Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур - Страница 16

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая

В Вашингтоне все еще стояла суровая зима, холодная и снежная. Я вернулся туда в феврале. Бьёрн энергично взялся за проблему радио, и ему удалось заинтересовать американское общество радиолюбителей и договориться, что его члены будут принимать сообщения с плота. Кнут и Торстейн занимались организацией связи, которая должна была осуществляться с помощью коротковолновых передатчиков, специально сконструированных для этой цели, а частично с помощью портативных радиостанций, применявшихся во время войны участниками Сопротивления. Следовало разрешить тысячу вопросов, больших и мелких, если мы хотели выполнить во время путешествия все, что было задумано. А горы бумажек в папках все росли и росли. Военные и гражданские документы, белые, желтые и синие, на английском, испанском, французском и норвежском языках. В наш практический век даже путешествие на плоту должно было обойтись бумажной промышленности чуть ли не в целую пихту. Законы и ограничения связывали нас по рукам и по ногам; мы должны были распутывать один узел за другим.

— Готов поклясться, что вся эта переписка весит десять килограммов, — сказал как-то с отчаянием Кнут, склонившись над пишущей машинкой.

— Двенадцать, — бесстрастно уточнил Торстейн. — Я взвесил.

Моя мать, по-видимому, хорошо понимала положение, когда писала в эти драматические дни последних приготовлений: «Мне хочется одного — знать, что вы все шестеро уже благополучно находитесь на плоту!»

Затем однажды пришла срочная телеграмма из Лимы о том, что Герман был опрокинут во время купания мощной волной и выброшен на берег с серьезными ушибами и вывихнутой шеей. Он находился на излечении в одной из больниц Лимы.

К нему немедленно вылетели Торстейн Робю и Герд Волд, которая во время войны была представительницей в Лондоне одной из групп норвежского движения Сопротивления, а теперь помогала нам в Вашингтоне. Они застали Германа поправляющимся. Его полчаса продержали подвешенным на ремнях, стянутых вокруг головы, пока врачи вправляли ему первый шейный позвонок. Рентгеновский снимок показал, что позвонок имел трещину и перевернулся задом наперед. Германа спасло от смерти его великолепное здоровье; вскоре он выписался из больницы и, весь в синяках, с неповорачивавшейся шеей и ревматическими болями, снова появился в военном порту, куда были привезены бальсовые бревна, и принялся за работу. Он должен был в течение нескольких недель находиться под наблюдением врачей, и мы не были уверены, окажется ли он в состоянии отправиться с нами. Но сам он не сомневался в этом ни секунды, несмотря на первое горькое испытание в объятиях Тихого океана.

Через некоторое время прилетел из Панамы Эрик, а Кнут и я — из Вашингтона, и теперь мы все собрались в нашем отправном пункте — Лиме.

На берегу на территории военного порта лежали большие бальсовые бревна из лесов Киведо. Это была поистине трогательная встреча. Свежесрубленные круглые бревна, желтые стволы бамбука, тростник и зеленые банановые листья — весь наш строительный материал — лежали сваленные в кучи среди грозных подводных лодок и эсминцев. Шесть светлокожих северян и двадцать коричневых «матросов», в венах которых текла кровь инков, махали топорами и длинными ножами-мачете[20], тянули за канаты и вязали узлы. Подтянутые морские офицеры в синей с золотом форме ходили мимо и с изумлением смотрели на этих бледных иностранцев и на эти растительные материалы, которые внезапно появились у них в порту.

В первый раз за столетия бальсовый плот строился в бухте Кальяо. Легенды инков утверждают, что в этих береговых водах их предки впервые научились плавать на таких плотах от исчезнувшего племени Кон-Тики, а исторические данные сообщают о том, что в более поздние времена европейцы запретили индейцам пользоваться плотами. Плавание на открытом плоту может стоить людям жизни. Потомки инков шли в ногу со временем; как и мы, они носят брюки со складкой и матроски. Бамбук и бальса принадлежат первобытному прошлому; здесь тоже все движется вперед — к броне и стали.

