Подъем и падение Запада - Уткин Анатолий Иванович - Страница 54

С одной стороны, Вашингтон в случае возникновения конфликтной ситуации готов был прибегнуть к крайним мерам — применить ядерное оружие. С другой стороны, он хотел бы пойти на это лишь в последний момент и в самом ограниченном объеме — по возможности используя не самые крупные ядерные боезаряды. Военная политическая верхушка США приняла решение о создании атомного оружия помимо стратегического еще и менее мощного — тактического назначения. Так начался спор теоретиков американского могущества о шкале применимости ядерного оружия[215]. США начали в массовом порядке производить тактическое ядерное оружие.

При президенте Эйзенхауэре США встали на путь своего рода интеллектуальной игры с воображаемым противником, на путь рационализации заведомо иррационального: проецирования своих действий в условиях чисто гипотетических представлений о реакции противоположной стороны. Создание и крупномасштабное развертывание тактического ядерного оружия ознаменовало тот этап эволюции стратегии, когда вера в возможность повсеместного присутствия достаточного числа американских «легионов» от Арктики до тропиков в свете корейского опыта потускнели, и было отдано предпочтение концепции замены воинских контингентов самым изощренным и страшным оружием, мощность которого подбиралась к проецируемым обстоятельствам регионального конфликта. США перешли к массовому производству тактического ядерного оружия как удобной замене крупного военного присутствия и как средства бюджетной экономии. Разделяя взгляды многих представителей правящих кругов, президент Д. Эйзенхауэр склонялся к мысли, что миниатюризация атомного оружия, по меньшей мере, служит целям повышения удельного веса США на Западе — в среде союзников, где основу союзных войск НАТО могло бы составить тактическое ядерное оружие, и тогда не понадобилось бы увеличение контингента американских войск[216].

За восемь лет пребывания Д. Эйзенхауэра у власти возрос темп ядерных изысканий, создания ядерного оружия на стратегическом и тактическом уровне. В октябре 1960 г. президент Эйзенхауэр пришел к мысли, что «мы, к сожалению, прикованы к ядерному оружию — единственной практически осуществимой мерой стало использование его с самого начала, без проведения разграничительной линии между ядерным и обычным оружием»[217].

Вторым важнейшим элементом американской «холодной войны» 1953—1960 г. был упор на блокостроительство — организационное оформление западного господства в мире. Вывод, сделанный Д. Эйзенхауэром из корейского опыта, состоял в признании более выгодным не непосредственное вмешательство вооруженных сил США для защиты своих имперских интересов, а действий с помощью союзов. Содержание одного американского солдата в течение года обходилось в 3515 долл., в то время как содержание одного пакистанского солдата стоило 485 долл., одного греческого — 424 долл.[218]. И мело ли смысл держать «дорогие» американские войска там, где их функцию могли осуществлять пакистанцы? Вашингтон стал в значительно большей, чем прежде, мере полагаться на систему союзных связей.

В меморандуме Совета национальной безопасности СНБ-162/2 открыто говорилось, что Соединенные Штаты должны «оплачивать свои чрезмерные военные расходы с помощью союзников». Соединенные Штаты нуждаются в людских и экономических ресурсах союзников. «Отсутствие союзников, или утрата их, привели бы США к изоляции и изменили бы мировое равновесие до такой степени, что поставили бы под угрозу способность Соединенных Штатов к победе в случае всеобщей войны»[219]. Государственный секретарь Даллес в программной статье в журнале «Форин афферс», поставил военные союзы в списке приоритетов выше стратегических ядерных сил[220].

