Сказки (с иллюстрациями) - Гауф Вильгельм - Страница 25

• Предыдущая
• 25/78
• Следующая

— Чудеса! — ответил писец. — А все-таки хотелось бы мне поглядеть на великолепное убранство и на шейха, как он грустит среди всего этого великолепия, но, главное, хотелось бы мне послушать рассказы его невольников.

— Ничего не может быть легче, — ответил старик. — Надсмотрщик над рабами в его доме с давних пор мне приятель и всегда в этот день устраивает мне местечко в зале, где, в толпе слуг и друзей шейха, один человек пройдет незамеченным. Я поговорю с ним, может быть, он впустит и вас. Вас ведь всего четверо; как-нибудь устроим; приходите в девятом часу сюда, на площадь, и я передам вам его ответ. — Так говорил старик; юноши поблагодарили его и удалились, снедаемые любопытством посмотреть, как будут справлять этот день.

К назначенному часу они пришли на площадь перед домом шейха и встретили старика, который сказал, что надзиратель над рабами разрешил провести их. Он пошел вперед, но не по богато убранным лестницам и не через главные ворота, а в боковую калиточку, которую тщательно запер за собой на замок. Потом он повел их по разным галереям, пока они не попали в большую залу. Здесь было полно народу: и именитые мужи в богатых одеждах, и друзья шейха, пришедшие утешить его в его скорби, я невольники всех племен и народов. Но у всех на лице была печаль, ибо они любили своего господина и скорбели вместе с ним. В конце залы, на роскошном диване, восседали самые знатные друзья Али, и невольники прислуживали им, Около них на полу сидел шейх, ибо, в своей скорби по сыну, он не хотел сидеть на праздничном ковре. Он подпер голову рукой и, казалось, мало внимал словам утешения, которые нашептывали ему друзья. Напротив него сидело несколько стариков и юношей в невольничьей одежде. Старик поведал своим юным друзьям, что это рабы, которых сегодня отпускает на волю Али-Бану. Среди них было и несколько франков, и старик обратил особое внимание юношей на одного из них, отличавшегося писаной красотой и молодостью. Всего несколько дней тому назад шейх купил его у тунисского работорговца за большие деньги и все же уже сегодня отпускал его на волю, ибо он верил, что чем больше франков отправит он обратно на родину, тем скорее вызволит пророк из неволи его сына.

После того как всем разнесли прохладительные напитки, шейх подал знак надсмотрщику над рабами. Тот поднялся, и в зале воцарилась глубокая тишина. Он стал перед невольниками, которых должны были отпустить на свободу, и сказал явственным голосом: «Слушайте, рабы, отпускаемые нынче на волю по милости моего господина Али-Бану, александрийского шейха, соблюдите обычай, и пусть каждый, как полагается в этот день у него в доме, что-нибудь расскажет». Они пошептались между собой. Затем заговорил старик-невольник и повел свой рассказ.

Господин! Как не правы те, что думают, будто только во времена Гаруна ар-Рашида, владыки Багдада, водились феи и волшебники, и даже утверждают, будто в рассказах о проделках духов и их повелителей, что можно услышать на базаре, нет правды. Еще и в наши дни встречаются феи, и не так давно я сам был свидетелем одного происшествия, в котором принимали явное участие духи, о чем я и поведаю вам.

В одном крупном городе любезного моего отечества, Германии, много лет тому назад тихо и мирно жили сапожник с женой. Он сидел целый день на углу улицы и латал башмаки и туфли и даже тачал новые, если кто доверял ему эту работу, — но в таких случаях ему приходилось покупать раньше кожу, потому что он был беден и не держал запасов. Жена его торговала овощами и плодами, которые разводила в садике за городскими воротами, и люди охотно покупали у нее, потому что она одевалась опрятно и чисто и умела красиво разложить и показать лицом свой товар.

У этих скромных людей был красивый сынок, складный, пригожий лицом и для своего двенадцатилетнего возраста довольно крупный. Обычно он сидел подле матери в овощном ряду и охотно помогал хозяйкам и поварам, закупившим много овощей у сапожниковой жены, донести их до дому; и с такой прогулки он почти всегда приносил красивый цветок, мелкую монету или лакомство, так как хозяевам нравилось, когда повара приводили с собой красивого мальчика, и они всегда щедро его награждали.

