Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич - Страница 79

Искательствовать он намерен не был.

Однако на новом месте он пробыл недолго — в воздухе все отчетливее пахло войной, и Румянцева отозвали назад, в Петербург, откуда он скоро — по получении секретного задания — спешно выехал в Ригу. Ему наряду с еще двумя молодыми и перспективными генералами — Василием Долгоруковым и Захаром Чернышевым — поручалось приступить к созданию отборных боевых частей — гренадерских полков, набираемых из гренадерских рот пехотных полков.

Это распоряжение было отдано уже новым высшим военным органом — «Конференцией при высочайшем дворе». «Конференция» взяла на себя не только обязанности Высшего военного совета, но и все руководство внутренней и внешней политикой России. Она занималась разработкой стратегии будущей войны — предполагалось, что непосредственное командование армии в войне с Пруссией будешь лишь покорным исполнителем решений «Конференции», — занималась и вопросами комплектования войска, чему и стало следствием новое назначение Петра Румянцева.

«Конференция» приняла план подготовки к войне армии и флота.

31 июня 1756 года Петр Шувалов — один из членов «Конференции» — доложил Военной коллегии о маршруте русских войск в Восточную Пруссию. Менее чем через два месяца после этого, видя, что коалиция против него обретает весьма зримые и опасные черты — к союзу России и Австрии примкнули Франция, Саксония и Швеция, — Фридрих решил показать всем, что отнюдь не безопасно иметь его своим врагом: он вторгся в Силезию.

Российская армия, растянувшись по западной границе, к непосредственным боевым действиям готова не была. Румянцев возмущался:

— Что за страна такая! Ведь всегда так: уже ведь и пора, и знают все об этом, а пока по башке нам не дадут — ведь и не почешемся!

Его утешали:

— И что вы возмущаетесь, генерал! Сами же сказали: всегда так. Стало быть, не нами заведено, не нам и ломать! А в утешение вам — не одни мы не готовы, союзники наши тоже не больно-то…

— А мне на них плевать! Накладки европейские за образец держать не намерен!

А время шло. Только в сентябре утвердили командующего русской армией — генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина. Тут уж возмущался не один Румянцев. Все — от солдата до генерала — знали, чего реально стоит их новый фельдмаршал, любитель хорошего стола и гардероба, личный обоз которого даже в районе боевых действий, случалось, состоял из сотен подвод.

— Ну что, господа, — злорадствовал Румянцев, — а каково теперь ваше мнение, что должно оставлять, а что ломать в порядках наших?

— Не ехидствуйте, генерал, — отвечали ему те, кто имел еще слабый запал поспорить, — вы ведь тоже с нами совместно, под командой сего стратега, воевать пойдете!

— Пойду, — соглашался Румянцев, — но когда мне оторвет голову ядром — случайно, разумеется, — просто командующий поставит всю свою армию от большого ума под пушки Фридриха, я буду спокоен — вслед за моей отлетят и ваши головы, столь боящиеся задуматься!

— Ну, хорошо, задумаемся мы. А дальше что? Плетью обуха не перешибешь! Фельдмаршал наш ставлен самим канцлером Бестужевым-Рюминым! Вы что-нибудь имеете сказать канцлеру? Или персонам — членам «Конференции»?

Король Прусский Фридрих II разговоров сих не слышал, иначе поспешил бы с ними согласиться. Но и не слыша их, он поступал так, как будто был их участником, то есть особого внимания на русскую армию не обращал.

Он считал, что основные события развернутся в Силезии, Богемии, Саксонии. Восточная же Пруссия может особо не опасаться: у губернатора Пруссии фельдмаршала Ганса фон Левальда тридцать тысяч войск во главе с блестящими офицерами — Манштейном, Мантейфелем, Доной, кавалеристами Платтеном, Платтенбергом и Рюшем. Фридрих все рассчитал еще в самом начале войны — в 1756 году.