Ультрасовременный порт оказывал нам замечательные услуги. С Бенгтом в качестве переводчика и с Германом в качестве главного конструктора мы чувствовали себя в многочисленных плотничных и парусных мастерских как дома; для хранения нашего снаряжения мы имели в своем распоряжении половину пакгауза; нам отвели небольшой плавучий пирс, у которого мы спустили бревна в воду, когда началась постройка.

Мы отобрали девять самых толстых бревен, считая, что их будет достаточно для плота. Для того чтобы веревки, которые должны были соединить между собой бревна и скрепить весь плот, не могли соскользнуть, в бревнах были вырезаны глубокие пазы. Во всем сооружении не было ни одного костыля или гвоздя, ни одного куска стального троса. Прежде всего мы спустили девять больших бревен в воду, одно возле другого, выждали достаточно времени, чтобы они приняли естественное плавучее положение, а затем надежно связали их между собой. Самое длинное бревно, четырнадцатиметровое, было положено в средину и сильно выступало с обоих концов. По обе стороны от него были симметрично уложены остальные бревна в порядке убывающей величины, так что по бокам плот имел в длину около десяти метров, а нос выступал подобно угольнику снегоочистителя. Корма плота была обрезана по прямой, за исключением трех средних бревен, которые несколько выдавались; на этом выступе была укреплена короткая толстая колода из бальсового дерева, которая лежала поперек плота и имела гнезда для уключины рулевого весла. Когда девять бальсовых бревен были прочно связаны отдельными кусками пеньковой веревки толщиной в тридцать миллиметров, поверх них в поперечном направлении с промежутками около метра мы укрепили тонкие бальсовые бревна — ронжины[21]. Сам плот был теперь готов, тщательно скрепленный тремя сотнями веревок различной длины, каждую из которых мы накрепко завязали прочным узлом. Сверху мы настлали палубу из расщепленных бамбуковых стволов, прикрепленных к ронжинам; палуба была покрыта циновками, сплетенными из молодых побегов бамбука. Посреди плота, несколько ближе к корме, мы построили небольшую открытую каюту из бамбуковых жердей; стены ее были сплетены из бамбуковых побегов, а крыша сделана из бамбуковых планок и глянцевитых банановых листьев, уложенных один на другой, подобно черепице. Перед каютой мы установили рядом две мачты. Они были вырублены из твердого, как железо, мангрового дерева; они стояли наклонно по отношению друг к другу, и верхушки их были связаны вместе крест-накрест. Большой четырехугольный парус был укреплен на рее, сделанной из двух бамбуковых стволов связанных вместе для прочности.

Девять больших бревен, которым предстояло нести нас по океану, были спереди заострены, как это делали индейцы, чтобы они могли легче скользить в воде, а на носу над самой поверхностью воды мы устроили очень низкий фальшборт для защиты от волн.

В нескольких местах, где между бревнами имелись большие щели, мы просунули толстые сосновые доски, всего пять штук, которые уходили в воду на полтора метра поперечной кромкой вниз под прямым углом к плоту. Они были расположены без всякой системы, имели в толщину двадцать пять миллиметров, а в ширину шестьдесят сантиметров. Они удерживались на месте с помощью клиньев и веревок и служили в качестве маленьких параллельных килей, или швертов. Такого рода кили существовали на всех бальсовых плотах во времена инков задолго до открытия Америки и предназначались для того, чтобы предохранить плоские деревянные плоты от сноса ветром и течением. Никаких поручней или ограждений вокруг плота мы не устроили, но вдоль каждого борта было положено длинное тонкое бальсовое бревно, которое обеспечивало твердую опору для ног.

Все сооружение представляло собой точную копию старинных перуанских и эквадорских судов, если не считать низкого фальшборта на носу, который, как впоследствии выяснилось, был совершенно не нужен. Что касается всяких деталей отделки, то мы, конечно, могли руководствоваться своим вкусом, если только это не отражалось на мореходных качествах нашего судна. Мы знали, что в недалеком будущем плот будет представлять собой весь наш мир и что поэтому любая мелочь нашего устройства с каждой неделей, проведенной на плоту, будет приобретать все большее значение.

• Предыдущая
• 16/61
• Следующая