Катя, Катенька, Катрин - Сантарова Алена - Страница 28

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая

— Пойдем, я тебе кое-что покажу! — шепотом позвала Верасек и повела Катю в самую чащу, что была на краю березовой рощи.

Когда они вернулись, их губы и руки до локтей были измазаны душистым соком. Созрела малина.

Вечером все засыпали в палатках, полные радостных ощущений и усталости. Но Станда ворчал, он был недоволен и просил, чтобы впредь, когда девочки опять что-нибудь найдут, пусть никому ничего не говорят и съедят все сами.

В кладовой благоухали две огромные кринки малины, в комнате в вазе стоял букет полевых цветов, напоминавший всем: внимание, прошла первая половина каникул.

Кто будет печалиться о днях минувших? Лучше радоваться дням грядущим!

С невероятной быстротой приближалось начало Великого Пути. Стоило перевернуть несколько листков в календаре, и было ясно: оставалась неделя и еще два-три дня до начала знаменательного путешествия.

«Барвинок», сад и палатки — все жило в лихорадке приготовлений. «Брать с собой только самое необходимое!» — гласил приказ главнокомандующего, а им был дедушка.

— Самое необходимое! Есть, адмирал! — откозырял Енда и вскрикнул от боли: босым мореходам не так-то просто щелкать каблуками — вот и пятки заболели!

— Не называйте дедушку адмиралом, — напоминала бабушка скорее уже по привычке.

— Доктором нельзя, адмиралом тоже. Как же его называть? Филиппом? Точка — точка — тире — точка…

— Еничек, — сладким голосом проговорила бабушка, — известно ли тебе, что случается со злыми и невежливыми детьми?

— Приходит черт и делает им вот так: бу-бу-бу! — осклабился Станда и состроил испуганную физиономию.

Бабушка поднялась с места и заявила, что, в общем-то, все хороши, и доктор в том числе. С тем она и ушла.

— Бабуля, не называй дедушку доктором! — крикнул ей вслед Станда.

Им было хорошо. Они смеялись, работали и насвистывали песенки.

Катя была неотлучно с ними.

И никому не хотелось вспоминать, что всего лишь неделю назад она смотрела свысока и на палатки, и на их обитателей, и на приготовление к Великому Пути, сверху вниз из своей комнатки в мансарде; что в городок за покупками она ходила в шелестящем шелковом платье, как настоящая молодая дама.

Кто бы подумал, что этому длинноногому созданию в полинявших старых шортах, с веснушчатым носом, перемазанным сажей, еще недавно хотелось стать барышней с элегантным именем Катрин? Ее звали просто Катя, Кача, Качка, Катенька, Катюшка, и, что ни говори, она во всем знала толк. Станда, быть может, был более решительным и более сообразительным, но уж никак не более аккуратным. Он не задумываясь мог сунуть грязную ложку под тюфяк или в карман. Если он зажигал костер, после него уже невозможно было отыскать коробок со спичками. Когда Станда дежурил на кухне, все оставались голодными. А Верасек постоянно пребывала в расстроенных чувствах: «Посолила ли я суп? Да? Нет!» — и бросала в него вторую ложку соли, которую потом старалась выгрести обратно. «А яйцо сюда обязательно класть? Точно?» И для верности она бежала за советом к бабушке, а тем временем пригорала картошка. От волнения у нее постоянно горели лицо и глаза, а частенько и обед.

Так, никем не избранная и никем не назначенная, Катя стала командовать на кухне, как это было и в прошлом году. Помогали ей все по очереди, каждый в свое дежурство, но присматривала за всем, давала советы, выносила окончательное решение одна Катя.

— Кача, сколько мы с собой возьмем консервов? Не забудь чай и малиновый сироп!

Было само собой разумеющимся, что Катя тоже поедет. Она и Станда — на маленькой легкой лодочке, а дедушка, Енда и Верасек — на большой.

И Кате уже вовсе не казалось, что глупо грести против течения или запрячься и тащить лодку волоком; она не боялась натереть на руках мозоли, не опасалась того, что на реке ей будет скучно. Наоборот, десять дней и десять ночей на воде представлялись ей необыкновенно прекрасными. И конечно, она была права. Она радовалась так же, как самые большие энтузиасты в их компании — Верасек и Енда.

