Тарантул (илл. Н. Кочергина) - Матвеев Герман Иванович - Страница 58
- Предыдущая
- 58/114
- Следующая
Миша, не раздеваясь, прилег и незаметно уснул, а когда очнулся, над ним стоял Николай Васильевич.
— Миша, я все уладил. Директор у них педагог умный… Вот здесь остатки рыбы. Завтра утром придется мне проводить Пашку в училище, а то, пожалуй, в последний момент от испуга убежит. Его условно простят, и он должен учебой доказать, что исправился.
Николай Васильевич подсел к Мише и некоторое время задумчиво молчал. Потом медленно сказал:
— Так вот, Миша, часто и начинается. Хороший мальчишка, доверчивый. А запутался в паутине у мерзавца — и пропал. Выпивки, карты… Начал с маленького, а пришел к воровству…
— И кончил бы тюрьмой, — добавил Миша.
— По-разному бывает. Тюрьма не всякого исправит. Тюрьма — место тяжелое. Слабого еще больше поломает.
Ласковый и серьезный тон разговора Николая Васильевича с Мишей, как со взрослым, взволновал мальчика. Действительно, такие истории, как с Пашкой, обычно начинаются с пустяков. От озорства. Потом — хулиганство… воровство… И сломалась жизнь.
— Будь, Миша, всегда внимательным и строгим к себе и к таким, как Пашка… Брюнеты знают, кого можно использовать…
— Таких, как Брюнет, мало, — убежденно сказал Миша.
— Таких верно мало, — подтвердил Николай Васильевич. — А слабых душой, как Пашка, встретишь не раз.
— Трудно жить, Николай Васильевич, — сказал Миша, вспомнив фразу Сысоева.
— Вот и запутываются.
— Нет, Миша! — твердо сказал Николай Васильевич. — Как раз в трудностях и вырастает настоящий человек! Главное в человеке — твердость и честность. И труд! Труд, Миша, самая великая сила, которая делает человека человеком… Лодыри никогда не бывают настоящими людьми… А паразиты — всегда подонки.
Серьезная, задушевная беседа продолжалась за полночь. И когда Николай Васильевич ушел, Миша еще долго не мог заснуть, вдумываясь в простые и умные слова старшего механика.
20. У Горского
Миша встретил Буракова на верхней палубе. Они ушли на нос судна. Миша рассказал о поручении Брюнета.
— Так мы и думали. Покажи противогаз.
Разведчик осветил фонариком противогаз, достал его из сумки и, убедившись, что нижнее отверстие закрыто картонным кружком, засунул противогаз обратно в сумку.
— Все в порядке, Миша. Значит, ты хорошо действовал, если они тебе доверяют. Теперь начинается самое главное. Нужно быть особенно осторожным и внимательным. Сходишь завтра к Горскому…
— Это к тому Горскому? — спросил мальчик.
— Да, да, к тому. Он тебе даст поручение. Соглашайся. Ты встретишься с Нюсей в десять около Витебского вокзала у трамвайной остановки? А там недалеко и он живет. Ну, а мы с тобой увидимся…
Расспросив некоторые подробности, Бураков пожал мальчику руку, пожелал спокойной ночи и ушел.
Взволнованный поручением, Миша даже забыл сказать о письме отца. Спать не хотелось. На столике стояла чернильница. Она навела на мысль написать еще одно письмо. «Если то не дойдет, это получит». Он поднялся к Николаю Васильевичу и постучался.
— Можно! Ага, Миша! Ну, как дела?
Николай Васильевич старательно смывал с рук следы жирной смазки. Вид у него был усталый, но чувствовалось, что он был чем-то очень доволен.
— Все в порядке, Николай Васильевич.
— Молодец! На «Волхове» работали хорошо. Когда выполнишь поручение брата, засажу тебя за учебу.
— Есть. А я письмо от отца получил, Николай Васильевич.
— Неужели? Очень рад за тебя. Поздравляю. Где он?
— Он сейчас на фронт собирается. Ранен был, — гордо сказал Миша, — Я к вам попросить бумаги листочек и конверт. У меня дома есть, только я забыл.
— Пожалуйста, дружок. Чего другого нет, а этого добра у меня запас.
— Спасибо.
При свете коптилки, поджав под себя ноги, сидел Миша в своем кубрике над письмом, временами отрываясь и прислушиваясь к далекой стрельбе.
«Здравствуй, папа!
