Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав - Страница 61

На шестой неделе нас бомбили ежедневно, иногда и не по разу за день. Мы так устали, что почти что ждали налетов – можно было полежать. Начались муссонные дожди, хотелось домой. К этому времени малярия мучила почти всех в батальоне, кого больше, кого меньше, и многих товарищей солдат пришлось оставить позади. Теперь мы теряли людей ежедневно – из-за малярии, дизентерии, вражеских бомб и ран. Двое бойцов умерли от змеиных укусов. Тигры пожирали покойников. Мы не могли заснуть, потому что глаза распухали от укусов москитов. По ночам слышно было, как плачут товарищи солдаты.

Пунктов питания больше не было. Мы ели дикие плоды, орехи и ягоды, даже корешки. Иногда командиры разрешали нам добыть рыбы с помощью гранат. Разводить костры было запрещено, поэтому рыбу мы ели сырой.

Теперь уже продукты доставлялись нам в малых количествах бойцами Фронта из деревень, подобных Хоабини. Без этих продуктов, которые вырастил народ, а женщины и дети перенесли на спине через вражеские позиции, мы с товарищами помирали бы от голода.

Сотни хлипких бамбуковых мостиков, переброшенных через сотни вонючих ручьев, начали сливаться в один долгий черно-зеленый сон. Ничто уже не оживляло монотонности джунглей, кроме могильных холмиков и скелетов у тропы. Шли мы только по ночам. Днем мы спали глубоко под землей в прохладных сырых тоннелях и слышали непрерывный гул от бомб, пушек и летающих боевых машин.

На седьмой неделе мы пробирались впеед по болотам, кашляя от пневмонии, разбитые горячкой. Спотыкаясь, мы пробирались сквозь грязный серый туман, ноги были черны от пиявок, грязь присасывалась к распухшим ногам, усеянным волдырями. На болоте мы видели большой комплекс из бревенчатых домов, брошенный каким-то забытым народом непонятного происхождения.

Питание свелось до горсточки риса в день.

Когда мы выбрались, наконец, из болота, то увидели наш первый Труктханг – наш первый вертолет. Каждый боец был замаскирован свежими листьями и ветками. Мы попадали на землю, а страшный железный дракон висел в небе прямо над нами. Он очень громко шумел и нагонял сильный ветер. Пушки открыли огонь, и один товарищ был убит на месте. Нам было страшно, но никто не шевелился. Мы ждали приказа открыть ответный огонь, но так и не дождались. Потом та большая машина улетела.

На восьмой неделе нас встретили политруки чиенси. Политруки были с Юга и говорили с непрвычным акцентом.. Они приветствовали нас так, как по традиции встречают товарищей солдат, приходящих на Юг – дали испить из кокосового ореха. А потом отвели нас в старательно запрятанную сеть тоннелей и подземных блиндажей.

Под землей, в обширном комплексе тоннелей, мы воспряли духом. Мы были в безопасности. Мы остались в живых. И, оставшись в живых, сможем внести свой вклад в борьбу с врагами народа. О большей чести мы не просили. Из двухсот бойцов нашего отряда лишь восемьдесят добрались до Юга. Мы, оставшиеся в живых, с энтузиазмом приветствовали наших братьев-южан.

Нам выдали пайки, даже соли немного дали. Но вот кончился наш переход, и стало нам грустно. У нас появилось время, чтобы погрустить о товарищах, которых поубивало или которых мы оставили по дороге. Мы скучали по нашим домам и семьям.

Ноги мои и руки были сплошь в воспаленных порезах. Мой черный пижамный костюм гнил и лохмотьями висел на теле. Климат на Юге такой жаркий, что жить не хочется.

Наступление Освободительной Армии, от которого дрожала земля, превратилось в жалкое ползанье.

Но наш политрук нас вдохновил. Он рассказал нам, как генерал Зиап формировал первый взвод Народной армии. Когда генералу Зиапу было восемнадцать, он сидел во французской тюрьме. Жену его тоже посадили и замучили до смерти.

Генерал Зиап ростом всего в пять футов, а весит меньше сотни фунтов. Но в декабре 1944 года, когда ему было двадцать девять лет, он повел на французов первый взвод Народной армии, в котором было тридцать четыре человека мужчин и женщин с одними саблями и мушкетами в руках.