В последние дни Кате все доставляло радость: и солнце, и сверкающая вода реки, и щенок, дружелюбно прыгающий вокруг нее. Она стала для него близким существом, потому что принадлежала к стайке забавных двуногих, которые жили в палатках и принадлежали… щенку.

Он бежал за Катей вниз по холму к реке. Угнаться за ней было нелегко с его коротенькими лапками. Она мчалась вперед, и ветер трепал ее волосы. Теперь она была, пожалуй, чуточку выше ростом и стройнее, чем месяц назад, — тогда, когда она приехала в Гайенку. Лицо у нее покрылось загаром, щеки зарумянились.

Была ли она хорошенькой? У влюбленных зрение острее. Зденеку она казалась просто прекрасной.

Она уселась рядом с ним на берегу. Свое каноэ небесно-голубого цвета он вытащил на отмель.

— Привет, Зденек! — и Катя бросила щенку камушек.

После долгого молчания Зденек произнес с отчаянной решимостью:

— Катя, я тебе писал!

Она завертелась на месте, как на иголках.

— Ты получила мое письмо? — спросил он, и на лбу у него появилась горькая морщинка.

— Как ты думаешь, почему же я, в таком случае, здесь?

— Спасибо тебе, Катя! — Он схватил ее руку, крепко сжал ей пальцы и несколько раз повторил: — Катя, Катя!

Катя прикрыла глаза. Она попыталась ответить ему таким же рукопожатием, повернула голову и сказала:

— Зденек! — Потом вздохнула, раскрыла глаза и быстро выдернула руку:

— Нет, так не годится.

— Катя! — Это прозвучало уже в другом тоне, и складка на лбу у Зденека стала еще глубже. — Катя! — Это уже был не возглас, а вопль.

— Тебе что, нездоровится? — спросила она строго.

— Я… Катя… хотел бы тебе столько сказать!

— Так говори. И не гримасничай, точно у тебя болят зубы.

— Мне не до шуток! Я же тебе, Катя, писал, — повторил он, но теперь уже укоризненным тоном.

— Да знаю я! — ответила она и снова подбросила камушек пристающему к ней щенку.

— Катя, давай с тобой дружить! — произнес Зденек тихо, но настойчиво. Он впился в нее глазами большими и выпуклыми, и эти глаза к ней приближались. «Бог ты мой! С ума он сошел!» — пронеслось в Катиной голове, и она вытянула руки, чтобы оттолкнуть эти глаза.

В этот момент на нее сзади прыгнуло что-то мягкое, мохнатое, лающее. Оно перескочило через ее плечо, и Катя ударилась головой обо что-то острое, в глазах у нее зарябило, и она услышала вскрик.

Зденек тер свой покрасневший нос. Наверное, ему было больно.

— Солидные у тебя кости! — призналась она. — Ты ушиб меня носом в голову. Пожалуйста, больше не надо. Собака подумала, что ты собирался меня обидеть, и решила защитить меня!

— Псина не может думать, если она специально не выдрессирована, — отрезал он обиженным тоном, но Катя только пожала плечами. — Наверное, она бешеная.

Нос у Зденека постепенно приобретал нормальный цвет. И злость у него проходила. Он снова взял Катю за руку и шепотом повторял ее имя.

— Не повторяй без конца «Катя». И пусти, мне жарко!

— Ты сама только что…

— Я взяла тебя за руку, закрыла глаза и тоже сказала: «Зденек, Зденек», вот и все. Я подумала, что почувствую что-нибудь, но ничего не почувствовала. Меня это не интересует.

— Катя, я тебя… Катя, будь моей девушкой! — Его глаза снова настойчиво приблизились.

Она остановила его вопросом:

— А зачем?

— Катя, давай везде ходить вместе, — настаивал Зденек. — Сшей флажок для моей лодки. Я… я тебе дам… — он взялся за часы, — в доказательство… свой значок летчика.

На ремешке часов у него были прикреплены маленькие серебряные крылышки, которые обыкновенно носят летчики.

— У меня нет часов. И я не хочу… — сказала она решительно, и вдруг все это показалось ей ужасно глупым. Даже не смешным, а просто глупым. Сидеть наедине с парнем, который так глупо ведет себя. Зачем? Разве не лучше ходить с Верой, Стандой и Ендой, смеяться, играть с ними? Зря она теряет такое прекрасное утро!

Катя нагнулась: хотела посмотреть на циферблат часов Зденека. Он истолковал ее интерес по-своему:

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая