Катя, Катенька, Катрин - Сантарова Алена - Страница 19

• Предыдущая
• 19/42
• Следующая

Когда часы пробили полдесятого, мама строго посмотрела на Благоуша. Он закрыл книгу, поцеловал руку родителям и отправился спать.

Катя билась над латинским предложением, которое следовало перевести так: «Капля долбит камень не силой, но частым падением».

Снова раздался бой часов.

— Десять. Пора идти спать! — проговорил отец и закрыл книгу. Встал и попрощался: — Спокойной ночи, мама; спокойной ночи, Катя!

И он ушел в свою комнату.

— Мамочка! — отважилась обратиться Катя.

— Выдрать тебя следует, — сказала пани Томсова и занялась своим делом.

Надо было снова привести комнату в порядок. Катя помогала, и обе легли спать поздно.

Утро было тревожным. «Что будет сегодня?» — думала Катя.

В училище она никак не могла сосредоточиться, была невнимательна. Даже Отилия Шторканова не вывела ее из задумчивости. Катенька не слышала восторженных слов подруги о последнем номере журнала «Пражские моды», не восхищалась костюмом для езды на велосипеде, не интересовали ее ни юбка, длиной до середины икры, ни кофточка с матросским воротником, ни шапка с помпоном. У нее были свои серьезные заботы.

— Отилия, — обратилась она вдруг к подружке, — мне хочется броситься в речку и утонуть.

Казалось, что она вот-вот расплачется. Отилия даже испугалась. Что же делать? Но Катя уже бежала к старой школе, а Отилия вернулась к своим сладким мечтам. «Прогулка на велосипеде! Полудлинная юбка, шапочка с помпоном и рядом… офицер! А офицеры ездят на велосипедах с саблями?»

Днем Катя не находила себе места: походила около дома, побывала в саду, вернулась на кухню, зашла на веранду, вырвала из грядки сельдерей, взялась за вышивание, снова вышла из дома. Никто не обращал на нее внимания, никто ее не ругал, порядок жизни был нарушен. Казалось, что все вышло из своей привычной колеи. В задней комнате были слышны голоса мамы и папы. Они говорили долго и взволнованно. В коридоре слышались только их голоса, но понять нельзя было ни слова.

В положенное время Катя сама приготовила кофе. Она ставила чашечки на поднос, когда вошла мама. Ничто на свете, даже долгие и взволнованные разговоры, не могло вывести ее из определенного домашнего ритма. Было полчетвертого, значит, пора готовить кофе.

— Хорошо, Катя, — сказала она, бросив взгляд на поднос, кофейник и сахарницу. — Хорошо. Теперь я начну приучать тебя вести домашнее хозяйство. Во время каникул будешь заниматься приготовлением еды.

От обиды у Кати задрожал подбородок.

Отец сидел в беседке и просматривал «Учительскую газету». Благоуш мечтательно ковырял в носу. Уже второй день у него не было занятий.

— Катя, подожди! — задержал ее отец. — Тебе сказала мама…

Катя опустила голову, как грешница.

— Ты… довольна? — поинтересовался отец.

Ясный вопрос требует и ясного ответа:

— Нет… Извините меня, папа… Но я этому никогда не научусь!

Отец удивился:

— Ты обманула мои надежды, Катя! Зачем же тогда все это? Зачем же книги, учеба… Не понимаю!

Катенька пожала плечами:

— Одно с другим сочетать нельзя… Книги и кулинарию.

— Говорила с тобой мама о поступлении в гимназию?

У Катеньки поднос выпал из рук. Пустой кофейник покатился в траву, а позолоченная сахарница, напоминающая гроздь винограда, некогда подаренная маме и очень для нее дорогая, осталась лежать на тропинке. К ее осколкам спешили большие рыжие муравьи.

Катенька опустилась на колени и, собирая осколки, слышала, как отец сказал еще об экзамене, который надо будет сдавать. Конечно, учиться она будет заочно, так как в городе имеется только мужская гимназия. Но сначала ей надо закончить городское училище. Это на всякий случай, если…

Катенька понимала мамину осторожность. Но она была готова ходить хоть к черту на кулички, лишь бы учиться. Отец сказал, что вступительный экзамен состоится после каникул, а пока надо определить, будет ли она поступать в первый или во второй класс гимназии.

Впервые за все свои двенадцать лет жизни Катенька плакала от счастья. Она потянулась к руке отца, чтобы ее поцеловать.

