Срочно требуется лох - Рыжков Владимир Васильевич - Страница 57

• Предыдущая
• 57/99
• Следующая

— Что же нам теперь делать? — тяжело вздохнула Марина.

Илья повернул голову и увидел её лицо, на котором застыло страдание.

— Не знаю, — выдохнул он.

Серега заканчивал портрет отца. Терентич сидел в той же неудобной позе, повернувшись к стене и задрав голову вверх. Художник сделал последний мазок, дорисовав второй глаз, и отложил кисть. Отошел подальше, критически оглядел свою работу, и остался ею вполне удовлетворен.

— Ну вот, вроде все…

Терентич повернул торс, тяжело поднялся, разминая затекшие ноги, подковылял к мольберту, оценивающе взглянул на свой портрет. Его лицо выразило некоторое пренебрежение, которое не осталось не замеченным мастером. На сей раз мнение натурщика, как никогда, было для него особенно важно. Он так не волновался, даже когда писал на заказ портрет одного крутого бизнесмена. Ему не все удалось тогда, не все получилось так, как он хотел сделать. Тем не менее, бизнесмен, увидев свою физиономию, писанную маслом по холсту, был на седьмом небе и на радостях отстегнул Сереге столько бабок, что ему хватило на подержанную япономарку и ещё осталось погудеть в ресторации с близкими друзьями.

— Похож? — промычал Серега, надеясь на утвердительный ответ. Но старик не оправдал надежд и отнесся к его произведению более чем критически.

— Нет.

— Почему это нет? — удивленно пробормотал художник, чувствуя, как холодеет спина. А впрочем, другой оценки ожидать было глупо. Старику не нравится ничего, что бы Серега не нарисовал, и он всегда все будет сравнивать с портретом этой развратной бабы Моны Лизы. Все, что бы он тут ни наговорил, всерьез принимать нельзя. А то просто перестанешь себя уважать.

— Потому! — вынес приговор Терентич и показал крючковатым пальцем, в каких местах допущены художником непростительные ошибки. — Я намного старее. У меня и морщин больше. И седой весь, а не наполовину.

Серега усмехнулся. Ну, до чего наивный народ эти старики! Не понимают разницы между реальностью и искусством. Как же можно воссоздавать в художественном произведении голую реальность, не извращенную в больном воображении художника. Где же тогда творчество? Это, извините, получается не искусство, а бледная копия с натуры.

— Так я же тебя нарочно подмолодил, Терентич! Лет десять тебе скинул, не меньше. А ты не ценишь. Будешь на портрете выглядеть на все пятьдесят. Смотри, какой бравый офицер. Любо дорого поглядеть!

Терентич оторвал задумчивый взгляд от портрета и посмотрел на художника. Серега уловил в его взгляде откровенное недоумение.

— А зачем? — пробормотал старший капитан.

— Как это зачем? — изумился Серега. — Ты стареешь, а на портрете все такой же молодой. Я запечатлел время! В этом задача искусства. Тебя не станет, а твой портрет покажет нам тебя таким, каким ты был много лет назад. Понял?

Терентич обиженно нахмурился. Нет, все-таки он чего-то недопонимает. То ли совсем старый стал и потерял способность увязывать одно с другим, то ли жизнь изменилась, и теперь к ней надо подходить с другими мерками. И он попытался выяснить:

— Хорошо, вот ты запечатлел время. Оно остановилось в своем течении и останется навсегда таким, каким было в этот момент жизни. Но ведь получается, что ты соврал. Нарисовал не то, что ты видишь, а то, что тебе хотелось бы видеть. Вот ведь в чем дело! Ты запечатлел не время, а свое вранье. Вот возьми Илью — ты его нарисовал таким, каким он был вчера…

— Я не рисовал, — помотал головой художник.

— К примеру! — возмутился его непонятливостью Терентич. — Допустим, нарисовал. А сегодня он приходит и говорит, что его, как это…кинули. У тебя на картинке он счастлив и горд, а на самом деле — он в глубоком дерьме. Вот так вот!

