Катя, Катенька, Катрин - Сантарова Алена - Страница 8
- Предыдущая
- 8/42
- Следующая
С тех пор купальня вышла из моды. Никто туда не ходил, никто. Катя не принимала во внимание молодую женщину, терпеливо обучавшую плавать мальчика и без устали повторявшую: «…аз-два-три, …аз-два-три!» — а также двух пожилых женщин, говоривших о погоде.
С искренним удовольствием Катя растянулась на досках.
— Как здесь пустынно, правда? — услышала она около себя голос.
Блеснули огромные серьги, и Катя увидела девичье лицо со сложенными в трубочку губами, которые, казалось, готовы были свистнуть. Катя приподнялась, а девушка с выпяченными губами продолжала говорить:
— Ужасно пустынно и скучно… Разрешите?
Не дожидаясь ответа, она разостлала около Кати махровую простыню.
— Мы же знакомы, правда? — трещала она, выкладывая около себя кремы в баночках и тюбиках, расческу, темные очки, рогалики с маком, промасленный сверток в коричневой бумаге.
— Знакомы? — Катя была удивлена.
— Конечно же! Ка Яндова у пана д-ра Янды. Отправитель д-р Янда, Прага. Правда смешно?
Катя не могла понять, что тут смешного, и не могла вспомнить девушку.
— Ну! Марки, заказные письма, переводы денег! Теперь вспомнили?
Конечно, теперь Катя вспомнила. Эта девушка работала на почте. Она любезно разрешила Кате называть ее просто Властой.
Не прошло и минуты, как та вскочила, встала на цыпочки и замахала косынкой:
— Ау, ау! Идите сюда! — И, обратившись к Кате, заметила: — Теперь будет весело! Они идут сюда! У нас чудо-компания!
Сердце у Кати так и ёкнуло. Неужели это возможно? Она так мечтала попасть в чудо-компанию!
Надежда ее приближалась в облике одной толстой растрепанной девчонки и двух молодых людей.
Первым шел Яроуш. У него были удивительные усы: казалось, будто брови переселились под нос. Он таращил глаза и молчал. Когда же решался что-либо произнести, это звучало словно эхо того, кто шел рядом с ним, — модно одетого и причесанного парня, который недавно продал Кате мыло. Энуна. Пан Веселы.
Он опустился на доски купальни так, будто до предела выдохся.
— Ну, — обратился он к Кате, как старый знакомый, — разве я не говорил, что мы сколотим компанию? Здорово, а?
Власта удивилась, что они знакомы, и немного сурово спросила Катю, как, собственно, ее зовут — «К». Катя?
— Яндова… Катержина, — ответила она с каким-то неприятным чувством.
— Катержина! Потрясающее имя! — с восторгом произнесла толстая девочка. — А как вас зовут свои? Катя?
— Нет, Катрин.
Это была неправда. Так ее называла только Уна. Растрепанную толстуху это ошеломило, а Власта внутренне возгордилась, что привела в компанию девушку с таким уникальным именем.
На Яроуша и пана Веселого это имя не произвело никакого впечатления.
— Ну что, давай? — пробасили они и плюхнулись в воду.
Из девушек на «давай» среагировала только Катя. Парни молча плыли по обе стороны от нее. Когда подплыли к самому глубокому месту у плотины, Яроуш дернул усом.
— Пора? — подмигнул Энуна, и глаза его стали стеклянными.
Это означало, что пора было наброситься на Катю. Они стали ее топить.
Когда Катя выбралась из воды, они уже сидели на досках купальни и корчились от смеха.
— Мы, Катрин, тут чуть не лопнули от смеха!
Все считали, что это была шутка что надо. Только не Катя. Она вся дрожала.
Дрожать можно от холода, от злости, а еще от стыда.
На следующий день она помогала бабушке варить смородиновое варенье. У нее было плохое настроение, как у человека, который мечтал о светском обществе, а оказался на кухне. Руки ее были испачканы соком. «Ну и ладно! — смиренно говорила она сама себе. — Теперь я уже не двинусь с места, даже если…»
Но двинулась. Стоило только перед домом затарахтеть мотору, как Катя двинулась. С веранды она видела, что перед воротами остановился мотоцикл. На мотоциклисте было что-то пестро-клетчатое. Он разговаривал с мальчиком в трусиках, с удочкой и сеткой в руках. Едва она успела прикоснуться расческой к волосам и крикнуть, как мотоцикл уехал. А по дорожке к дому шел Енда.
— Ты что так смотришь? Здорово? Да?
Да, она смотрела. Только не на большого карпа, о котором думал Енда и которым сейчас так гордился.
— Ты любишь рыбу, Катюшка? — спросил он с хитрецой в глазах. Когда она кивнула, он посоветовал ей самой пойти на реку и поудить рыбу. А сам, счастливый и гордый, направился к палаткам. Больше он не оглянулся и не ответил на ее зов.
Очищая смородину, Катя ломала себе голову над вопросом, почему какой-то мотоциклист привез Енду, о чем они говорили, кто это был, не просил ли он что-либо передать… Как раз в тот момент, когда ей показалось, что она лопнет от любопытства, дверь открылась, и в ней появилась процессия: Верасек, Енда и Качек.