— Нет, Катя, нет! — сказал учитель Томса. — Запомни одно: тот, кто достоин свободы, не может быть рабом. Я тебе уже несколько раз хотел сказать: никогда не целуй мне руку!

Отец ушел. Катя собрала то, что осталось от золотой сахарницы. «Говорят, осколки — к счастью. Конечно, к счастью!» Через минуту она за них получила сполна. Розга свистела в маминой руке, а Катя плакала так громко, что пришлось закрыть окно.

У Кати дела шли все хуже и хуже. Дедушка дал ей новое имя: барышня Противная. И странно, не нашлось никого, кто бы воскликнул с упреком: «Ну что вы, доктор!»

Она сердилась на всех сразу и на каждого в отдельности. И даже на бабушку. «К чему это она рассказывает мне всякие поучительные истории? — думала Катя. — Не лучше ли было бы рассказывать обыкновенные сказки о детишках, которые кушают морковку, попивают молочко и живут себе припеваючи? Почему бабушка не скажет прямо: „Учись, Катюша, читай больше и усердней занимайся. Если будешь хорошо учиться, перед тобой откроются все двери!“».

Катя была уверена, что эта бабушкина история — сущая выдумка. Если уж не каждое слово, то, по крайней мере, сама история приукрашена и подправлена таким образом, чтобы оказать нравственное воздействие на барышню Противную.

Сейчас она в дурном расположении духа бродила по саду и проверяла, поспел ли уже ренклод и заслуживает ли он своего названия — медовка. Ее окликнули. Кате не хотелось отзываться, и она нарочно забралась в самую гущу сада. Голос приближался, но она упорно делала вид, что не слышит.

Вдруг она увидела перед собой бабушку.

— К тебе гости!

Вот это был сюрприз! И чудесный сюрприз.

Что, кто, когда, как, почему? Это были Вылетяловы. Дочь и сын тех самых…

Без всякого удовольствия Катя вспомнила пролитый кофе и вечер в слезах.

Их звали Ольга и Зденек, и бабушка говорила, что им лет шестнадцать-семнадцать. Они явились к Кате с ответным визитом.

— Сейчас, одну минуточку! — бросила Катя и скрылась в мансарде.

Умывальник на деревянной подставке — пережиток старины. Это особенно чувствуется, когда вы очень спешите.

Катя не предполагала, что обольет все кругом. «Уберу, вытру потом…» — думала она, мысленно проклиная себя за то, что именно сегодня она такая замарашка — в выгоревших трусах и майке. Второпях, недолго думая, она надела синее шелковое платье. Когда она спускалась по лестнице, оно нежно шелестело. Сердце ее радостно трепетало. «Наконец-то! Теперь, может быть, сбудется. „Шестнадцать или семнадцать“, — сказала бабушка. Ну, скажем, семнадцать. Чудо должно совершиться!»

В комнатах, на веранде, в палисаднике перед домом никого не было. На лужайке перед палатками, за беседкой — тоже. Не могли же их оставить где-нибудь одних! Вряд ли они могут быть у сарая. Там такой хаос! Ребята чинят лодки, все пропахло дегтем, всюду опилки, гвозди…

Она быстро сбежала вниз и с облегчением перевела дух: ни во дворе, ни у сарая не было видно ни молодой дамы с братом, ни юноши с сестрой.

Вера кусала огромный ломоть арбуза и беззаботно размазывала сок по лицу и голым коленкам. Кате очень хотелось крикнуть ей: «Верасек, на что ты похожа? Пожалуйста, пойди домой и умойся. У меня гости». Но никаких гостей не было видно. Качек барахтался со щенком на траве, мальчишки возились под большой лодкой, поставленной на козлы, и их почти не было видно.

Мальчишки? У Кати потемнело в глазах. Значит, Станда и Енда. А почему из-под лодки торчат… раз, два… четыре пары ног?

Сороконожка? Да нет же, это и есть Катины гости. Они вылезли все в мусоре, в опилках. И вовсе не дама с молодым человеком, а просто мальчик и девочка. Может быть, немного старше Кати. Но совсем не намного. Похожие друг на друга, оба стройные, сильные, румяные, с блестящими волосами цвета спелых каштанов, одеты в одинаково поношенные шорты и футболки с какими-то спортивными значками на груди.

• Предыдущая
• 19/42
• Следующая