Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 35
- Предыдущая
- 35/82
- Следующая
«Я сделал слишком много предложений по ограничению вооружения и контролю над ним — чего не смогут игнорировать потомки, — чтобы возложить на меня ответственность за войну».
С помощью этих жалких, фальшивых слов Гитлер, ввергший мир в страшную войну, пытается снять с себя ответственность за нее. И при этом грозит новой смертельной бойней.
Кончая самоубийством в обстановке краха фашистской империи (в написанном им тут же «личном завещании» признается, что избрал смерть, «чтобы избежать позора падения и капитуляции. По нашему желанию наши тела должны быть немедленно сожжены»), он, однако, вменяет своим соотечественникам: «Мое желание, чтобы они не сдавались ни при каких обстоятельствах и продолжали борьбу, где только возможно, против врагов отечества, верные принципам великого дела».
Он требует от командующих армиями, флотом и авиацией «поднять всеми средствами дух сопротивления и национал-социалистскую веру в наших солдатах» и стоять насмерть.
Личная преданность — важнейший постулат фашизма. Гитлер чрезвычайно чувствителен к отклонениям от этого постулата. В завещании он расправляется с Герингом и Гиммлером:
«Перед моей смертью я исключаю бывшего рейхсмаршала Германа Геринга из партии и лишаю его всех прав, которые могли бы вытекать из декрета от 29 июня 1941 г. и из моего выступления в рейхстаге 1 сентября 1939 г. Я назначаю на его место в качестве имперского президента и верховного главнокомандующего вооруженными силами гроссадмирала Деница. Перед своей смертью я исключаю из партии и снимаю со всех государственных постов бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера».
Тасуется колода карт, перераспределяются места в фашистской иерархии. Продолжается возня претендентов на место диктатора. В завещании рейхсканцлером назначается Геббельс. Формируется кабинет, раздаются портфели. Изобретается новый портфель — министра партии, для Бормана.
А взрывы снарядов, сотрясающие бетонированное убежище, оповещают о последних часах третьего рейха.
Война проиграна. Не считаться с этой непреложностью бессмысленно и преступно. Но Гитлер приказывает в завещании новому правительству «продолжать войну всеми средствами» и «до конца придерживаться расовых законов».
Спустя две недели рейхсфюрер СС Гиммлер, допрошенный английскими военными властями, пытался скрыть, что расовый закон означал концлагеря, истребление людей.
«Возможно, в отдельных случаях имели место преступные действия со стороны некоторых введенных в заблуждение лиц, но все это не было „запланировано“ или приказано, — заявил он тогда и добавил: — Но в отношении русских и поляков дело обстоит совершенно иначе. Англичане не представляют себе, что это за люди. Было чрезвычайно трудно управлять ими, и концлагеря казались единственно возможным методом».
В этих последних словах Гиммлера — практическое развитие гитлеровских идей о захвате восточных земель.
Справившись с завещанием, Гитлер в тот же день, 29 апреля, попозже, пишет свое последнее послание — начальнику штаба вермахта Кейтелю. Снова о Геринге и Гиммлере, а в заключение — наказ: «Цель остается та же — завоевание земель на Востоке для германского народа».
Эта фраза — из «Майн кампф». Духом этой книги проникнуто и завещание. На пороге смерти Гитлер в замкнутом кругу тех же идей, которые вынесли его в свое время на поверхность политической жизни и привели Германию к национальной катастрофе.
Завещание не было предано публичной огласке теми, кто получил на это полномочия от Гитлера. Вероятно, потому, что слишком очевидна бессмысленность его, несообразность содержания с тем, что творилось в Германии тех дней.
Фашизм начинал со сколачивания народа на националистической основе, разобщая его со всем общечеловеческим. Льстил, внушая мысль о «расовой исключительности». Для благоденствия такой расы все дозволено, все переступаемо, нет никаких нравственных преград. Фашизм разжигал низменные страсти, ненависть к другим народам, ярый антисемитизм, стремление к порабощению народов в угоду немецкому процветанию.
С теми же идеями он и сходил со сцены.
