Срочно требуется лох - Рыжков Владимир Васильевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/99
• Следующая

На художника накатило вдохновение. Он начал писать портрет прекрасной незнакомки, симпатичной девушки со спортивными наклонностями. Ее лицо Серега увидел по ящику. Когда его фантазия иссякала, он вставлял чистую кассету в видак и записывал какой-нибудь американский боевичок. Ловил привлекательную женскую мордашку — у них там красивых актрис пруд пруди — и останавливал запись. Отмотав пленку немного назад, он ставил изображение мордашки на стоп-кадр, и переносил его на холст, добавляя собственное видение понравившегося ему женского лица. Так он создал ни один потрет, совершенно не тратясь на натурщиц и даже не выходя из дома. Причем все портреты отличало то, что женская головка была запечатлена в движении, в необычном ракурсе, в напряжении чувства. Такие произведения домашнего искусства ценились неимоверно и шли на ура, намного лучше, чем застывшие изображения мадонн с младенцами и без них.

Он уже сделал графический набросок женской головы, повернутой в три четверти, и прорисовал общие черты лица, как вдруг раздался пронзительный звонок в дверь.

Художник решил не открывать, как он это делал в моменты взлета творческих сил. Зачем отвлекаться на пустяки, когда работаешь над шедевром. Но звонок был уж очень настойчив и не думал прекращаться. Серега в сердцах отбросил грифель и побежал к двери, чтобы встретить пришедшего потоком матерных ругательств. Он был просто уверен, что это опять приперся ситный друг Илья со своей очередной проблемой. И твердо решил его ни за что не пускать, послав куда-нибудь подальше, хотя бы в то же самое азиатское государство, куда посылал его на днях.

И открыл дверь. Но за ней торчал совсем не Илья, а нечто гораздо более страшное и отталкивающее. За дверью светилась злорадная морщинистая физиономия Терентича. Ее выражение тут же сменилось на льстивое, как только на пороге возник взбешенный художник. Еще никогда в своей жизни Серега не видел такого преданного взгляда. Из-под седых бровей старика выглядывали по-кошачьи виноватые глаза, что так и хотелось налить ему блюдечко молока. Возмущению художника не было предела.

— Ты чего приперся, старый пень? — недовольно буркнул он. — Что тебе здесь надо?

— Я за вещами, — извиняющимся тоном сказал Терентич и прошмыгнул в прихожую.

— Забирай и вали! Да побыстрее!

У Сереги как-то вылетело из головы, что у старика и в помине не было с собой никаких вещей, кроме нательных. Он повернулся спиной, потеряв к Терентичу всякий интерес, и ушел в мастерскую дорисовывать портрет.

Терентич первым делом закрыл дверь на замок, а это говорило о том, что уходить он никуда не собирается. Затем неслышно прошел по коридору, проскользнул мимо своей комнаты, и возник за спиной творца. Серега даже не услышал его шагов, настолько был поглощен своим новым творением. Забыв обо всем, он вдохновенно прорисовывал мягким грифелем пропорции головы на прогрунтованном холсте. Старик минут двадцать наблюдал за его муками, дождался, когда эскиз получился более-менее похожим на экранное изображение, и пробормотал:

— А ничего получается. Похоже.

Серега чуть не выронил карандаш от испуга. Он забыл о Терентиче напрочь, но старик был не так воспитан, чтобы о себе вовремя не напомнить. Художник тихо выругался матом себе под нос, но, похоже, Терентич его не услышал — он был вообще туговат на ухо. Тогда уж Сереге пришлось гаркнуть что есть сил:

— Ты ещё здесь, старый?

— Здесь. А что? — невинно поинтересовался Терентич.

Художник швырнул грифель на пол и со злостью растоптал его ногой.

— Ничего! Я думал, ты уже на вокзале! Покупаешь билет на ближайший поезд. Когда ты отсюда уберешься, наконец?

Терентич похлопал его по плечу и широко улыбнулся, демонстрируя последние зубы, стоявшие через один.

— Да ладно, не дуйся, — примирительно сказал он. — Ты отлично рисуешь. Нет, правда! Я посмотрел, как ты творишь, и понял это. Только сейчас понял.

Сереге такая фамильярность не понравилась, он поморщился и дернул плечом, сбросив его руку. Возмущенно покачал головой, в очередной раз проклиная друга Илью, и повернулся спиной, принимаясь за дело.