Французы схватили сестру генерала Зиапа и отрубили ей голову на гильотине. Генерал Зиап и Дядюшка Хо двадцать лет жили высоко в горах, исходили потом в горячих джунглях, и из еды у них порою были только змеи и коренья, но они все это терпели и не жаловались, потому что ни разу ни на секунду не усомнились в том, что народ одержит победу.

Под руководством нашего политрука мы восславили Дядюшку Хо и генерала Зиапа. Потом он рассказал нам, что Народная Армия обязана наступать решительно. Если же на нас нападут, противник должен столкнуться с нашей крепкой обороной и крепким боевым духом. Мы обязаны никогда не отступать от выполнения своего долга, ибо народ одарил нас своим священным доверием, и товарищ генерал Зиап и Дядюшка Хо рассчитывают на то, что мы выполним свои обязанности с умом.

Когда мы вышли с Севера, мы были мертвецами, а мертвецы не ведают страха. Когда политрук попросил нас рассказать ему, в чем наш долг, мы встали. Оборванные, больные, голодные, бойцы моего отряда, гордо стоя в полный рост, бодро ответили хриплыми голосами: "Мы родились на Севере, чтоб умереть на Юге, и поколение за поколением исполняют свой долг – умирать за свою страну".

Голос, в котором столько гордости и печали, смолкает. Бодой Бакси молча разглядывает страницы своего ежедневника, вспоминая о былом.

Жители Хоабини сидят в уважительном молчании, думая о жертвах и страданиях героических солдат, которые каждый день проходят по Стратегической тропе, о юных солдатах, которые прямо сейчас шагают не дальше чем в десятке миль отсюда, стойкие товарищи, которым Хоабинь должна дать еды, а иначе им не выжить – столь же наверняка, как при попадании американской бомбы.

Ба Кан Бо поднимается и делает объявление: "Завтра мы завершаем проект "Больше воды для деревни". Рисовые поля – поля сражений, а народ – самое сильное оружие".

На рассвете мы с Сонг берем мотыги и идем к реке, чтобы принять участие в проекте Бо Кан Бо "Больше воды для деревни".

По пути к реке мы встречаемся с Метелочницей. Она меняет курс и идет на перехват через деревенскую площадь. Метелочница ни за что не упустит возможности дать мне понять, что за желанный гость я в этой деревне.

Лет Метелочнице где-то с пару тысяч. Она идет сгорбясь, на плечах – бело-голубая шаль. Зубы черны, десны темно-красные. Метелочнице явно следует серьезно полечиться от наркозависимости, а именно – от потребления плодов бетельной пальмы. Вечно она чавкает, пережевывая кусок размеров где-то с две трети теннисного мяча. Как сапер, проверящий, нет ли мин, Метелочница ощупывает каждый фут земли на своем пути тростью с тиковой драконьей головой, которую время отполировало до блеска.

Выправка у нее – как у образцового солдата при прохождении торжественным маршем, а торопливый шаг говорит о том, что дел у нее много, и все они важные. Со слов Сонг, всех пятерых сыновей Метелочницы убило на войне с французами, а трое внуков погибли, сражаясь с морпехами в Кхесани. Метелочница – председательница Организации приемных матерей солдатских детей и занимает важный пост деревенской повитухи, ей одной разрешено разрезать пуповины у новорожденных и погребать их в местной земле. Муж ее погиб под Дьенбьенфу, а брат сидел однажды в тюрьме вместе с Хо Ши Мином. Метелочница – самая влиятельная женщина в Хоабини.

Как только Метелочница приближается на дистанцию, соответствующую радиусу действия своего плевка, она выстреливает в мою сторону бомбой из красного сока бетеля. Вслед за бомбой летит "Фаланг!" – "Белый чужеземец".

Метелочница фыркает, глядя на Сонг, и говорит: "Труонг Тхи Май" – "Мисс Америка".

Шествуя мимо нас подобно Наполеону во главе своей армии, Метелочница выпаливает хлесткую фразу, единственное, что знает по-английски:

– Убирайся из Вьетнама, Длинноносый, а то убью тебя на хрен.