Как-то сапожникова жена сидела, по своему обыкновению, на рынке; перед ней стояли корзины с капустой и другими овощами, с различными травами и семенами, а в корзиночке поменьше у нее были ранние груши, яблоки и абрикосы. Сынок ее Якоб, так звали мальчика, сидел около и звонким голосом выкрикивал товары: «Пожалуйте, господа, взгляните, что за чудесная капуста, что за душистые травы! Кому ранние груши, хозяйки! Кому нужны ранние яблоки и абрикосы! Мать не запрашивает». — Так выкрикивал мальчик. По рынку как раз проходила старуха, оборванная и в лохмотьях; у нее было остренькое личико, от старости все сморщенное, красные глаза и острый нос крючком, спускающийся до самого подбородка; она шла, опираясь на длинную клюку, и все-таки было непонятно, как она передвигается: она хромала, спотыкалась и качалась из стороны в сторону, казалось, ноги у нее на шарнирах и она вот-вот перекувырнется и стукнется острым носом о мостовую.

Сапожникова жена внимательно оглядела старуху. Уже шестнадцать лет сидела она ежедневно тут, на базаре, и ни разу еще не замечала этой старой карги. Но она невольно испугалась, когда та заковыляла прямо к ней и остановилась у корзин.

— Вы Ганна, торговка овощами? — спросила старуха противным хриплым голосом, непрестанно тряся головой.

— Да, это я, — ответила сапожникова жена, — вам что-нибудь угодно?

— Посмотрим, посмотрим! Поглядим травку, поглядим травку, есть ли у тебя то, что мне надобно, — ответила старуха, нагнулась к корзинам и стала рыться смуглыми безобразными руками в корзине; своими длинными паучьими пальцами она хватала травы, разложенные так красиво и аккуратно, затем подносила одну за другой к длинному носу и обнюхивала со всех сторон. У жены сапожника надрывалось сердце при виде того, как старуха обращается с редкими травами; но она не смела ничего сказать, так как выбирать товар — право покупателя, да, кроме того, она испытывала какой-то непонятный страх перед этой женщиной. Перебрав всю корзину, та пробормотала: «Негодная дрянь, негодные травы, нет ничего, что мне надобно; пятьдесят лет тому назад было много лучше; негодная дрянь, негодная дрянь».

Такие речи рассердили Якоба.

— Послушай, старуха, — бойко крикнул он, — где у тебя совесть? Сначала копаешься своими противными коричневыми пальца, ми в прекрасных травах и мнешь их, потом суешь себе под длинный нос, так что теперь никто, кто это видел, их не возьмет, а потом еще ругаешь наш товар негодной дрянью, а ведь у нас закупает все повар самого герцога.

Старуха покосилась на бойкого мальчугана, отвратительно хихикнула и прохрипела:

— Ах, сыночек, сыночек! Так тебе не нравится мой нос, мой красивый длинный нос? Погоди, у самого такой вырастет посреди лица и вытянется до самого подбородка. — С этими словами она заковыляла к другой корзине, в которой лежала капуста. Перетрогала самые красивые белые кочны и давила и жала их так, что они кряхтели, затем кое-как побросала в корзину и опять сказала: «Негодный товар, негодная капуста!»

— Не тряси так противно головой, — испуганно закричал мальчуган. — Шея-то у тебя не толще капустной кочерыжки, того и гляди подломится, а тогда твоя голова полетит прямо в корзину! Где нам тогда найти покупателя на свой товар?

— Так тебе не нравятся тонкие шеи? — хихикая, пробормотала старуха. — Ну так у тебя совсем не будет шеи: голова уйдет в плечи, чтобы как-нибудь не свалиться с тщедушного тельца.

— Не болтайте всякого вздора с мальчуганом, — сказала наконец сапожникова жена, рассердившись, что та только щупала, разглядывала и обнюхивала, — ежели вам что-либо надо, так поторопитесь, а то вы разогнали других покупателей.

• Предыдущая
• 25/78
• Следующая