Серега приуныл. Вся его выстраданная в муках теория художественного творчества рассыпалась на глазах. Получается, что все искусство — вранье. Этот доморощенный философ вывел свою допотопную теорию, подкрепленную простой сермяжной правдой. Которая идет вразрез с устоявшимися канонами. И художник стал неуверенно объяснять свое видение этой темы:

— Так я же не фотограф, Терентич! Я художник! Как бы тебе это сказать, чтоб ты понял. Я творчески преобразую окружающую действительность. Понимаешь или нет? Посмотри портреты великих мастеров. И что ты увидишь? Какой-нибудь граф на восьмом десятке, болеющий чахоткой, на портрете выглядит этаким неунывающим сорокалетним мужиком со здоровым румянцем на щеках и блеском в глазах. А почему? А потому что его таким художник написал. Приукрасил, подгримировал, довел до совершенства. И никто ему по этому поводу претензий не высказывает. Ни граф, ни критики, ни потомки, слоняющиеся по музею.

Но Терентич стоял на своем. Он не привык менять своих убеждений, какими бы глупыми они ни казались для посторонних.

— А почему бы не нарисовать так, как есть в жизни? Один к одному. Слышал такое слово — реализм?

Серега возмущенно отмахнулся.

— Один к одному тебе сделают в любом фотоателье за тридцать рублей. Я же тебе не фото на паспорт делаю, а живописный портрет! Чувствуешь разницу?

Терентич скептически смотрел на свое изображение.

— А чего ж тогда у меня взгляд такой же тупой, как на паспорте?

Серега перестал ухмыляться и недоуменно уставился на свое творение.

— Разве?

Терентич махнул рукой.

— Эх, Серега! Химик ты, а не художник. Все, я спать пошел.

И он побрел в свою комнату.

Всю ночь Илья ворочался в постели, пытаясь заснуть, но так и не мог. Он обдумывал сложившуюся ситуацию и искал выход, но выход не находился. Первое, что приходило на ум, это обратиться в соответствующие органы. Местное отделение ментуры соответствующим назвать было трудно. Вряд ли местные менты будут серьезно копать это дело. Это не убийство, не квартирная кража, не мордобой. Подумаешь, какого-то лоха, который даже не проживает в их районе, обули кидалы. Не надо было щелкать клювом, а надо было лучше смотреть, чего тебе подсовывают. Они только посмеются над ним и позавидуют ловким пройдохам. Да ему и предъявить-то особенно нечего. Ну, описать их приметы он опишет, назовет их фамилии, если поднапрячь память, вспомнит и номер фединого «ниссана». Что еще? Да ничего. Скорее всего, фамилии и номер тачки такие же липовые, как и их фирмы. Не дураки же они совсем фигурировать в этой афере под своими настоящими фамилиями. Странная фамилия — Колобродов. Придуманная какая-то. Таких фамилий не бывает. Да и Петелин не лучше! Единственная надежда на ментовскую контору. Не исключено, что эти голубчики уже как-то засветились и оставили свои координаты. Кто-то ему рассказывал, что в ментуре есть специальные альбомы с фотографиями постоянных клиентов, чтобы показывать их пострадавшим.

Обнадежившись этим, Илья переключился на страдания по поводу своей незавидной судьбы, которая в последнее время отвешивает ему всевозможные оплеухи. Наконец, где-то под утро, часам к шести, он все же заснул с мыслью о том, что бизнес и обман — это одно и то же.

Ни свет, ни заря раздался звонок в дверь. И тут же повторился. Он был настойчив и требовал немедленного ответа. Илья спрыгнул с постели, натянул штаны и побежал в прихожую. Папаня, разгоряченный и взмыленный, ввалился в квартиру и сходу закричал, пугая Ленку, которая слышала его крики сквозь сон.

— Пошли его доставать! Этого толстого! — орал отец командным голосом, которым он когда-то, наверное, будил казарму. — Пока он не проснулся и не очухался! Возьмем его тепленького и заставим раскошелиться на полную катушку!

— Ты чего в такую рань? — недовольно проворчал Илья. — Я всю ночь не спал. Заснул под утро, а ты…

— Одевайся и вперед! — гаркнул отец. — Найдем мерзавца и к стенке! Он нам под страхом смерти все что угодно отдаст!

— Где ты его найдешь, интересно? — вздохнул Илья. — Я тебе уже сто раз повторял, что не знаю, где он обитает! Не знаю!

Отец стал ходить по коридору чуть ли не строевым шагом, добрался до спальни, и Марине пришлось скоренько залезть под одеяло. Когда Терентич вернулся обратно в прихожую, она вылезла из постели, накинула халат и проскользнула на нейтральную территорию — на кухню. Илья предложил отцу позавтракать, надеясь, что жена не откажет ему в такой малости, как скромный завтрак.

• Предыдущая
• 57/99
• Следующая