— Бабушка, пожалуйста, посоветуй, как нам лучше сварить рыбу. И не придете ли вы к нам на обед? Все — ты, дедушка… и Катя.
— Верушка, — ответила ей бабушка, — эти твои слова я должна перевести на чешский язык так: мы поймали рыбу, а ты свари нам обед. Так?
Конечно! Все бросились помогать бабушке. Катя схватила Енду:
— Скажи, что это значит?
— Точка — тире — точка, тире — точка, два тире… — сигнализировал Енда. — Рыба, рыба, рыба!
— Я не о рыбе. Что это значит?
Енда не понимал, о чем идет речь. А Катя продолжала:
— Ездишь с моим знакомым на мотоцикле…
— Это не твой знакомый, а мой!
Енда был похож на молодого петуха, готового ринуться в бой.
— Как его зовут? — спросила Катя.
— Вот видишь, ты даже не знаешь, как его зовут! — произнес довольный Енда и потом добавил несколько слов о том, что глупые девчонки не знают, что на «Пионере» (это была марка мотоцикла) нельзя ездить вдвоем.
Катя достаточно хорошо знала Енду, чтобы понять, что теперь она от него ничего не добьется.
Когда после обеда она мыла посуду, по всему дому разносился звон.
— В чем провинились несчастные тарелки? — спросил доктор, проходя мимо кухни.
— Дедушка, дай мне почитать что-нибудь хорошее!
— Сейчас не могу, Катя. Тороплюсь. Найди что-нибудь сама. Может быть, там, в мансарде.
Как раз около девичьей комнаты тети Веры находилась небольшая комната с косым потолком. Вход в нее был через узкие, обклеенные обоями двери. В комнате стояли старые, ненужные вещи: два кресла и кушетка с порвавшейся обивкой и роскошной бахромой, столик без ножки, стеклянный колокол, под которым лежал букетик увядших свадебных цветов. Вдоль стен разместились шкафы и полки с книгами. За первыми дверцами, которые открыла Катя, стояли огромные, в темных переплетах книги. Они просто потрясли Катю. Во втором шкафу было множество словарей и около них — коричневые обложки старых журналов. За одним рядом иностранных книг она заметила томик с золотым обрезом.
«Наверное, это какой-нибудь роман», — подумала Катя и вытащила его из ряда. В руках она держала книжку с витиеватой надписью «Поэзия», нарисованными вересковыми зарослями и кружащимися над ними бабочками.
Стихи! Катя была разочарована. Но все же книжку раскрыла. Страницы были исписаны красивым круглым почерком. Да, всё было написано от руки. Катя перевернула несколько страниц. Потом вернулась к началу. Села в одно из кресел, утративших свою былую красоту, и начала читать.
«12 ноября.
Сегодня мне исполнилось двенадцать лет!
Утром ко мне подошла мамочка и сказала: „Теперь ты уже взрослая!“ И пани молочница назвала меня на „вы“, что мне немножко смешно, но приятно. А в остальном быть взрослой не так уж хорошо. Ко дню рождения дорогие родители подарили мне сборник песен „Дитя отчизны“. Я буду играть их на пианино. Брат Благослав высказал мне свое пожелание в стихах и подарил перочинный ножик, в котором одно лезвие сломано. Он больно ущипнул меня, когда мама сказала: „Поцелуй ее!“ Брат Франти, который учится в Праге, послал мне по почте эту тетрадь. Он не знал, буду ли я переписывать сюда стихи или начну вести дневник.
Так как сегодня у меня день рождения, гулять я не ходила и все время сидела в своей комнате. Мне ничего не надо было делать — ни вышивать, ни играть на пианино, ничего. Поэтому я сижу и пишу дневник.
Ну, с богом, мой дневничок! Пока я больше не знаю, что писать.
13 ноября.
Вчерашний мой день рождения закончился плохо. Ко мне зашла моя подруга Отилия Шторканова и предложила пойти погулять. Она пожелала мне всего самого наилучшего. На ней была новая шляпка, и в руках белая меховая муфточка. Мамочка посоветовала мне тоже взять что-нибудь в руки, чтобы я не выглядела как кухарка. Очень плохо, что у меня нет муфточки. Барышня всегда должна иметь что-либо в руках, поэтому я взяла с собой нотную папку „Музыка“. Мы гуляли у Старой крепости. О, какая я глупая, что не взяла с собой мой дневничок! Потому что, когда мы ушли, мама все прочитала, а когда я вернулась, она сердилась, что я пишу глупости и что мой брат послал мне такую дорогую тетрадь не для того, чтобы я писала в нее всякие ненужные вещи. У папы от школы сильно болела голова, и он попросил маму оставить меня в покое. Тогда мама сказала: „Пусть пишет что хочет, даже всякие тайны, раз она уже взрослая“. Я этому очень обрадовалась, хотя никаких тайн у меня нет. Кроме одной, о которой я никогда никому не скажу до самой могилы».
- Предыдущая
- 8/42
- Следующая