Наследники Тимура - Валевский Александр Александрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/45
• Следующая

Люда вспомнила пионерский лагерь. Лесные вершины на озерном берегу. Беспечную, веселую жизнь…

Она прилегла на диван и закрыла глаза, вызывая в памяти знакомые картины: раннее, раннее утро. Солнце еще не встало, но вершины сосен уже светятся бронзовым огнем…

«Надо встать! Учить уроки! Немедленно встать! Так я нечаянно засну!» — пронеслось в сознании. Но вставать не хотелось. Скучное занятие: сиди за столом и учи, учи… Сколько нужно времени и терпения! Вот был бы талисман… — стала мечтать Люда. — Или нет, лучше волшебная палочка. Прикоснулась ею к голове — и сразу всё запомнила, надолго, до экзаменов. Тронула руку — и рука написала то, что нужно, быстро и красиво. Ах, как глупо! Глупо то, как думать о такой ерунде! Конечно, глупо, но зато можно в минуту покончить разом и с ломоносовским законом и с алгебраическими примерами. Минута — и свободен! Иди гулять! Иди в кино! Куда хочешь! Как она давно не была в кино! Сколько пропустила картин! Другие девочки хоть по воскресеньям ходят. А она заперлась, как затворница. Правда, в дневнике появились четверки, о которых Люда еще недавно не смела и мечтать. Подружки сказали: «Подтянись еще немного, и тогда составим план домашних занятий — расписание. Времени хватит на всё и даже останется». Неужели и на телевизор тоже? Вот сейчас как раз он работает вовсю за стеной у соседей… Передача из музыкальной комедии — «Марица». Люде очень нравилась эта оперетта. Послушать бы хоть немножко, посмотреть чуточку! Занятий осталось часа на два. Ну, не все ли равно, когда я сделаю уроки? Весь вечер в моем распоряжении…

Люда вскочила с дивана и бросилась к двери, но вдруг остановилась как вкопанная.

— Ага! Завело! — воскликнула она. — Пошла карусель! Все с самого начала! Нет! Врешь! Не возьмешь! Воля у меня есть или нет? Есть! Стоп! Не поддамся!

Она живо схватила со стола кусочек сахару, бросила его в рот и запила глотком воды:

— Держись, Людка!

Марфа Степановна, с посудным полотенцем и тарелкой в руках, заглянула в комнату.

— Люда! Что ты кричишь?

— Я не кричу, мама, а учу… Слушай, мама… Значит, правда, что ты не виновата?

— Ну да…

— И тебя не снимут с Доски почета?

— Я же тебе сказала.

— Но почему, мама?

— Вот чудак человек! Он ехал на красный светофор — хотел проскочить.

— А ты могла застопорить?

— Могла… Да не смогла… Я думала о том, где болтается моя беспутная дочь…

— Я знаю, что это я виновата, — вздохнула Люда.

— Ладно, ты учи себе… Дело прошлое, — сказала Марфа Степановна и тоже вздохнула. — Моя тут вина немалая. На сознательность твою понадеялась, да, видать, чересчур. Это мне урок. Вон Владимир-то Ильич что говорил: надо, говорит, «доверять и проверять». Само собой, тут речь не о школьниках и матерях, а ежели взглянуть в суть, — мудрость-то ленинская и к нам подходит. Вот оно какое дело! Ну, как у тебя сегодня уроки? — спросила Марфа Степановна и испытующе-строго посмотрела на дочь.

— Учу, мама. Занимаюсь…

— Что выучила?

— Вот… биографию Ломоносова знаю.

— Ну, расскажи.

Люда взглянула в строгие глаза матери, секунду помедлила в раздумье, потом решительно вышла на середину комнаты и стала отвечать четко и громко, с той, несколько напряженной торжественностью, какую испытывала только на экзамене.

Когда она кончила, Марфа Степановна одобрительно кивнула головой, и глаза ее потеплели.

— Биография-то поучительная для школьниц, — сказала она. — Крестьянский паренек пешком протопал в лютую декабрьскую стужу из Архангельской губернии в Москву. За знаниями! Поди, в лаптях шел. Вот с кого вам пример-то брать! Это ведь какая любовь к науке! Честь ему и слава, великому человеку! Ну, а еще что, какие задания? — снова спросила она. — Покажи-ка дневник.

— Мама…

Люда быстро подсела к матери, обняла ее за плечи.

— Мама! Ты мне верь, как прежде. Того, что случилось, никогда больше не будет. Не повторится это! Так и знай, мама: никогда!

— Подруг своих благодари! — перебила ее мать. — Хорошие девочки. В долгу ты у них.

