Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав - Страница 88

В палате для выздоравливающих на завтрак нам дают нежидкую яичницу.

Я притаскиваю с камбуза шесть металлических подносов с едой и раздаю их калекам. Ходячие раненые и каталы доставляют неходячим раненым горячую хавку и допинги-транквилизаторы.

"собаки" держатся здесь, в этом богом забытом месте, сплоченно, мы заботимся друг о друге, из ночи в ночь, так же, как заботились друг о друге во Вьетнаме, потому что никому другому тут не доверяем. Вот Бог нас любил, но он погиб.

Искусные хирурги и неутомимые медсестры заботятся о нас в дневное время, зашивая те раны, что видны глазу. Но по ночам мы возвращаемся во Вьетнам и с воплями просыпаемся. Мы ссым напалмом и выкашливаем пауков. Здесь только мы одни – овощи, удивительные создания без ног и яиц, чудища-химеры для пополнения музейных коллекций; берите калек на работу – на них смотреть прикольно. Каждую ночь мы ведем сражения за жизни наших братьев. Каждую ночь мы штопаем разверстые невидимые раны иглами из черного света. Пусть у нас и малярия, но свой участок мы содержим в порядке.

Я изображаю Морта Саля, юмориста, что любит поговорить о политике. В качестве реквизита беру газету и начинаю рассказ о том, как в Америку вторглись эскимосские коммандос.

– Ну и вот, это были пухленькие такие солдатики в меховых шапках с красными звездами. В сыромятных парках. В боевых ботинках. Прибыли в каяках боевой серой раскраски и стали высаживаться. У них были резные штыки из моржовой кости – им такие выдают. И корпус К-9 из пингвинов в бронежилетах. У них были сыромятные подсумки, набитые снежками.

Я прохаживаюсь взад-вперед по центральному проходу палаты для выздоравливающих, меня вознаграждают парой-тройкой сдержанных смешков. Трудно смешить раненых, подозревающих, что скоро помрут.

– Коммунистические эскимосские коммандос получили приказ взорвать заводик по производству замороженных полуфабрикатов возле городка Лагуна-Бич в Калифорнии. Эскимосские политкомиссары прикинули, что без замороженных полуфабрикатов половина мужского населения Америки начнет помирать с голода.

Чей-то голос далеко в глубине палаты произносит: "Именно так". Его вознаграждают громким смехом. Терпеть не могу, когда над шутками какого-то дилетанта смеются больше, чем над моими.

Продолжаю: "Но тут они увидели калифорнийских девчонок. Все калифорнийские девчонки старше девяти лет – роскошные милашки. Это у них в штате закон такой. Если в Калифорнии девчонка дорастает до сладких шестнадцати и видно, что стать красоткой ей не светит, калифорнийская дорожная полиция сопровождает ее до границы и отправляет в ссылку в Неваду".

– Ну и вот, эскимосские коммандос стали кадрить пляжных зайчиков и утратили всю свою военную дисциплину и политические убеждения меньше чем за пять секунд. Пляжные зайчики были как резвые розовые морские котики, и пообещали поснимать бикини, если эскимосские коммандос отрекутся от Карла Маркса. Пухленькие лохи из Москвы согласились, и все расселись на песке и стали есть корндоги. Эскимосские коммандос весьма быстро обнаружили, что, к несчастью, все пляжные ангелочки в Лагуна-Бич – жуткие уродки. А доброй вестью стало то, что по природе своей они рады услужить любому.

Кто-то говорит: "А как это – жуткие уродки?"

Я говорю: "У них у каждой грудь была больше головы".

Среди стонов и мычаний, чей-то голос говорит: "Ну ладно, а потом что?"

Я говорю: "Ну, не знаю. Как обычно. Стали анекдоты про эскимосов травить".

Полдень. У Морпчелы, парализованного по рукам и ногам – гости из Мира. Они проходят по проходу через всю палату, постукивая высокими каблуками и не глядя ни направо, ни налево.