— Давай вали, старый. Мне работать надо.

И ушел в себя, ловя последние остатки вдохновения. Больше его этот разговор не касался, и он предпочел не отвлекаться на пустословие.

Но старик был настроен благодушно, ему, в отличие от художника, хотелось поговорить и излить кому-нибудь душу. Так что он отступать не собирался. Ничего, и не такие крепости брали!

— Да чего ты обиделся, Серега? Ну, подумаешь, мазилой назвал! Брякнул, не подумав. С кем не бывает? Я же понимаю, ты человек творческий, критики не любишь. А кто её любит? Я тоже не люблю. Все, я тебе больше слова не скажу, так и знай. Можешь не беспокоиться.

Серега медленно, но верно закипал. Он слегка повернул голову, искоса бросил на Терентича злобный взгляд синих пронзительных глаз. Как же ему надоел этот старикан! Мутит тут чего-то со своими извинениями? Все равно он в его квартире больше не жилец. Терпеть у себя навязчивых пенсионеров выше его сил. А в моменты творческого вдохновения он вообще готов убить любого, кто станет ему мешать. Вот так и совершаются преступления.

— Ты чемодан свой нашел? — процедил он сквозь зубы. — Забирай и скатертью дорога!

Терентич даже не сдвинулся с места. Напротив, заинтересованно переводил взгляд с экрана телевизора, на котором застыло изображение молодого женского лица, на холст с грифельной прорисовкой. Казалось, его приводит в детский восторг процесс создания произведения искусства.

— Глаза слишком большие, а так очень похоже, ей-богу! — оценил он.

— У кого глаза большие?! — окончательно вскипел Серега. — Слушай, дед, я тебе сейчас такие глаза нарисую! Они у тебя будут в разные стороны смотреть — один вправо, другой влево. Или ты выметаешься, или я за себя не ручаюсь!

Терентич, казалось, его не слышит. Его восхищение было искренним, и он не обращал внимания на такие мелочи, как угрозы вышвырнуть его на улицу.

— Слушай, Серега, и чего ты мучаешься? Тяжело, поди, с телевизора срисовывать. Давай я тебе буду позировать. А? Это же интересней. Вот нарисуешь мой портрет и поймешь, что правда жизни намного богаче, чем любые художественные поделки. Потренируйся на стариках. Не все ж одних баб рисовать!

Художник удивленно смотрел на него, не понимая, шутит он или говорит серьезно. Может, это просто хитрая уловка для примирения? Понятно, конечно, что старый хочет всеми способами здесь прописаться. Видно, его уже отовсюду выгнали, и теперь он хватается за последнюю возможность. Только ему это не удастся ни за что. Примирения не будет.

— Да мне на твою рожу смотреть противно, не то что… — в сердцах высказался он. — Нет, Терентич, твое счастье, что ты папаня моего друга. Просто перед ним неудобно. А то бы я тебя уже давно выгнал взашей.

Терентич оставался невозмутим, словно получил комплимент.

— Ну, смотри, Серега, другого случая может не представится. Потом сам просить будешь, да я откажу. Живое лицо, это тебе не фотографию перерисовывать. На моем лице настоящая жизнь пульсирует, а на этом фото одна только застывшая маска.

— Что у тебя пульсирует? — удивленно переспросил Серега и пробормотал себе под нос: — Ты смотри, какими словами этот деревенщина заговорил!

— Жизнь! — повторил Терентич и, подойдя к телевизору, пристроился рядом с экраном. — А тут что? Ни рожи, ни кожи! Маска! А я тебе сейчас любое выражение сотворю. Хочешь — радость, хочешь — огорчение. Могу удивление, могу сурьезность. Попробуй поймать выражение моего лица и запечатлеть его на холсте. Не получится поначалу, тоже не страшно.

Серега понял, что отвязаться от старика ему не удастся ни за что. Потому как тот никогда не уйдет. Даже если волочь его силой, станет сопротивляться и кричать. И сейчас будет учить его, как надо писать картины. А потом станет учить его жить. Старики, они такие, любят поучать, хлебом не корми. Только у него времени нет выслушивать эти поучения, работать надо. Тем более вдохновение ещё не ушло, хотя уже на нуле.

• Предыдущая
• 49/99
• Следующая