А теперь шел уже 1757-й. В июне, согласно планам «Конференции», военные действия наконец начались — генерал-аншеф Фермор взял Мемель. Тогда же русская армия начала медленное движение к Кенигсбергу. Одна из ночевок в пути пришлась на местность на западном берегу реки Прогодь, невдалеке от забытой богом и людьми деревушки Гросс-Егерсдорф.

Под барабанную дробь, выбивающую генеральный марш, началось построение в ротные походные колонны. Раннее утро окутало землю белесым непроницаемым пологом влажного тумана, в который ныряли со своими командирами невыспавшиеся и оттого настроенные весьма мрачно солдаты.

Узкая дорога была со всех сторон окружена густым Норкинтенским лесом, получившим свое название от деревни, где и проходил ночлег русской армии.

В силу своей достаточно большой численности — до 55 тысяч человек — армия вместе с командующим фельдмаршалом графом Апраксиным уверенно смотрела на возможность предстоящих сражений с пруссаками. Уверенность эта опиралась на немаловажное обстоятельство: пруссаки избегали столкновений с русской армией, позволяя ей беспрепятственно разгуливать по своим владениям.

Согласно решению Апраксина армия, снявшаяся с ночлега около четырех часов утра 19 августа 1757 года, осуществляла марш в общем направлении на Алленбург. Движение предполагалось осуществлять двумя колоннами: правой — в составе 1-й дивизии Фермора и части 3-й дивизии Броуна и левой, состоящей из 2-й дивизии Лопухина и частей 3-й дивизии. Впереди — исходя из плана — предусматривалось следование авангарда Сибильского в составе 10 тысяч пехоты и конницы, усиленных бригадой артиллерии.

Плохо поставленная русская разведка так до самого боя и не узнала, что Левальд, еще к вечеру 17 августа расположивший свою армию южнее Норкинтенского леса, решил атаковать Апраксина по обоим флангам: главный удар от деревни Улербален через прогалину, ведущую к русскому лагерю, вспомогательный — по правому флангу русских вдоль дорог, ведущих в деревню Норкинтен с северо-запада и запада. На рассвете 19-го Левальд занял исходную позицию, и внезапно на русские колонны авангарда и дивизии Лопухина, уже начавшие движение, обрушился жестокий артиллерийский огонь. Туман и наша разведка, вернее ее практическое отсутствие, позволили пруссакам бить залпами с весьма выгодных позиций, почти в упор.

Дивизии Фермора и Броуна также собирались и ближайшее время выступить, поэтому их обозы уже тронулись в путь. По диспозиции Апраксина предполагался общий марш через единственно возможный узкий прогал. И теперь обозы армии свалились к этому месту и создали толчею, пробку, сопровождающуюся массовыми истерическими ругательствами скучившихся людей. Залпы, начавшие звучать все более и более громко, усугубили толчею, могущую легко перейти в панику. По ходу движения оказался и неизвестно откуда возникший ручей, что дополнительно усугубило обстановку неустойчивости.

Основной удар Левальд нанес по дивизии Лопухина. Массированный огонь артиллерии и густые порядки наступающей прусской армии вызвали поначалу замешательство:

— Сюда, сюда артиллерию!

— Сюда кавалерию!

— Пришлите как можно скорее кавалерию!

— К черту обоз!

— Назад, назад!

Паника, однако, фактически не начавшись, утихла. От злополучного ручья и многострадального обоза через лес, топь и фуры начали пробиваться к опушке отдельные солдаты и небольшие отряды под командой наиболее инициативных начальников. Выбираясь на открытое пространство, они, не обращая внимания на канонаду, выстраивались в боевые порядки. Таким образом, намерение Левальда уничтожить русскую армию, не дав ей построиться для боя и тем самым вызвать при своем наступлении панику, провалилось. Это было первым звоночком прусскому фельдмаршалу, имевшему в своем распоряжении всего 24 тысячи солдат и намеревавшегося с их помощью просто разогнать и затем добить русских.

Но все же управление войсками было нарушено — впрочем, общего командования со стороны Апраксина трудно было и ожидать, — большая часть армии не была задействована в силу крайне неудачных маршевых маневров, поэтому вся тяжесть принятия оперативных решений выпала на долю генерал-аншефа Лопухина.