Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич - Страница 58

Строев дождался, когда вертолет прошел к острову, и направился завтракать. После завтрака он пошел к себе в каюту. И вдруг снова услышал стук якорной лебедки. Поднялся на мостик, по озабоченному лицу Володина понял: произошло нечто серьезное.

— Срочно идем на норд, — сказал командир.

— Почему на норд? Там же никого наших.

— Вертолет надо подхватить.

— Как он там оказался?

— Длинная история. Впрочем, спросите сами, с вертолетом — прямая связь.

Строев взял трубку и услышал знакомый голос главного врача Плотникова:

— Товарищ Строев, распорядитесь срочно приготовить операционную.

— Здесь, на «Смелом»?

— До плавбазы нам не дотянуть, горючее кончается. А с больным плохо. Как бы перитонита не было. Скажите врачу на «Смелом», он знает.

Строев вытер вспотевшее лицо, поглядел; в иллюминатор. Синело пустое небо над нами пустынным морем. «Смелый» шел на одной турбине, обходя непротраленные квадраты.

— Ну как, успеем? — спросил Володин.

— Горючее у них на исходе.

— Что значит — на исходе?..

Строев снова схватил трубку:

— Уточните, как с горючим.

— Минут на десять полета. Ну, может, на двенадцать.

Они встревоженно посмотрели друг на друга: если БПК будет идти, как теперь, он не успеет в точку, где У вертолета остановятся лопасти.

Володин перекинул звякнувшие ручки машинного телеграфа. Сразу усилилась вибрация палубы: заработала вторая турбина. Через несколько минут послышалось тонкое гудение, и волны за окнами рубки быстрее побежали назад. Корабль уже не огибал многомильные квадраты, а шел напрямик к точке встречи с вертолетом. Эти квадраты, которые они теперь пересекали, уже обрабатывались контактным тралом, а можно было не бояться якорных мин. Но оставалась возможность напороться на донные, неконтактные мины. Чтобы гарантировать от них, тральщикам еще предстояло «пахать и пахать». Однако выхода не было, и Строев мысленно одобрил решение командира.

Доложили, что вертолет уже виден. Строев вышел на крыло мостика. Похожая на серебристого жука маленькая машина, приблизившись, замерла на миг над кормой застопорившего ход корабля а вдруг словно бы упала, сильно ударившись колесами о палубу. И сразу оборвался треск лопастей. Строев кинулся на корму, но там уже хозяйничали врачи в белоснежных халатах.

Корабль словно вымер, молчали, турбины, не доносилось хлопанья дверей. Только, за бортами глухо плескались волны. Живой и сложный организм корабля замер. На время операции пришлось выключить даже вентиляцию.

Через два часа стало известно о благополучном всходе операции. Корабль снова ожил и пошел на зюйд, осторожно обходя опасные квадраты. Строев спросил командира:

— Как вы решились идти напрямую? Я понимаю: другого выхода не было, но как вы решились?

— На скорость понадеялся. Думал, проскочим, — ответил Володин.

— Ну что же, запишем на вас один галс.

— Какой галс?

— Обыкновенный. Мы же на тралении. Так что считайте: прошли боевой галс. Вместо тральщика…

— Совсем сдурели! — заорал капитан-лейтенант Судаков и кинулся в рубку, схватил палочку микрофона.

Дружинин мягко, но решительно отобрал у него микрофон.

— Спокойней. Они только того и ждут, чтобы мы потеряли голову.

— Но ведь что позволяют!..

— На катере! — произнес Дружинин. — Вы нарушаете правила судовождения! Командование советского корабля заявляет решительный протест!..

Он сказал это по-русски, затем, спохватившись, быстро повторил по-английски и добавил уже только по-английски, что ответственность за последствия целиком ложится на израильское командование.

На катерах будто не слышали. Четыре сторожевых израильских катера носились перед тральщиком, хлопая днищами по высоким волнам, оглушая трескучими моторами. Они выделывали восьмерки, проскакивая почти у самых бортов, исчезая под форштевнем корабля.

— Как же, испугаешь их предупреждениями! — сказал Судаков. — Матюгом их.

— Этого они только и ждут. Небось и магнитофоны настроили.

