Моя безумная фантазия - Рэнни Карен - Страница 4

• Предыдущая
• 4/63
• Следующая

— Ей не следовало вставать с кровати. Это, естественно, привело к возмущению субстанций!

— Эту женщину немилосердно рвало, доктор Эндикотт, — сказал Сент-Джон.

— Несколько порций моего тонизирующего средства прибавят ей сил.

О, хоть бы они ушли и оставили ее в покое! Но они стояли над ней, как над недавно усопшей, и говорили, говорили. Это нечаянное подслушивание было почти так же унизительно, как события прошедшего часа.

Почти.

Кто же этот чужой человек, который, похоже, знал ее? Мэри-Кейт постаралась выровнять дыхание: пусть не догадываются, что она уже давно пришла в себя. Если бы у нее был выбор, она предпочла бы до конца своих дней лежать в этой позе — со сложенными на груди руками, как живой труп. Смущенная до смерти.

Она видела его во сне. Она побывала в тех местах, о которых только читала в книжках, — любовалась летящими контрфорсами собора Парижской Богоматери, изысканной красотой росписей Микеланджело во флорентийской церкви Сан-Лоренцо, церковью и монастырем Сан-Джорджо Маджоре в Венеции. Праздник для глаз.

А остальное, Мэри-Кейт?

Сцена между мужем и женой? Нагота мужчины в свете свечей? Это ты как объяснишь?

Она потеряла разум? Девушка почувствовала, как к ее щекам прилила кровь. Могла она когда-то познакомиться с ним, а потом забыть все, что знала? При этой мысли Мэри-Кейт охватила паника. Где явь и где сон?

Мэри-Кейт Беннетт, урожденная Мэри-Кейт О'Брайен. Может быть, сирота, а возможно, и нет. Брошенная — это не вызывает сомнения Слишком рано вышедшая замуж и слишком быстро овдовевшая. У нее загрубевшие руки, сильные и умелые, из ягод она предпочитает вишни, не любит кормить кур, потому что они клюют ноги. Она может с легкостью дать мужчине по рукам, если он их распускает, и в мгновение ока прибрать заставленную столами таверну Если надо, она будет работать от зари до зари. Она никогда ничего не украла и редко лгала, а жизнь научила ее высоко держать голову при любых, даже самых отчаянных обстоятельствах. Если у нее и была мечта, так это купить отрез зеленого бархата, напоминающего цветом изумрудные долины Ирландии. Она завернулась бы в ткань лицевой стороной внутрь, чтобы бархатистая поверхность ласкала кожу. А может, закуталась бы так, чтобы видны были плечи, белые и округлые, не изуродованные работой и не тронутые загаром. Она вообразила бы себя, будь у нее время на подобные мечтания, знатной дамой на балу, которая ждет одного из своих многочисленных кавалеров, или женщиной в ожидании возлюбленного. Или матфью — и бархат был бы для нее ребенком, маленьким, теплым существом.

Нет, она слишком хорошо себя знает, чтобы сомневаться в том, кто она такая.

А другие? Она часто видела во сне людей, которых не знала. И с такими подробностями…

Хватит, Мэри-Кейт! Нередко подруги называли тебя фантазеркой, потому что ты оставляла в лесу кусок пирога для фей, начиная с первого майского утра, мыла волосы росой, а когда чистила яблоко, старалась, чтобы кожура свисала длинной полоской и не рвалась — тогда можно определить имя своей настоящей любви. Впрочем, это было давно, до того, как ты узнала, что желания не исполняются, а в суеверия верят только глупцы. Тебе должно быть стыдно за детские мысли и греховные сны.

Дверь тихо закрылась, и Мэри-Кейт едва слышно вздохнула. Она осторожно приоткрыла глаза и наткнулась на орлиный взор. Девушка поспешно зажмурилась и затаилась, как мышка.

— Поздно. Я знаю, что вы очнулись, — послышался слегка насмешливый голос, и Мэри-Кейт вспыхнула. Теперь-то она уж точно выдала себя.

— Врач пошел приготовить вам порцию своего тонизирующего средства. — Это сообщение вызвало стон пациентки. — Я могу еще чем-нибудь вам помочь?

— Нет, спасибо. — Она отвернулась к стене. Он не расслышал и наклонился.

— Могу ли я доставить к вам кого-то? Вашего мужа, к примеру?

— Нет.

