Выбери любимый жанр

В школе и дома (Стихи и рассказы) - Осеева Валентина Александровна - Страница 12

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Дети повернулись к пассажирам. Меньшой парнишка исподлобья глянул на лесовода.

— В Вильнюс, — застенчиво ответил старший. С виду ему было лет четырнадцать, но стеснялся он незнакомых, пожалуй, не меньше, чем его братишка.

— В Вильнюс? И малыш — тоже в Вильнюс? — удивился старик.

— Нет. В Вильнюс только я один… Петрюкас сойдет в Саргенай. Он меня провожает. — Старший мальчик говорил уже посмелее.

— И совсем не в Саргенай! — тоненьким голоском поправил его малыш. — Я до самых Пабаляй еду… вот!

— Вот тебе и «вот»! А как ты назад вернешься, Петрюк? От дому далеко… Серого волка не боишься? — поддразнивал мальчика старик.

— Петрюкас ведь пешком не пойдет, — серьезно объяснил старший. — В Пабаляй в восемь каунасский вечерний останавливается. Петрюкас с ним и вернется.

Волков оба мальчика пропустили, понятно, мимо ушей.

— А на билет деньги есть? — не переставал поддразнивать старик, которому малыш, очевидно, очень понравился.

Петрюкас снисходительно улыбнулся: старичок этот ничего не смыслит в поездах и мальчиках.

— Ему не нужно билета, — объяснил старший. По всему было видно, что он очень любил братишку и даже гордился им. — Все проводники и машинисты знают Петрюкаса…

— Все? — прикинулся удивленным старик. — Так-таки все до одного? Вы только подумайте!

За окном промелькнула будка стрелочника, пассажиры стали смотреть в окна. Старший мальчик, собравшийся было рассказать, как это Петрюкас подружился с железнодорожниками, замолчал.

— Саргенай… Может, выйдешь здесь? — забеспокоился он.

— Да не бойся, Винцас! Доберусь! — отозвался Петрюкас.

— Ладно. Только в Пабаляй не прозевай поезда, — согласился старший. Ему и самому, видно, хотелось побыть с Петрюкасом подольше.

— А женщина, та, что провожала вас, — это мама ваша? — сердито осведомилась женщина с узлами.

— Мама, — ответил старший.

— Вот отпускают детей одних… Еще попадет такой Петрюкас под колеса! — покачала она головой.

— Следующая станция — Пабаляй.

Петрюкас хотел было обнять брата — кто знает, когда они еще увидятся! — но смутился. Он вытащил из кармана блестящий складной ножик. Петрюкас даже взвизгнул от удовольствия — будет чем похвалиться перед товарищами, ведь ни у кого из них нет такого ножика!

Озорно глянув на старого лесовода, пугавшего его волками, Петрюкас стремглав кинулся к двери. Поезд еще тормозил, а он уже спрыгнул со ступенек и пустился к пыхтевшему на втором пути каунасскому вечернему.

— Вот это парень! — громко выразил свое восхищение рабочий, давно уже отложивший газету в сторону.

Пассажиры подвинулись, и Винцукас присел на краешек скамейки.

— Мальчик, а хороший у вас колхоз? — спросила женщина-бригадир, высыпая на колени парнишки горсть орехов.

— Еще бы! — не без гордости ответил Винцукас, хотя ему и не понравилось, что его назвали мальчиком. — Первый на весь район! Недавно было общее собрание, так дядя Каспарас говорил, что мы и по всей области должны быть первыми. Он так и сказал: «Не быть мне вашим председателем, если мы Гражишкинский колхоз «Пирмунас» не обгоним!»

Все пассажиры поняли, что дядя Каспарас — человек, видать, напористый, хоть гражишкинцев он до сих пор еще и не обогнал.

— А по скольку на трудодень получаете? — не унималась колхозница.

— По пять килограммов! — с нескрываемой гордостью отозвался мальчик. — А как уберем свеклу, еще выдадут сахаром и деньгами.

— Ого! — удивилась бригадирша.

Теперь она Винцукаса больше не называла мальчиком. Очевидно, уважение, которым она прониклась к колхозу, она заодно распространила и на самого Винцукаса.

— А коров сколько у вас?

— Матушка — член правления, говоришь?

Вопросы так и сыпались на парнишку, словно орехи из корзинки бригадирши, — он едва успевал отвечать.

— Гляди-ка, парень за словом в карман не лезет! — обернулся рабочий к девушке-бригадиру. — У вас в колхозе, небось, похуже? Что ты так к нему пристала с расспросами, а?