Уже существовала система военных союзов, привязавших к США сорок одну страну. Это — Договор Рио-де-Жанейро (1947 г.), Североатлантический договор (1949 г.), пакт АНЗЮС (1951 г.), договоры с Японией и Филиппинами. Эйзенхауэр проявлял особый интерес к Азии. Он считал, что для администрации Трумэна был характерен некий «атлантический перегиб». В этом сказалось типично республиканское обвинение в адрес администрации Г. Трумэна в «потере» Китая, в неудачной стратегии в Корее. Как объяснил своим слушателям в Миннеаполисе Эйзенхауэр 10 июня 1953 г., «не существует арены слишком отдаленной, чтобы ее игнорировать, не существует свободной нации слишком скромной, чтобы о ней можно было позабыть»[221]. Это пик западного всемогущества в мире.

Не должно быть упущено ни одной возможности распространить и закрепить американское влияние в мире, из орбиты этого влияния не должна быть выпущена ни одна страна, сколь бы малой она ни была. Основной упор дипломатии Эйзенхауэра — Даллеса делался на Азию. К сентябрю 1954 г. удалось сформировать региональный блок СЕАТО — Организацию Юго-Восточного договора в составе Англии, Франции, Австралии, Новой Зеландии, Пакистана, Таиланда и Филиппин. Сенат США проголосовал за вступление США в эту организацию большинством голосов — 82 против 1. Предполагалось, что СЕАТО станет «охранителем» Юго-Восточной Азии. США стали членом военного союза СЕАТО, а также подписали двусторонние договоры с Южной Кореей (1953 г.), Тайванем (1955 г.) и Ираном (1959 г.). «Холодная война» охватила огромные новые районы. Сам факт создания мощного европейско-азиатского блока под руководством США в те годы увеличивал возможности Вашингтона для удержания под своим влиянием этого самого удаленного от него региона.

Итак, после Северной и Южной Америки, Европы и Дальнего Востока зоной «жизненных интересов» США в «холодной войне» объявлялась Азия. Создав СЕАТО, США имели крупный региональный блок, дополняющий НАТО и пакт Рио-де-Жанейро. Лишенные союзников (кроме США), обязанные всем Вашингтону, Тайвань образовал своего рода форпост[222]. Ситуация, когда США бросили всю свою мощь на поддержку тайваньского режима, вызвала немало вопросов. В частности, президента Эйзенхауэра однажды спросили, что предприняли бы Соединенные Штаты, если бы в 1865 г. руководители Южной конфедерации и остатки ее армии переправились бы на Кубу, откуда под прикрытием британского флота осуществляли бы рейды против Флориды. Д. Эйзенхауэр отказался отвечать на вопрос, сославшись на то, что аналогия не точна.

Американская дипломатия оказывала особое давление на нейтральные страны. Напомним, что освободившиеся страны (такие, как, скажем, Индия и Египет) вовсе не склонны были менять одних опекунов на других. Нейтрализм, провозглашенный этими странами как основа их внешней политики, вызвал яростное сопротивление США. Государственный секретарь Даллес объявил, что нейтральность в условиях «холодной войны» является «устаревшей концепцией», что нейтральное поведение в мире возможно «лишь в совершенно исключительных обстоятельствах», что нейтрализм «аморален и является близорукостью»[223].

Была поставлена цель утвердиться не только в «предрасположенных» к сотрудничеству с США странах, но и в тех, чье неприятие американской опеки было активным, сопоставляя зачастую суть национальной политики. В теории все казалось гладким: Англия, Франция и другие метрополии уходят из своих разбросанных по миру колоний, а США, используя свои экономические и военные возможности, берут под свою опеку местную элиту и заручаются влиянием в этих странах. В реальной жизни все было сложнее. Самый больший урок нес в себе Вьетнам.

Если в 1946—1956 гг. пропагандистским обоснованием внешней экспансии Запада была борьба с предполагаемой «коммунистической угрозой», то после 1957 г. (напомним читателям, что 4 октября 1957 г. СССР вывел на околоземную орбиту первый искусственный спутник) в западном мире стал звучать рефрен об отставании в развитии науки и техники, об опасности поражения из-за самоуспокоенности и политической слепоты. Создание в Советском Союзе в середине 1950-х гг. межконтинентальных баллистических ракет подвело черту под исторической особенностью американской имперской политики — неуязвимостью территории США.