Роковой бриллиант дома Романовых - Рэтклиф Джон - Страница 22
- Предыдущая
- 22/43
- Следующая
— Не оскорбляйте, пожалуйста, Керенского, если вы хотите, чтобы вас уважали как парламентера! — резко прерывает его Александра.
Тогда раздается усталый голос одного полковника, у которого открылись и сочатся кровью раны, полученные на войне.
— Керенского нельзя найти — говорят, что он скрылся.
На лице Калинского мелькнула улыбка. Александра замечает это.
— Мы здесь защищаем не одного Керенского. Мы защищаем всех граждан, мы защищаем демократию.
— Это будет стоить вам жизни! — отвечает резко Калинский и отворачивается, собираясь уходить.
Женщины снова ведут его через баррикады. Он может оценить положение: энергично проведенный общий приступ — и Зимний дворец в руках большевиков.
Он вернулся к Борису и коротко доложил ему обо всем, что видел и слышал.
— Хорошо, Лева. Я согласен дать им час на размышления, — заметил Борис: — Если Керенский скрылся…
— То женщинам придется поплатиться за это, — буркнул Калинский.
Борис не ответил. Он вошел в дом. Его стали забрасывать упреками из-за приостановки стрельбы. Он ответил, что будет лучше, если дочери влиятельной буржуазии живыми попадут в руки большевиков в качестве заложников.
— Ах, вот как ты полагаешь! — ответил артиллерист, ожидавший прибытия орудия, чтобы расстрелять баррикады, окружавшие Зимний дворец. — Вот как, ха-ха — так! — он рассмеялся страшным смехом, от которого Борису вся кровь бросилась в голову. Он подошел к окну и поглядел на улицу. Ночь была темна. Повсюду слышался гул орудий. Подкатил автомобиль. Крики заглушили шум мотора.
Прибыл Троцкий и влетел в комнату. Троцкий появлялся всюду в эту бурную ночь. Он был движущей силой кровавого переворота.
— Яковлев, черт побери! Что означает эта тишина? Покончить с этой сволочью! Через полчаса я пошлю тебе на подмогу тысячу человек. Штурмовать! Все обстоит великолепно!
Он бросился в кресло. Троцкий курит непрерывно и у него захватывает дыхание. В нем сидят целых десять жизней. Его нервы, как стальные канаты. Глаза горят, как угли… Они вспыхивают, потухают и снова вспыхивают.
Он сообщает последние новости, а вожди, столпившиеся вокруг, почтительно слушают. Все важнейшие здания находятся в руках большевиков… Вокруг Ленина кипит лихорадочная работа. Тучи прокламаций разбрасываются по всей стране, прокламации рабочим, солдатам, крестьянам. Когда солнце взойдет, Россия уже будет большевицкой. Его слова встречаются ликованием.
Ликование передается дальше. Оно проносится по всем улицам и переулкам. Адским кличем победы оно раздается по всему Петрограду. Сон выскочил из головы буржуазии. Начинается новая эпоха! Старая рушится под дымящимися развалинами! Открывается новая страница мировой истории!
Троцкий уже снова летит дальше. Автомобиль пыхтит, как допотопное чудовище, сквозь крики и выстрелы. Борис Яковлев стоит у окна и ждет. Медленно продвигается вперед часовая стрелка…
XIV
Над Петроградом спустилась ночь. Ночь туманная и снежная. Небо похоже на погребальное покрывало. Отдельные звезды просачиваются, как серебряные слезы.
По опустевшим улицам, шатаясь, идет Вольдемар фон Бренкен. У него болит голова. Его знобит. У него жар. Он никак не может понять, где он находится. Он идет ощупью, прислоняясь от времени до времени к стене, и прислушивается к выстрелам. Вдруг он попадает в толпу. Она выросла откуда-то из-под земли. Рабочие большие, широкоплечие, сильные… Женщины, подстерегающие, как гиены. Он идет вперед, как во сне.
Вдруг позади его раздается крик:
— Офицер! Офицер!
Он оглядывается. Люди сгрудились в черное пятно. Это мародеры революции. Они видят офицерскую форму, они кричат, придя в безумную ярость, скучиваются и бросаются вперед густым клубком уничтожения и смерти за отдельным человеком.
Бренкен бросается бежать. Они бегут вслед за ним. Его голова ужасно болит. Улица черна, как ночь, и пустынна. Она словно вымерла. Все, что еще живо, прячется позади густо спущенных штор.
