Очаг на башне - Рыбаков Вячеслав Михайлович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/56
• Следующая

Это отдых, думал Симагин и дурачился от души. Антошка что-то сочинял вслух. ГЭС неожиданно оказалась самой могучей в мире, и на нее из Метагалактики прилетели пришельцы обмениваться опытом. Дно водохранилища уже провалилось в подводный сумрак. Будто вклеенные в темный блеск поверхности, стояли на ней хвоинки и пылинки. Запруда начала подтекать, и Симагин снова объявил тревогу. Вода просачивалась между пластами дерна — шустрые выплески быстро уходили во влажный песок обнаженного дна, а сзади набегали новые. Антошка засуетился, стал сгребать песок горстями и зашлепывать им щели, отпуская нелестные реплики в адрес подхалтуривших пришельцев. «И вы все на дачи растащили? — бурчал он. — Щас вот Гдлян приедет…» Симагин постоял, наблюдая, а потом вылез из канавы.

Ася лежала на животе, спрятав лицо в ладонях. Она будто не слышала, как Симагин подошел, но что-то в ней изменилось неуловимо — она лежала уже не для себя, а для него. Он лег рядом и обнял ее своей длинной, бледной рукой. Удивительно, какой она оказывалась тоненькой, если обнять. На спине ее кожа была горячей и задорной, а на груди — прохладной и нежной до беззащитности. Ася глубоко вздохнула и чуть приподнялась на локтях, чтобы

Симагину было удобнее. Прямо под его ладонью билось и звенело ее сердце.

— Наигрался? — тихо спросила Ася.

— Да.

— Теперь хочешь со мной поиграть?

— Хочу.

Она подняла лицо. Губы ее подрагивали.

— Я тоже хочу, — и вдруг погасла: — Смотри, идут. Разобними меня, пожалуйста, — виновато попросила она.

С аллеи на поляну свернули, глазея на Симагина и Асю, трое пожилых мужчин в строгих темных костюмах, быстро посовещались о чем-то и устремились в лес. От канавы доносилось бормотание Антона. Когда он повышал голос, становилось понятно, что он творит разнос снабженцам за поставки некондиционных стройматериалов. «Партия доверила нам великое дело — дать людям тепло и свет!» — гремел он. Точь-в-точь, как вчера в программе «Время».

— Хочешь бутерброд? — спросила Ася.

— Тебя хочу, — тихо ответил Симагин.

У нее опять дрогнули губы. Она взяла его ладони и с силой прижала одну к груди, другую — к утлому треугольничку купальника на животе. У Симагина перехватило дыхание.

— Вот я, — сказала Ася.

В ее голосе светилась та нежность, которой он сначала даже не подозревал в ней — опаленной, скорченной, и которая потом так потрясла его и приворожила навсегда.

— Ты чудо. Я тебя люблю, как сумасшедшая.

На поляну из кустов вылетел Антошка, вопя:

— Она утекает!

Симагин вскочил.

— Не уберег! — воскликнул он трагически. — Эх, товарищи!

Когда Симагин с лету спрыгнул в канаву, на месте оставался лишь один боковой пласт. Остальные раскрепощенная стихия захлестывала и перекатывала там, где только что сохло обнаженное дно. Антошка глядел обиженно, глаза его стали быстро намокать.

— Да, — сказал Симагин, как бы этого не замечая. — На сей раз природа оказалась сильнее. Прощай, плотина. Ты честно служила людям. Салют, товарищи! — и он изобразил несколько орудийных залпов.

Антошка утешился, стал подносить заряды и глядеть в небо, восхищаясь россыпями фейерверка, а потом они вернулись к Асе, слопали по бутерброду и запили холодным чаем.

Симагин лег на спину и закрыл глаза, подставив лицо текущему с неба густому, горячему меду солнца. Под веками было тепло и ало. Возникло странное ощущение, будто жар мягко, но неодолимо припечатал его к земле. Тело отяжелело, отделилось от сознания, и Симагин задремал.

Проснулся он минут через двадцать и обнаружил, что, как маленький, пустил слюни от сладкого сна. Покосившись на Асю — не видит ли она его позора — он плечом утер подбородок и сел.

Бронзовая, сверкающая Ася читала, лежа на боку к нему спиной и подперев голову рукою, и Симагин опять залюбовался летящим изгибом линий ее тела. Антошка что-то благоустраивал в кустах. Симагин зевнул, едва не разорвав рот, и Ася, как раз обернувшаяся в этот момент к нему, испуганно отодвинулась.