— Но надо же как-то…

— Не надо. Сейчас сдержать их может только одно — наша спокойная непреклонность.

— Чихали они на нашу непреклонность.

Дружинин не отозвался, он напряженно смотрел на катер, только что крутившийся прямо по курсу и вдруг осевший, закачавшийся на волнах. Белый бурун за его кормой опал, но катер продолжал двигаться по инерции наперерез кораблю.

— Уходите с курса! — крикнул Дружинин в микрофон. — Мы на боевом галсе, идем с тралом!..

— Скажи: отвернуть не можем…

— Моряки там или сухопутные крысы! — взорвался Дружинин. — Сказано, идем с тралом!

Зубастая пасть, нарисованная на носу катера, скалилась на неумолимо надвигавшийся корабль, словно хотела напугать, остановить. Все, кто находился в рубке, смотрели на командира. А командир молчал, ничто в его лице не менялось, словно оно вдруг окаменело.

Отчаянно затрещав мотором, катер сорвался с места и пошел по широкой дуге, не заходя, впрочем, в непротраленную зону.

Дернулась палуба под ногами, и Дружинин выругался: порвался трал. Это был уже не первый случай. Морские карты, которыми снабдило их египетское командование, оказались устаревшими, на них не были нанесены многие подводные рифы и затонувшие суда.

«Придется снова делать этот галс», — подумал Дружинин. Освобожденный от трала корабль набирал скорость, и пришлось перевести ручки машинного телеграфа на «Самый малый».

Катер с акульей пастью снова подошел вплотную, на его палубу вылез знакомый длинноволосый переводчик и крикнул по-русски:

— Уходите, здесь нет мин!

— Вот это мы я хотим выяснить, — ответил Дружинин.

— Здесь — израильские воды.

— Мы проводим траление в египетских водах.

Переводчик, потоптавшись на палубе, нырнул в рубку. Но через минуту вышел оттуда, почему-то ухмыляясь во весь рот.

— Вы можете работать в этом районе, если Советское правительство официально обратится к израильскому правительству за разрешением.

Снова Дружинин не ответил. Да и что он мог ответить? Не его дело — решать такие вопросы.

На юте — с мостика это хорошо видно — торопливо сваривали части трала: металлические скобы сбрасывали, не дождавшись, когда они остынут. Дружинин каждый раз видел белое облачко пара, и ему казалось, что он слышит, как раскаленные скобы шипят, падая в воду.

Подбежал Судаков, уставился на израильский катер, который разворачивался к кораблю зубастой пастью. Другие катера тоже начали приближаться со всех сторон, словно собирались пойти на абордаж.

— Пока не закончили ремонт трала, проведем учение, — сказал Дружинин. — Что у нас по расписанию — борьба с пожаром? Начинай, да не забудь записать в вахтенный журнал.

Запылал, задымил на шкафуте таз с ветошью, облитой соляркой, покатились вдоль борта пожарные шланги, свернутые в диски, и вздулись под напором воды. Кто-то сорвал огнетушитель.

Дальнейшего Дружинин никак не ожидал, на палубу двух катеров вдруг высыпало до десятка пестро одетых людей с фотоаппаратами и кинокамерами. Вот, значит, в чем дело: все это сегодняшнее вызывающее поведение израильских катерников не более как специально разыгрываемый спектакль. И провокационные выкрики длинноволосого переводчика (ведь объяснились уже с ним, чего еще надо?), и опасные «восьмерки» перед форштевнем, и попытки заставить тральщик изменить курс. Все было рассчитано на то, чтобы вывести русских из себя, все — для прессы.

И пресса заработала. Дружинин не сомневался, что завтра израильские (и не только израильские) газеты распишут это учение как настоящий пожар на советском корабле. Репортеры теснили друг друга, лезли на крышу рубки, один забрался даже на невысокую мачту к радиолокационной антенне. Никто им не мешал, и они вели себя как хотели, кричали вразнобой злое, оскорбительное.

И тут с корабля кто-то раздраженно ответил им непонятной фразой, как вначале послышалось Дружинину, на немецком языке. Репортеры замолчали на миг, опешив от неожиданности, и вдруг разразились дикими воплями, не поймешь — возмущенными или восторженными.