Жалкое зрелище! Все больше разбухающая толпа, тысячеголовая гидра бежит с воем позади него…
Бренкен, как сквозь красный туман, видит вывеску кабаре «Крокодил». Давно как-то он был там однажды вместе с Настей… Мчась во весь дух, спасая свою жизнь и слыша позади себя дыхание многоголовой своры, он мысленно видит себя входящим вверх по лестнице в сопровождении этого милого создания. Все кругом залито ослепительным светом…
Теперь он взлетает, спотыкаясь на ходу, вверх по широкой лестнице, устланной красным стоптанным ковром…
Внизу раздается вой преследователей… Какой-то мясник дико размахивает над головой своим длинным ножом.
— Погоди! Я отрежу тебе уши!
— Нос! Отрежь ему нос! — безумным голосом вопит какая-то женщина.
— Нос! — воет толпа. Она грязным потоком заливает мраморную лестницу. Бренкен уже наверху.
Дверь за кулисы открыта. Не помня себя, Бренкен бросается в темное помещение, спотыкается о стулья, падает, снова подымается… Добирается до занавеса. Прокрадывается, попадает, минуя темную сцену, в ходы и коридоры… Спешит дальше… Открывает какую-то дверь и попадает в освещенные комнаты.
Там, снаружи, толпа сперва отскакивает, завидя темноту. Она труслива и, несмотря на свой численный перевес, боится засады. Никто не хочет первым войти в темный зал. Наконец кому-то удалось разыскать на стене электрический выключатель. Но только внизу, на улице, неожиданно вспыхивает большой электрический фонарь, похожий на блуждающее солнце. Наверху все остается окутанным мраком ночи.
Наконец преследователи нерешительно и осторожно пробираются в зал и начинают обыскивать его.
В это время Бренкен сидит наверху в мужской уборной. Он нашел мастику и театральные бороды и лихорадочно дрожащими руками, повинуясь смутному инстинкту, приклеивает себе бороду. Срывает с себя военную форму. Механически прячет таинственное письмо француза в складках белья. В таком виде — в кальсонах, с приклеенной бородой, причудливой ужасающей фигурой он спешит, в то время как уже слышится шум погони сквозь вторую дверь… Видит перед собой оклеенную обоями дверь, открывает ее… Выглядывает в ночь… запирает за собой дверь… и задерживает дыхание.
Толпа, толкаясь и переругиваясь друг с другом, врывается в гардеробную… Не находит беглеца, отодвигает в сторону занавес, прикрывающий выход в другую сторону… И с яростными возгласами прекращает преследование…
Толпа начинает рассеиваться, они берут с собою на память ни к чему не нужные вещи и на прощание рвут на куски занавес. Ругань и грубые шутки замирают вдали.
Бренкен, одолеваемый усталостью и отвращением, упал на пол. Теперь он снова медленно поднимается. Глубокий вздох… Он прислоняет голову к стене. На этот раз смерть совсем близко прошла мимо него! И какая смерть!
Он здесь не находит покоя. Он должен идти дальше куда-нибудь и тогда он может попытаться проникнуть на маскарад, прежде чем Лу де Ли покинет Петроград… Тогда будет потерян всякий след голубого Могола.
Бренкен больше не думает о Насте. Доля воспоминаний в нем уже потухла. Он с трудом думает только об одном: о голубом Моголе.
Кругом все еще темно — он поднимает какой-то занавес и кричит, кричит диким голосом, как безумный… Он падает на колени.
Перед ним стоит человек с высоко поднятым топором. Молча ухмыляется ему прямо в лицо, собираясь ударить… Но, сделав над собой последнее судорожное усилие, Бренкен сразу выпрямляется и с размаху ударяет по желтому ухмыляющемуся лицу.
Лицо разлетается на куски. Неизвестный падает на пол и разбивается на комья — в самом деле — на комья, отвратительные комья. Этого не выдумаешь! Бренкена охватывает жар, побеждающий его ужас.
"Проклятие, голова… моя бедная голова… Я так долго не спал! И еще удар прикладом! Все, что я здесь вижу, — нечистая сила… лихорадка. Не разлетается же человек, в самом деле, на куски. Топор!" Бренкен хватает топор — по крайней мере оружие, — думает он, — топор кажется ему легче перышка. Он поднимает голову и вдруг замечает очертания новых фигур. Как бы подстерегая кого-нибудь, стоят они без движения, не трогаются с места, беззвучно ожидают момента броситься на него. Тогда Бренкен с отчаянием самоубийцы бросается на все сонмище привидений и учиняет кровопролитие. Ужаснейший бред — люди падают под его ударами, как мухи, и никто не кричит. "Бесовский шабаш! Это привидения! Да, да, я окружен привидениями!" И снова жалкий страх закрадывается в его мозг. Но он продолжает избивать их, хочет оставаться человеком до конца, хотя от лихорадки у него готов выскочить язык. Теперь он склоняется к своим жертвам и ощупывает их. Бледный, как мел, он подымается и оглядывается.
- Предыдущая
- 22/43
- Следующая