В ночь на 30 апреля доставлен к Гитлеру начальник госпиталя рейхсканцелярии профессор Хаазе.
«Гитлер показал Хаазе три небольшие стеклянные ампулы, вложенные каждая в футляр от винтовочного патрона, — рассказывает присутствовавший при этом Раттенхубер. — Гитлер сказал, что в этих ампулах содержится смертельный, мгновенно действующий яд и что эти ампулы он получил от доктора Штумпфеггера. Гитлер спросил профессора, как можно проверить действие этого яда. Тот ответил, что можно проверить на животных, например на собаке. Тогда Гитлер предложил позвать фельдфебеля Торнова, который ухаживал за любимой собакой Гитлера — Блонди. („Эта собака, — отметил два года назад Геббельс, — может позволить себе в его бункере все что угодно. В настоящий момент она самое близкое ему существо“.) Когда собака была приведена, Хаазе раздавил плоскогубцами ампулу и вылил содержимое в раскрытый Торновым рот собаки. Спустя несколько секунд собака начала дрожать и через тридцать секунд сдохла. После этого Гитлер приказал Торнову проверить позднее, действительно ли собака мертва.
Когда мы вышли от Гитлера, я спросил Хаазе, что это за яд в ампулах и гарантирует ли он мгновенную смерть. Хаазе ответил, что в ампулах содержится цианистый калий, действие его мгновенно и смертельно.
Это был последний раз, когда я видел Гитлера живым».
Пресловутый Венк испарился. Еще 21 апреля Гитлер снял войска с Эльбы, открыв американцам путь на Берлин, но они были еще далеко. Чтобы оттянуть час своей гибели, Гитлер отдал приказ: взорвать заграждения на канале и затопить метро, куда проникали штурмовые отряды Красной Армии, рвущиеся к правительственному кварталу. Гитлер отдал этот страшный приказ, зная, что в хлынувшей воде погибнут тысячи его соотечественников: раненые, женщины и дети, находившие убежище в шахтах метро.
Гертруда Юнге, секретарь Гитлера, — она перепечатывала на специальной машинке с крупным шрифтом поступающие на его имя бумаги, сопровождала его в поездках, стенографировала его речи, — рассказала спустя месяц:
«30 апреля Гитлер собрал Геббельса, Кребса, Бормана, но какой между ними был разговор, я не знаю. Я к Гитлеру была вызвана позднее слугой Линге, кажется им, точно не помню. Когда я вошла к Гитлеру, то все названные лица находились там, и все стояли. Гитлер попрощался со мной и сказал, что пришел конец, и это все. После этого я вышла из кабинета и поднялась на верхнюю лестничную площадку. Больше я Гитлера не видела. Это было 30 апреля между 15 ч. 15 м. и 15 ч. 30 м.».
30 апреля доложили: со стороны Вильгельмштрассе, откуда главный вход в рейхсканцелярию, прежде осаждаемый журналистами (Геббельс, обходя эту улицу, скрытно проникал через заднюю дверь на тайный сговор к фюреру четыре года назад), русские в двухстах метрах. Тогда на выручку пришла ампула с ядом. Было 3 часа 30 минут дня по берлинскому времени. Роковые стрелки часов!
Ведь в 3 часа 30 минут утра 22 июня по приказу Гитлера Германия начала войну против Советского Союза.
Смерть есть смерть, и телохранители понесли труп через запасной выход из бетонированного убежища, чтобы сжечь его, как им было приказано Гитлером.
«Накануне Гитлер подозвал меня, Линге и Гюнше, — написал об этом Раттенхубер, — и еле слышным голосом сказал нам, чтобы трупы его и Евы Браун были сожжены. „Я не хочу, чтобы враги выставили мой труп в паноптикум“. Это заявление показалось мне странным. Но потом мне сказали, что именно 29 апреля Гитлер получил известие о смерти Муссолини и его любовницы Клары Петаччи в Милане, попавших в руки итальянских партизан. Возможно, обстоятельства гибели Муссолини (он был застрелен партизанами и повешен за ноги на площади Милана) побудили Гитлера принять решение о сожжении трупа».
- Предыдущая
- 35/82
- Следующая
