативно получать информацию.

• 1/78
• Следующая