— Я знаю…

— То-то же! — сказала мать и вышла из комнаты.

Домашних заданий было много. Люда открыла дневник, потом полистала учебники. По истории задано: Ян Гус и гуситы. Алгебра: пример с дробями и два номера на пропорции. Нахождение неизвестного. По литературе задано почти три страницы: эпитеты, сравнения, тропы, метафоры, олицетворения…

— Названия-то какие противные: «метонимия», «синекдоха»! — поморщилась Люда. — Словно какие-то склизкие червяки или жирные гусеницы! Неужели ничего нельзя придумать покрасивее!

«Вот с этого и начну! — решила она. — Тося говорила, что надо начинать всегда с самого неприятного, тогда все остальное станет приятным и легким. Тося и Аня — сильные, волевые девочки. Наташка… Славная Наташка! Худенькая такая, кажется, хрупкая… А настойчивая до чертиков! Это потому, что она любит свою мечту, стремится к ней. А вот у меня нет никаких стремлений. Я пустая и безвольная… Почему? Разве я не могу быть такой сильной, чтобы суметь подчинить своей воле любые чувства и любые желания? Вот увидите, что могу! Сами увидите! Скоро!»

С решительным видом Люда раскрыла хрестоматию. Стараясь придать своему голосу как можно больше жесткости и силы, сказала повелительно:

— Где тут метонимия и синекдоха? Подать их сюда!

Помощники Игоря Бунчука рыскали повсюду. Все свободное время от уроков они тратили на то, чтобы узнать, кто сбросил с велосипеда маленькую скрипачку. Расспрашивали ребят из соседних домов, узнали имена и фамилии одноклассниц Тони Брук.

С двумя из них имел беседу сам руководитель звена — Игорь Бунчук. Но девочки ничего не знали. А напуганная Тоня молчала.

— Понимаете, девочки, — наставительно говорил Игорь, — это ни на что не похоже! Вчера, скажем, сбросили Тоню. Так? Сегодня сбросят меня. Завтра вас. Искалечат. Должна же быть какая-нибудь защита от этого хулиганья?

Девочки, соглашаясь, закивали головами.

Бунчук стал их снова расспрашивать. Узнав, что рука скрипачки поправляется и Тоня уже ходила вчера в музыкальную школу на какой-то урок, где не надо играть, он спросил:

— Она не побоялась пойти одна — вдруг да опять встретится с этими хулиганами?

— С ней ходила я, — сказала одна из девочек.

Бунчук уже обратил внимание на ее смышленые глаза, удивительную подвижность лица и две жидкие косички, которые торчали за затылком короткими хвостиками. Девочка явно проявляла интерес к этой беседе, чего нельзя было сказать о ее подруге. Та застенчиво переминалась с ноги на ногу и, видимо, тяготилась разговором с незнакомым мальчиком.

— А зачем ты с ней ходила? — спросил Бунчук. — Она тебя просила?

— Нет. Я пришла к ней. Мы делали уроки. Потом ее мама говорит: «Я не пущу тебя в музшколу с такой рукой». Тоня огорчилась: «Мне, мама, нужно! У меня сегодня соль… соль…»

Девочка часто замигала ресницами, пытаясь вспомнить какое-то трудное слово.

— Сольфеджио, — подсказал Бунчук. Он не раз слышал это музыкальное слово от Толи Силаева.

— Вот, вот! — обрадовалась девочка.

— Ну, так, значит, мама не пускала, — напомнил Бунчук.

— Не пускала… А Тоня говорит: «Я пойду с Верой». Вера — это я.

Девочка ткнула себя указательным пальцем в грудь.

— «Ты пойдешь со мной, Вера?» — спрашивает Тоня. Я, конечно, соглашаюсь. Тогда мама говорит: «Ну, хорошо, идите. Только осторожно. Смотрите, чтобы вас не толкнули нигде». Вот мы пошли…

— И о чем разговаривали, если не секрет? Тоня вспоминала об этом случае? Она была спокойна — ничего не боялась, не оглядывалась?

— Нет, она не оглядывалась. Мы все шли. Только она вдруг как вздрогнет, как хватит меня за руку! Так больно ущипнула. До сих пор синяк. Схватила и говорит: идем скорей на ту сторону!

Игорь Бунчук заинтересовался.

— Одну минуточку! Это очень важно. Прошу подробнее. Значит, вы идете и спокойно беседуете. Вдруг Тоня что-то такое увидела, щиплет тебя за руку и тащит на другую сторону. Что же она увидела? Чего испугалась? Вам навстречу шла злая собака, тигр, лев?

• Предыдущая
• 17/45
• Следующая