— Ну, уж и хуже! — отпарировала недовольная бригадирша. — С чего это вы взяли?

— Видать, что хуже, — поддержал рабочего и лесовод. — Ведь неспроста прилипла к парнишке, как смола.

Молодой военный тоже усмехнулся, и вот эта-то безобидная улыбка больше всего разволновала девушку.

— Да у нас сада одного пять гектаров, и пасека, и лен! — горячилась она. — Почему же это у нас хуже? Выдумают тоже!

— А электричество у вас есть? — смело перебил ее Винцукас. Тут у него даже глаза засверкали.

Колхозница, не отвечая, отвернулась к окну. Всем стало ясно, что электричества в ее колхозе нет. А перед электричеством, понятно, поблекли и пасека, и сад, и лен, которыми она только что так хвалилась.

Винцукас тотчас же принялся расписывать, как в прошлом году запрудили Русве, как у них в деревне на улицах засветились лампочки на столбах, как на ферме доят электричеством.

За окном уже заблестели звезды. В приоткрытые двери вагона потянуло холодом. Женщина с узлами, прикорнув у окна, задремала. Винцукас пристроил получше стоявший под скамейкой деревянный сундучок.

— Погостить в Вильнюс едешь? — спросил рабочий, внимательно наблюдавший за пареньком.

— Учиться! — гордо ответил Винцукас.

— А в какую школу? — вмешался лесовод.

— В железнодорожную… Хочу машинистом быть. — У Винцукаса даже глаза заблестели: — Из нашего колхоза уже несколько парней ушли в машинисты. Рипкусов Юозукас — уже настоящий машинист. А Ионукас дяди Каспараса — в кочегарах. В кочегары мне не хотелось бы, машинистом куда лучше. Юозукас рассказывал, что бывал даже за Москвой, у самого Урала… Где только он не разъезжал, каких только городов не видел! Хорошо ездить на паровозе!

— Выходит, стало быть, эти твои машинисты тебя и подбили? — спросил рабочий.

— Да… сначала, но потом уж я сам…

— А братишка твой тоже на машиниста готовится?

— Да, Петрюкас тоже.

— Наревется, небось, сейчас этот будущий машинист, — покачал старик головой.

— Нет, он у нас не рева. Он собирается электрические поезда водить, простые ему уже не нравятся, — улыбаясь, говорил Винцукас.

— Хорошее дело — ученье! — отозвался старик, ласково поглядывая на парнишку. — Будь я помоложе, тоже куда-нибудь учиться подался бы.

— Хорошим машинистом будешь, Винцукас, если только захочешь, — сказал задумчиво рабочий. — Теперь вас хорошо учат. Само государство о вас заботится — учителя хорошие, книги хорошие, чертежи, мастерские… Только старайся, малый! Не ленись!

Винцукас чувствовал какое-то безотчетное доверие к грузному, широкоплечему человеку и, не замечая того, придвигался к нему все ближе и ближе. Рабочий поглядел на прижавшегося к его плечу будущего машиниста и покачал головой:

— Помни! Я в твои годы слесарем хотел стать… — Он вздохнул и снова покачал головой. — Денег на билет не было — зайцем пришлось добираться в город. Ненастье, вьюга, а я сижу на вагонных ступеньках. В городе никто меня и не дожидался. Увижу вывеску мастерской — захожу наниматься. Ну конечно, оборванный был, хилый — вот и не нравился хозяевам мастерских.

Винцукас слушал, весь подавшись вперед.

— Сжалился надо мной хозяин одной большой кузницы, — медленно вспоминал рабочий. — Почти три года мной помыкали. Хозяйке прислуживал: дрова колол, помои выносил. Никто не кормил меня, не одевал, никто не учил ничему… Уже совсем взрослым парнем был, а все у кузнечных мехов меня держали…

За окнами мелькали огни местечек и деревень. Из паровоза снопами разлетались искры и меркли совсем низко над полями.

— Трудные были времена, плохие времена! — подтвердил лесовод и откашлялся. И он, должно быть, вспомнил о своей молодости, которая, как видно, тоже была не сладкой.

— А я во время оккупации у кулака Киркиласа мучилась, — сказала успокоившаяся уже бригадирша. — Ох, если б он мне где попался, этот зверь! Зверь он был, а не человек…

Военный сидел, сосредоточенно потирая висок ладонью, и Винцукас подумал, что его юность тоже была не легкой.