— Заглотишь, — сказала она. — Живоглот… Бармаглот.

Да, я такой, — пробормотал Симагин и принялся тереть глаза. — Книжка-то как? — он опять протяжно зевнул, скуля горлом.

— Дрянь, — коротко ответила Ася.

— Эк ты. Никогда не скажешь: по-моему, плохо. Всегда: плохо и баста… В общем, надо прочесть.

— Симагин! Есть замечательные книги, на наших же полках стоят! Но тебе некогда! А эту макулатуру станешь читать потому только, что сидел с автором за одной партой! Смотри — поглупеешь.

— Елкин корень, о чем хоть там?

— А… — она безнадежно шевельнула ладонью. — Что называется, из жизни. Знаешь, как халтурщики для реализьму и психо-логизьму подонка нарочно этак в одном месте чуть позолотят, а хорошего человека этак чуть гноем мазнут… Чтоб были якобы сложные натуры. Вот ты бы мог мне изменить?

Симагин вздрогнул.

Ну… не знаю… — тухлым голосом выговорил он и почувствовал, как в горле, само собой формируясь, заерзало и закопошилось вранье. Невыносимо тошно стало, даже солнце как бы присыпалось золой. Он сглотнул, разорвав уже готовую шевельнуться и зазвучать словами пакостную пелену. Словно из распоротого тюка со старой почтой выпорхнуло пожелтевшее письмо, единственное до сих пор не востребованное адресатом:

— В сентябре я тебе изменил два раза.

Ася окаменела, а потом резко отвернулась.

— Я в нее в девятом классе был жутко влюблен. Так, знаешь, молча… издали. Я рассказывал тебе. Потом они уехали — я даже не знал, куда. И вдруг, представляешь, идет навстречу. Завернула в Ленинград на три дня, из отпуска. Разговорились… И вдруг оказывается, она тогда… я ей… как она мне. Понимаешь?

— Ай да ты, — мертво сказала Ася. Она по-прежнему сидела отвернувшись. — Я же ничего не заметила, — она вспомнила, с каким восторгом встречала его каждый вечер в сентябре. И в октябре. И в августе, и в июле. Кровь бросилась ей в лицо, она затрясла головой. — Ай да ты! Я думала, меня уж не провести.

Она никак не могла прийти в себя. Ей почему-то было нестерпимо стыдно — хоть живой в гроб ложись.

— Ты не могла заметить ничего, — тихо проговорил Симагин. — Я ни на миг не переставал тебя любить.

— Ой, да хватит!

— Да, — настойчиво сказал он. — Да. Но это было так… — он беспомощно замолчал, подбирая слово. Наверное, следовало бы сказать, что там все было случайно и неважно, но он проговорил: — Так светло.

— Мне можно еще спросить? — после паузы выговорила Ася.

— Да.

— Вы переписываетесь?

— Нет.

— Скучаешь?

— Как по юности. По бесшабашности, распахнутости во все стороны… понимаешь?

— Еще бы. А если она снова приедет?

Он не ответил.

— Она любит тебя, — выговорила Ася, и тут впервые в ее голосе прорезалась тоска. — Она любила тебя все эти годы.

— Нет! — ответил он то ли с негодованием, то ли с испугом.

— Откуда ты уверен? Она тебе сказала?

— Да…

Ася, вздохнув, повернулась наконец к нему.

— И ты поверил? — Спросила она совсем уже не гневно, лишь печально.

— Зачем ей врать?

Чтобы совесть твою не перенапрячь, свинья, подумала Ася. Чтобы побыть с тобой хоть три дня. Хоть два раза. Ты не знаешь, что это для женщины. Неужели до сих пор ты не понял, что для приключеньиц не годишься? Что любая дура это видит за сто метров? Уж если тебя любят, то как я.

— Она замужем?

— Нет. И детей нет, она сказала…

Бедная, подумала Ася. Как она теперь, с кем? Уж сколько времени прошло. Девять месяцев. Ее опять обожгло. А если ребенок? Свинья, свинья, даже не пишет ей! Из-за меня не пишет? Ой, что же делать-то? Тут напрыгнул Антошка и затормошил Симагина строить укрепленный вигвам. Ожидался набег расистов.

— Может, еще по булке, мальчишки? — спросила Ася. Антон нетерпеливо некнул, торопя Симагина. Симагин медленно поднялся, все заглядывая Асе в лицо. Потом уступил, побрел строить. Светло. Как он хорошо сказал — было светло. До этого Симагина я даже не знала, что такое светло. Все было. Светло не было.

• Предыдущая
• 2/56
• Следующая