Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур - Страница 2

• Предыдущая
• 2/61
• Следующая

Одним таким утром я сидел, записывая в мокром от росы судовом журнале:

«17 мая. День независимости Норвегии. Море бурное. Ветер свежий. Сегодня я исполняю обязанности кока и нашел семь летучих рыб на палубе, одного кальмара на крыше каюты и одну неизвестную рыбу в спальном мешке Торстейна…»

Тут карандаш остановился, и неизбежная мысль стала подкрадываться: странное, однако, семнадцатое мая; поистине обстановка весьма забавная. С чего это все началось?

Слева перед моим взором расстилался необъятный простор синего океана с шипящими волнами, которые катились совсем рядом, беспрестанно преследуя убегающий горизонт. Когда я оборачивался вправо, я видел темную каюту и бородатого человека, который лежал в ней на спине и читал Гёте; пальцами голых ног этот человек крепко упирался в решетчатый переплет в низкой бамбуковой крыше маленькой шаткой каюты, являвшейся нашим домом.

— Бенгт, — сказал я, отталкивая зеленого попугая, который хотел усесться на судовой журнал, — можете вы объяснить мне, на кой черт мы тут очутились?

Томик Гёте опустился под золотисто-рыжую бороду.

На кой черт я очутился, вы сами лучше знаете. Это все ваша проклятая идея, но я думаю, что это грандиозная идея.

Он задрал ноги еще на три перекладины выше и продолжал невозмутимо читать. По ту сторону каюты трое других моих спутников что-то делали на бамбуковой палубе под палящими лучами солнца. В одних трусах, коричневые от загара, обросшие бородой, с полосами соли на спине, они имели такой вид, словно всю жизнь занимались тем, что плавали на деревянных плотах по Тихому океану на запад. Согнувшись, в каюту вошел Эрик с секстантом и пачкой бумажек в руках:

— Восемьдесят девять градусов сорок шесть минут западной долготы, восемь градусов две минуты южной широты — неплохо прошли, ребята, за сутки!

Он взял у меня карандаш и нанес маленький кружок на карте, висевшей на бамбуковой стене; маленький кружок в конце цепи из девятнадцати кружков, извивавшейся на карте, начиная от порта Кальяо в Перу. Герман, Кнут и Торстейн также поспешили протиснуться внутрь, чтобы взглянуть на новый маленький кружок, переместивший нас на добрых 40 морских миль ближе к островам Южного моря[1].

— Видите, ребята? — гордо произнес Герман. — Это означает, что мы находимся на расстоянии восьмисот пятидесяти миль от берегов Перу.

— А до ближайших островов по курсу остается еще три тысячи пятьсот, — предусмотрительно добавил Кнут.

— И чтобы быть вполне точным, — сказал Торстейн, — мы находимся на пять тысяч метров выше дна океана и на сколько-то метров ниже луны.

Итак, теперь мы точно знали, где мы, и я мог продолжать свои размышления о том, почему мы тут очутились. Попугаю ни до чего не было дела; ему только хотелось вцепиться в судовой журнал. А вокруг простирался все тот же синий океан под синим куполом неба.

Возможно, все началось прошлой зимой в кабинете одного из нью-йоркских музеев. А может быть, начало было уже положено десять лет тому назад на маленьком острове из группы Маркизских, посреди Тихого океана. Может быть, мы пристанем теперь к этому же острову, если только северо-восточный ветер не отнесет нас южнее, по направлению к Таити и архипелагу Туамоту. Перед моим мысленным взором ясно вставал островок с его скалистыми горами ржаво-красного цвета, зелеными зарослями, спускавшимися по склонам к морю, и стройными пальмами, которые приветственно покачивались на берегу. Островок назывался Фату-Хива; между ним и тем местом, где мы сейчас находились, не было никакой суши, но он отстоял от нас на тысячу миль. Я видел узкую долину Оуиа как раз там, где она спускалась к морю, и вспоминал, как мы сидели на пустынном берегу и смотрели из вечера в вечер на этот же безбрежный океан. Тогда меня сопровождала жена, а не бородатые пираты, как теперь. Мы собирали всевозможных животных, а также рисунки, статуи и другие памятники погибшей культуры. Я прекрасно помню один вечер. Цивилизованный мир оказался таким непостижимо далеким и нереальным. Мы жили на острове уже почти год; кроме нас, здесь не было белых; мы добровольно отказались от всех благ цивилизации, как и от ее зол. Мы жили в хижине, которую построили для себя на сваях, в тени пальм на берегу, и ели то, чем могли снабдить нас тропические леса и Тихий океан.