Он молчал, поэтому Мэри-Кейт пояснила:

— Я вдова, сэр.

— Тогда кого-нибудь из родных?

— У меня никого нет.

— Понятно.

Мэри-Кейт была совершенно уверена, что ничего-то ему не понятно.

— Что вы имели в виду? Насчет того, что видели меня во сне? — спросил он наконец.

Мгновения уходили, наполненные тяжелым молчанием.

— Я не могу вам этого объяснить, сэр. Мне это кажется бессмыслицей.

— Меня зовут Сент-Джон. Можете обращаться ко мне так или как пожелаете. Однако я бы предпочел, чтобы вы не обращались к прозвищу. Синджин напоминает мне одно особенно отвратительное персидское стихотворение.

Она улыбнулась, невольно очарованная.

— В настоящее время мое знание особенно отвратительных персидских стихотворений ограниченно.

— Как и ваши объяснения.

Снова молчание.

— «Ну и чудной же мне сон приснился! Не хватит ума человеческого объяснить его!» — пробормотала она.

— Ваше знание Шекспира достойно похвалы, мадам. А дальше?

— «Ослом будет тот, кто станет рассказывать этот сон»?

— Совершенно верно. Вы взяли «Сон в летнюю ночь» совершенно не к месту, знаете ли.

Она повернула голову и взглянула на него Его улыбка показалась ей насмешливой.

— Это была одна из любимых пьес миссис Тонкетт. Думаю, она представляла себя Титанией.

— Кто такая миссис Тонкетт?

— Моя личная добрая фея. Она научила меня читать. — На ее губах появилась мечтательная улыбка.

— Наша беседа имеет некую точку опоры, не так ли? И это, конечно, смущение. Чем больше я ошеломлен, тем меньше любопытства проявляю. Вы к этому стремитесь?

Мэри-Кейт ответила не сразу.

— По правде говоря, я ни к чему не стремлюсь. Я просто не знаю, как объяснить.

— Самый простой способ — рассказать все слово за словом.

— Вы когда-нибудь доили корову?

Он мотнул головой, словно отгоняя надоедливую муху:

— Нет, никогда.

— Исключительно скучное занятие. Дважды в день, и кажется, что тянется часами. О, я знаю, многие разговаривают с коровами, пока доят их. Нахваливают, говорят разные ласковые слова. А я мечтала. О местах, где хотела бы побывать, о том, что хотела бы делать. Иногда я представляла себя танцующей. Я всегда хотела научиться танцевать, скользить по сверкающему полу. Мои юбки развеваются, голова кружится, я запыхалась так, что, кажется, сейчас потеряю сознание.

— И ваш сон обо мне походил на такую мечту? Она повернулась к нему и улыбнулась открыто, как ребенок, и так же озорно.

— На молочную мечту?

— Вот именно.

Деланное безразличие не смогло пригасить искорку в его глазах, похожую на далекую звездочку в безлунную ночь.

— Это началось как сны, правда. Когда я так долго спала. — Она снова не смотрела в его сторону и старательно комкала простыню, прикрывавшую ее правое колено. — А потом, — ее голос дрогнул, выдав растерянность, — я начала грезить о вас и днем.

— И я был раздет? Это видение посетило вас наяву или во сне?

— Мне не следовало об этом говорить.

Как она могла объяснить, что слова сорвались у нее с языка прежде, чем она сдержала их? Удивление при виде этого человека заставило Мэри-Кейт забыть о приличиях.

— Должен отметить, это не совсем в моих привычках. По голосу чувствовалось, что он забавляется, высмеивая ее самообладание, с таким трудом достигнутое.

Теперь она не отрываясь смотрела на Сент-Джона.

— Почему у меня создается впечатление, что вы меня дурачите? Что, видение было более приятным, чем реальность? — спросил он.

— Может, потому, что во сне вы меня не высмеивали?

— Не понимаю, где же ваш тонизирующий напиток? — спросил он, поднимаясь. Ровные, вежливые слова, окутанные заботой, как миндаль сахарной глазурью, и произнесенные таким же сладким тоном.

Она смотрела на него с легким разочарованием. Он учтив, исключительно благопристоен, а человек, которого она видела в своих снах, иногда сердился и в нем бурлила страсть.

И все равно внутри ее сдержанного спасителя скрывался, лишь намеком давая знать о своем присутствии, мужчина из ее сна.

• Предыдущая
• 4/63
• Следующая