Я получил твое письмо и так обрадовался, что и сказать не могу. Написал ответ, а если он потеряется, то это письмо второе. Я писал, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама умерла от бомбы…»
Дальше Миша почти точно переписал содержание первого письма, но в конце не утерпел и приписал:
«Пишу я тебе из своей каюты на большом судне, где я обязательно буду плавать механиком. А в порту стреляют наши зенитки по немецким самолетам. Не думай, папа, что я ничего не делаю для войны. Сколько могу, я помогаю. Осенью 1941 года мы ловили с ребятами немецких ракетчиков, а теперь диверсантов. Не думай, что враги есть только на фронте. Эти гады пролезают везде, а есть такие, что немцам продались и вредят нам. Не сомневайся, папа, всех предателей переловим. Голод у нас кончился. Теперь ты за нас не беспокойся.
Остаюсь твой сын Михаил Алексеев».
Мальчик перечитал письмо, сложил и запечатал в конверт. Написав адрес, он спрятал письмо в боковой карман пальто, чтобы завтра утром опустить в почтовый ящик.
Как и предсказал барометр, ночью начал моросить мелкий дождик. Утро было пасмурное.
Точно к десяти часам Миша приехал к Витебскому вокзалу и издали увидел Нюсю. «Намалевана картина… Не чернилом, не пером, — из лоханки помелом…» — с неприязнью вспомнил он детскую песенку.
— Здравствуйте, Миша, — сказала Нюся и неожиданно взяла его под руку. — Идемте скорей, а то этот дождик моросит так противно…
Миша смутился и в первые минуты не знал, что говорить. Первый раз в жизни ему пришлось идти под руку с девушкой. Он исподлобья поглядывал на встречных пешеходов, опасаясь увидеть насмешливую улыбку, но почему-то никто не обращал на него внимания. «Увидел бы меня Сысоев с ней… Вот смеху-то было бы! С одного бока противогаз, с другого — это чучело…»
— Если бы вы следили за собой, Миша, одевались бы красивей, как Жора, по вас бы многие девочки вздыхали… Вам надо обязательно в парикмахерскую сходить…
С последним замечанием Миша согласился. Он давно не стригся, а парикмахерских открылось уже много.
Нюся продолжала болтать какие-то глупости, забавляясь смущением своего кавалера. Случайно она заметила торчавший из кармана его пальто край конверта. «Письмо… наверно, от девочки», — решила она, так как ни о чем другом думать не могла. Как опытная воровка, она свободной рукой незаметно вытащила письмо а спрятала его за борт своего пальто.
Вскоре они свернули в переулок и остановились у подъезда большого дома.
— Здесь. Я провожу вас до квартиры, — сказала Нюся.
Они поднялись во второй этаж. Нюся постучала в дверь, как показалось Мише, условным стуком. За дверью послышался мужской голос.
— Кто там?
— Виктор Георгиевич, это я — Нюся.
Дверь открылась.
— Ну, проходите!
Преодолевая волнение, Миша старался запомнить голос этого тайного врага, этого человека с прямым носом и сжатыми губами, черты которого так внимательно изучал по фотографии.
— Входите, входите проворнее!
Миша с Нюсей вошли. Дверь тяжело захлопнулась, щелкнув замком.
— Виктор Георгиевич, это Миша Алексеев, Жора просил проводить его к вам.
Горский пристально посмотрел на юношу и холодно сказал:
— Знаю.
Миша спокойно снял противогаз и протянул Горскому.
— Зачем? Оставь у себя.
— Я вам больше не нужна, Виктор Георгиевич?
— Нет.
— Тогда я пойду… До свиданья.
Нюся ушла, и Миша облегченно вздохнул. «Наконец-то отвязалась». Присутствие этой вертлявой, нахальной девчонки связывало его. «Какая-то она противная, навязчивая…»
— Проходи в комнату… Садись! — сказал Горский.
Он остановился против мальчика, засунул руки в карманы и, покачиваясь на длинных ногах, начал говорить, раздельно каждое слово, словно вбивал в голову гвозди.
— Запомни раз навсегда. Малейшее неповиновение — смерть. Проболтаешься — смерть. Измена — страшная смерть всем родным. Помни — нас много. Мы — везде. От нас не скроешься. — Стало немного жутко от этого предисловия. — Точное выполнение приказа — награда, — продолжал Горский. — Послушание — награда. Скоро кончится война, и награда двойная. Запомнил?
- Предыдущая
- 58/114
- Следующая