Суровая, но полезная школа дала нам возможность познакомиться со многими загадками Тихого океана. Я думаю, что и в физическом и в умственном отношении нам часто приходилось повторять опыт первобытных людей, которые явились на эти острова из неизвестной страны и полинезийские потомки которых безраздельно властвовали над островным царством, пока не появились европейцы с библией в одной руке и с порохом и водкой в другой.

В тот вечер мы сидели, как это часто случалось и раньше, на берегу при свете луны, и океан расстилался перед нами. В этой обстановке, полной романтики, все наши чувства были обострены. Мы впитывали в себя запахи буйной растительности джунглей и соленого океана, мы слышали шелест ветра среди листьев в макушках пальм. Через правильные промежутки времени все другие звуки заглушались шумом бурунов, которые вздымались прямо перед нами, обрушивались, пенясь, на берег и разбивались на пенящиеся круги в прибрежной гальке. Некоторое время слышался рев, грохот и скрежет среди бесчисленного множества сверкавших в лунных лучах камешков; затем все опять стихало, когда океан отступал, чтобы собраться с силами для нового натиска на непобедимый берет.

— Странно, — сказала жена, — но на том берегу острова никогда не бывает бурунов.

— Да, — ответил я, — но здесь наветренная сторона; прибой всегда бывает с этой стороны.

Мы продолжали сидеть и любоваться океаном, который, казалось, решил настойчиво, без конца повторять нам, что он катит свои волны с востока.

востока, востока. Извечный восточный ветер, пассат, волновал поверхность океана, вздымая валы и катя их вперед; они появлялись из-за горизонта с востока и уходили дальше, к другим островам. Здесь перед нами волны океана, раньше не встречавшие никаких препятствий, разбивались об утесы и рифы, между тем как восточный ветер просто поднимался над берегом, лесами, горами и без всяких помех продолжал свой путь к западу, от острова к острову, в сторону заходящего солнца.

Так испокон века шли волны и легкие облака из-за горизонта с востока. Первые люди, достигшие здешних островов, хорошо знали, что это именно так. Птицы и насекомые также знали, а на растительность островов это обстоятельство оказывало решающее влияние. А сами мы знали, что далеко- далеко за горизонтом, к востоку, откуда появляются облака, простирается открытый берег Южной Америки. Он находился на расстоянии 4 300 морских миль, и между ним и нами не было ничего, кроме океана.

Мы смотрели на проносившиеся облака и на залитое лунным светом волнующееся море и прислушивались к рассказу полуголого старика, который сидел на корточках, устремив свой взгляд вниз, на затухающий жар маленького костра.

— Тики, — ровным голосом говорил старик, — был и богом и вождем. Это Тики привел моих предков на острова, на которых мы теперь живем. Раньше мы жили в большой стране за морем.

Старик пошевелил палкой угли, чтобы не дать им погаснуть. 0.н сидел размышляя. Он жил в прошлом и был прочно связан с ним. Он поклонялся своим предкам и их подвигам тех далеких времен, когда предки были ботами. А в будущем он надеялся соединиться с ними. Старый Теи Тетуа был единственным оставшимся в живых представителем вымерших племен, раньше населявших восточный берег острова Фату-Хива. Он сам не знал, сколько ему лет, но его морщинистая, словно дубленая коричневая кожа имела такой вид, как будто она сушилась на солнце и ветре сотню лет. Он был, конечно, одним из немногих жителей этих островов, помнивших легендарные рассказы отцов и дедов о великом полинезийском вожде — боге Тики, сыне солнца, и веривших в них.

Когда этой ночью мы легли спать в маленькой хижине на сваях, рассказы старого Теи Тетуа о Тики и древней родине островитян за океаном продолжали навязчиво звучать в моих ушах под аккомпанемент глухого рычания отдаленного прибоя. Они звучали, как голос давно минувших дней, который, казалось, что-то нашептывал в ночной тиши. Я не мог заснуть. Время как будто перестало существовать, и Тики со своими мореплавателями впервые высаживался в пене прибоя на берег острова. Вдруг меня осенила одна мысль, и я сказал жене:

• Предыдущая
• 2/61
• Следующая