Мать, промокает нос бумажной салфеткой. И отец с потерянным видом. И девушка его, с огромной жопой, толстыми короткими ногами, пахнет как кладбище для мертвых цветов.

Они долго разговаривают с Морпчелой, парализованным по рукам и ногам, но ничего ему не говорят. Похоже, Морпчеле намного легче от того, что челюсть его стянута проволокой, и он не смог бы ничего сказать, даже если б захотел.

Когда гости из дома собираются уходить, его девушка, всхлипывая, отстает, смакуя великое мгновение, когда она подобна героине из мыльной оперы по телевизору. Она говорит: "Прости, Бобби". Она снимает золотое кольцо невесты с бриллиантиком размером с песчинку, и кладет его в подножие его кровати. И поспешает прочь, исторгая вонь трагедии из каждой поры своего жирного тельца.

В тот же день, позднее, крыса-адмирал в фуражке, расшитой золотистой яичницей, приходит в сопровождении сотен пяти фотографов и цепляет на нас медали за героизм под огнем противника и "Пурпурные сердца", пока мы еще не в силах сопротивляться.

Я получаю "Серебряную звезду" и "Пурпурное сердце", за что – не говорят. Наверное, какая-то крыса в канцелярии намудрила.

Когда они доходят до Хрустящей Зверушки, танкиста, ему становится больно от того, что "Военно-морской крест" давит на грудь. Они стягивают медаль с его пижамы и прикалывают ее на подушку.

– А-А-У-У! А-А-У-У! – это Шпала объявляет о своем прибытии глубоко из диафрагмы, традиционным для морской пехоты "рыком", который похож на любовную песнь сексуально озабоченного самца гориллы. Шпала – младший капрал из автобата. Он пихает по палате каталку с высокими стопками журналов и книжек в мягких обложках. Он делает остановку у каждой кровати, чтобы поболтать и повыпендриваться перед всяким новым салагой своими знаками различия.

Все отдают ему честь, он каждому отдает честь в ответ.

Шпала подорвался на мине-ловушке, установленной внутри моторного отделения его грузовика. Какой-то сапер-вьетконговец изготовил мину, использовав в качестве осколков пятьдесят фунтов офицерских знаков различия, похищенных из американской лавки. Когда Шпала открыл капот своего грузовика, чтобы проверить мотор, то получил целую кучу латуни прямо в лицо.

Чернокожий хряк с забинтованной головой рассказывает симпатичной японке, медсестре-практикантке, байку о том, как получил первое ранение.

– Это не херня, – говорит хряк с ранением в голову.

Заметив замешательство на лице практикантки, Шпала переводит: "Я правду говорю".

– 6 засувенирил нашей шобле А-оп в боку номер десять тысяч очкованном РБД.

Шпала говорит: "Наш командир поставил нашему подразделению задачу пойти в атаку в необычайно опасном месте".

– Пушкари оборвали артпод, и ганшипы "Хью", что были на подхвате, вляпались в горячий РВ.

– После артиллерийского обстрела вертолеты огневой поддержки со стрелками-морпехами приземлились под сильным огнем.

– Братана похерили – B-40 – проникающее в легкое.

Шпала переводит: "Мой друг погиб, когда осколок из реактивного гранатомета поразил его в легкие".

– Пацан получил АК НК С.

– Автоматные пули насквозь пробили мне ногу ниже колена.

Чернокожий хряк с ранением в голову говорит: "Откат – это п…ц".

Шпала объясняет: "За что боролись – на то и напоролись".

Хряк продолжает: "Фантомы посеяли боеприпасы, снейки с нейпами. Кобры перчили зеленку, напросился – получи, на тебе деньжат из дома для мамаши косоглазой, мистер Чарльз".

– Наши штурмовики успешно сбросили бомбы и напалм на позиции противника, а потом вертолеты огневой поддержки с бреющего полета нанесли удар по военнослужащим противника и их матерям.

Хряк заканчивает байку словами: "Метелка ди-ди наших Виски-Индия-Альфа к Чарли Меду, рики-тик как только можно. Ихние телки спруты-херпроверки были номер один".